Сакраментальный по нумерации Третий открытый фестиваль-мастерская исключительного кино «Украинские альтернативы» стал во многом знаковым событием. Во-первых, фестиваль открылся презентацией своего очередного детища — коих он, собственно, и вознамерился «мастерить» — увесистого второго тома материалов дискуссий отечественных и зарубежных интеллектуалов вокруг проблем украинского кино на фоне кино европейского и общемирового. Новорождённую 528-страничную книженцию, увидевшую свет благодаря родовспомогательным усилиям МФ «Відродження» и Украинского философского фонда, так и нарекли: «Українське кіно: євроформат». Как и положено, окрестности огласило торжествующее «УА!», что вообще-то и является аббревиатурой всего проекта.
А во-вторых, нынешний тур просмотров (12 картин из 10 стран) и обсуждений был посвящён теме, которая вообще никогда не затрагивалась тутошней киномыслью: «Мистика и религия на экране — фантазия и вера в человеке». Причём на заключительном «круглом столе» в разговоре участвовали как светские эксперты (кинематографисты, философы, искусствоведы, журналисты и др.), так и религиозные деятели различных конфессий. Среди них — представители УПЦ КП, УПЦ МП, УАПЦ, католического Костёла, Миссии «Украина для Христа» и Ассоциации «Эммануил». Итак, что-то вроде крестин уже сделанного благополучно сочеталось с чем-то вроде зачатия нового этапа «УА».
Божественное и убогое
С чего бы это — такая необычная тема «Альтернатив»? Автор проекта Александр Рутковский, нещадно нарушая регламент, который сам и вызвался блюсти, пояснил это примерно так. Проблема, дескать, давно назрела и завязана на чуть ли не самых важных для украинского, ныне едва тлеющего, экрана факторах. С одной стороны, мы не переставая говорим о духовности и её «возрождении» в «розбудові» национальной культуры и тому подобных возвышенно-риторических вещах. С другой стороны, кинопрокат (включая его ТВ-ипостась) очевидным образом наводняет сознание массовой аудитории дешёвой мистикой аляповатых триллеров, конвейерной квазинаучной фантастики, кич-виртуальщины и прочей примитивной чертовщины. А поток фантастики без фантазии при дефиците воображения, а нередко даже элементарного соображения формирует публику под себя — тупо хрумкающую «поп-корм» популяцию, более знающуюся со знахарями и верящую скорее в экстрасенсов и пришельцев, чем в нравственные ценности, которые не столь зрелищны. Экзистенциально уравненная с НЛО нравственность (все об этом говорят, но никто в глаза не видел) нынче явно в проигрыше в сознании обывателя: мораль требует внутреннего труда и ответственности, тогда как пришельцы из параллельных миров полагаются на ленивых: сулят всё подать буквально на космической тарелочке с каёмочкой из разноцветных огоньков. С одной стороны, ныне серийно возводятся новые и «древние» храмы, где бывшие компартийные функционеры непослушной щепотью крестятся на телекамеры, а на Пасху не протолкнуться к алтарю. Но с другой, очевидно, что на самом-то деле размышляющих о Боге, как и по-настоящему постящихся, единицы, хоть «разговляются» поголовно все.
Вот и в постсоветском кино существует подобная альтернатива. Даже среди немногих отечественных фильмов, снятых в Украине за последние несколько лет, одни только названия так и пестрят отсылами к якобы божественному: «Обет», «Господи, прости нас, грешных», «Пьета», «Святое семейство», «Молитва о гетмане Мазепе», «Рождество», «Знак Божьей искры», «Любовь небесная», «Вечный крест» и т.д. Везде ли за тем — соответствие сути фильма употреблённым возвышенным лексическим фигурам речи? Не дань ли это всё той же моде на пресловутую «духовность»? В общем, патетическое суесловие, прикрывающее эстетическую посредственность авторства, вопрос не праздный. Это вопрос присутствия или отсутствия в национальном кино «большого времени» подлинного искусства, а с ним — глубоких мыслителей и настоящей философии. Ведь практически нет ни одного выдающегося кинохудожника, который обошёл бы в творчестве тему своих взаимоотношений с Абсолютом, в конце концов — с самим Всевышним. Пусть даже с позиций неверия в Него и в Вечное. Религиозное в фильме действительно стало как бы маркёром масштаба авторской мысли Эйзенштейна, Дрейера, Довженко, Брессона, Бунюэля, Бергмана, Феллини, Тарковского, Годара, Параджанова, Кесьлёвского, фон Триера и многих других великих. В этой связи и думается: не вечно же нынешнему отечественному экрану ошиваться вокруг да около Вечного, надобно хоть прямой разговор о том завести. А то всё больше как бы «крылышками бяк-бяк-бяк» под видом заоблачного полёта духа.
Фильм как символ веры
Между тем для программы нынешних «Украинских альтернатив» в скромном репертуаре нашего кино последних лет нашлись целых две воистину взаимоальтернативных ленты по означенной теме — «Акелдама. На поле крови» Ярослава Лупия (2001) и «Чеховские мотивы» Киры Муратовой (2002). Первый — с формально присутствующим в кадре Иисусом, но весьма далёким, на мой взгляд, от божественных начал художественным наполнением — уже рецензировался в «ЗН». Этой работой отечественная кинематография по давнишней привычке ставить юбилейные «галочки» отметила 2000-летие со дня рождения героя картины. Второй фильм, напротив, отличается высоким профессионализмом автора и его предельной искренностью… в абсолютном безверии. Кира Муратова с нескрываемым удовольствием пародирует как уже упомянутую механистичность моды на церковную ритуалистику, так и собственно литургический аспект православия. На обсуждении «Чеховских мотивов» культуролог Евгений Сверстюк назвал фильм «не анализом, а диагнозом» безбожия и, полагаю, был прав. Впрочем, Бог тому судья.
