Он рычит, и кричит,
И усами шевелит:
«Погодите, не спешите,
Я вас мигом проглочу!
Проглочу, проглочу, не помилую».
Версия о том, что эти строки из «Тараканища» Корней Чуковский «посвятил» Сталину (у которого, как известно, были большие широкие усы), существует давно. На заре перестройки эту тему «изъездили» до дыр. Но вот недавно сын Ваня попросил: «Папа, почитай мне... Папа мой любимый, ну пожалуйста!..» Я понимаю, что в этот момент все мои дела, даже самые, казалось бы, важные — второстепенны, и беру с полки Чуковского. И тут я нашел такое...
Усатый феномен
«Тараканище» — это гениальное произведение, в котором описываются все основные этапы сталинского восхождения. Вот Сталин пришел к власти:
Вот и стал Таракан победителем,
И лесов, и полей повелителем.
Покорилися звери усатому.
(Чтоб ему провалиться, проклятому!)
Вот хотели его сместить, да не вышло:
Но, увидев усача (Ай-ай-ай!),
Звери дали стрекача (Ай-ай-ай!).
По лесам, по полям разбежалися:
Тараканьих усов испугалися.
Кое-кто вовремя укатил за границу, эмигрировал:
А лихие обезьяны
Подхватили чемоданы
И скорее со всех ног
Наутек.
Вот Сталина уже боятся:
Звери задрожали,
В обморок упали.
Волки от испуга
Скушали друг друга...
А вот он полностью подчинил себе страну:
Только и слышно,
Как зубы стучат,
Только и видно,
Как уши дрожат.
Инакомыслие в Стране Советов невозможно:
Испугались бегемоты,
Зашептали: «Что ты, что ты!
Уходи-ка ты отсюда!
Как бы не было нам худа!
А вот начало репрессий:
А он между ними похаживает,
Золоченое брюхо поглаживает:
«Принесите-ка мне, звери, ваших детушек,
Я сегодня их за ужином скушаю!»
Сталина не любят, боятся панически:
Бедные, бедные звери!
Воют, рыдают, ревут!
В каждой берлоге
И в каждой пещере
Злого обжору клянут.
Однако если разобраться, то Сталин — не такой уж и великан, считает Чуковский:
Таракан, таракан, таракашечка,
Жидконогая козявочка-букашечка.
И не стыдно вам? Не обидно вам?
Вы — зубастые, вы — клыкастые,
А малявочке поклонилися,
А козявочке покорилися!»
Потом прилетел воробей, клюнул, таракана-великана не стало. «И усов от него не осталося» — пишет автор. Началось всеобщее веселье (оттепель?), песни и пляски. Народ лесной зажил новой жизнью.
Существует другая версия, менее распространенная: Чуковский подразумевал не Сталина, а красную Россию, с ее репрессивным аппаратом, насилием, жестокостью. Причем аргументы довольно убедительны. Стихи написаны в начале двадцатых, когда даже члены политбюро не знали, кто руководит страной: умирающий Ленин, скромный Сталин, начитанный Зиновьев, оратор Каменев или себялюб Троцкий? Да и «оформился» усатый Сталин как вождь лишь к 1928 году, а до этого насаждалась идея «коллективного руководства».
В архиве Корнея Чуковского был обнаружен присланный ему 20-страничный рассказ из жизни дореволюционной деревни, подписанный «Н.С. Катков». Автор в первых абзацах довольно скучно и монотонно писал о деревне, повторял азбучные истины, но вот дальше... Дальше все «завертелось, закружилось и помчалось кувырком»: пришли представители власти, стали кричать, устроили обыск. На одной стороне рукописи обнаружилась карандашная запись, сделанная Чуковским: «У Н.С. — второй день милиционеры. Никого не впускают и не выпускают». А дальше написано то, что мог написать только Чуковский: «А ведь в доме маленькие дети». Переворачиваем рукопись — и на обороте, у правого поля, находим вписанный мелким, четким почерком Чуковского экспромт: «Ехали медведи... пряники жуют», которым теперь начинается «Тараканище», а дальше размашисто и неровно, как всякий черновик, Чуковский записывает:
А за ними
Великан
Страшный и ужасный
Таракан
С длинными усами
Страшными глазами
Подождите
Не спешите
Усы длинные
Двухаршинные
Захочу
Проглочу.
А внутри карандашного наброска — оглушительное: «Красный Таракан»!
Может, Чуковский действительно имел в виду не конкретного «Великана», а красный террор вообще? О диктаторских замашках Сталина и его усах Осип Мандельштам напишет лишь через 10 лет. Но, согласитесь, если Чуковский просто «попал пальцем в небо», то попал гениально!
И потом: появление Воробья-победителя вовсе не снимает глобальности проблемы: есть Что-то