С интересом было встречено участие в фестивале двух миссионерских организаций, деятельность которых построена на активном привлечении кинематографических средств для популяризации христианских ценностей. Миссия «Украина для Христа» представила в программе недавно дублированный на украинский язык фильм «Иисус глазами ребёнка» (реж. Джон Хейман, США, 2001). Это и впрямь своего рода «букварь» Евангелия, не столько разъясняющий суть Учения, сколько просто сообщающий детворе узловые пункты судьбы и проповеди Учителя. Вот уж где мистика вероучения изгнана всецело: по сюжету античные детишки сочувственно сопровождают и комментируют страстной путь Иисуса, а сам Сын Божий явлен юному зрителю в качестве его собственного доброго папы. Если Новый Завет можно преподавать, то, видимо, именно так и стоит рассказывать о нём «первоклашкам». Ассоциация «Эммануил» показала две короткометражки из целой серии видеофильмов, снятых в Украине силами собственной ТРК для телевидения: «Ветер в окно» (реж. Леон Кляйнберг, 2003) и «Воистину воскрес» (реж. Сергей Пичиенко, 2001). Это миниатюры, иллюстрирующие спасительность прихода к вере конкретных персонажей, оказавшихся на краю отчаяния и даже гибели.
Дискуссия вокруг упомянутых выше лент разгорелась нешуточная: речь шла о допустимости и неприемлемости методов рекламного ангажирования публики и упрощений в изложении основ веры экранными средствами. Вопрос непростой, как и, скажем, близкая тому проблема обрядовой аутентичности церковных служб, транслируемых по большим храмовым праздникам в прямом эфире ТВ. Как относиться к этой «одомашненной» видеокопии богослужения? Как к реальному участию в идущей в данный момент службе и исполнять всё положенное по чину? Или как к абстрагированному информационно-событийному факту, вроде «живой» трансляции заседания ВР? Может, верующим стоит потребовать запрета подобных передач как профанации символов веры? Или, наоборот, стоит расширять такую практику как способ привлечения к Церкви неверующих масс? И вообще: идентична ли в сакральном смысле икона на экране иконе в красном углу или в храме? Думаю, это вполне практические вопросы духовной культуры, на которые пока некому отвечать: у нас не только религиозной — светской-то кинотеории не видать. Стоит, думаю, хотя бы начать говорить на подобные темы. Даст Бог, свинья не съест.
Между тем экран явил целый веер трактовок религиозной тематики. Так, в бразильском фильме «Бог — бразилец» (реж. Карлош Диегеш, 2002) образ Всевышнего одновременно и «национализирован» в духе латиноамериканского «фантастического реализма», и по-фольклорному опрощён, и включён в контекст национальной самокритики, и фигурирует в романтическом любовном сюжете. Дело в том, что Бразилия — страна, которая вопреки массовой экстатической набожности не имеет ни одного собственного официально признанного святого. Вот и решил Господь в облике симпатичного джентльмена найти себе здесь хоть одного худо-бедно подходящего наместника. Им стал беззаветно влюблённый парень. И правда, разве любовь не есть одно из Его имён?
На подлинном документальном материале построена польская лента Ежи Лукашевича «Фаустина» (1994). В жанре вполне реалистичной биографии-жития рассказана история монахини Марии Фаустины Ковальской, которая даже вопреки воле Костёла искала способ воплотить образ Божий в изобразительную форму, проблемность чего и мы выше затронули. Это фильм о конфликте канона со свободой творческой воли тем не менее получился вполне умиротворённым и просто визуально красивым. Впрочем, на обсуждении философ Юрий Павленко отнёс картину к кругу приснопамятной социалистической эстетики бесконфликтности, где хорошее насмерть билось с ещё лучшим и вовсе замечательным.
Аргентинский вклад в программу оказался одним из самых значительных. «Проделки Бога» (реж. Фернандо Спинера, 2000) — ирреальное путешествие в подсознание романтика-ескейписта, где он и Христа встречает, и любовь, а потому предпочитает остаться в мире грёз навеки. А «Город Св. Марии» (реж. Энрике Белланде, 2001) — социопсихологическое документальное эссе о том, как массовое ожидание чуда творит самый настоящий новый квазихристианский культ. Особенно бурно обсуждался показанный в рамках «УА» последний фильм Ларса фон Триера «Догвилль», но объём газетной страницы не позволит изложить суть дискуссии. Придётся ждать выхода третьего тома «Альтернатив», где должен появиться весь этот материал. О мистической антитезе религиозному кино — впечатляющем испанском триллере «Под кожей» (реж. Франсиско Ломбарди, 1996) и чешской сюраллегории «Отесанок» («Алчные утробы») (2001) гениального философа-аниматора Яна Шванкмайера уж и словечка сказать негде.
Так что же это было — «Украинские альтернативы-2003»? Думаю, имела место скромная попытка в разговоре о нашем кино в «ненаших» контекстах наконец-то переключить внимание заинтересованных кинематографом лиц от внешнего (финансов, законов и руководства отраслью) к внутреннему (духовной миссии экрана). Состоялся некий опыт перевода опущенного взгляда нашего кинозрителя с физики земной гонки на выживание на метафизику жизни в Духе. Поднимите же ему веки! А так — ничего особенного. Всего лишь своеобразное «крестное знамение» во имя означенной перспективы.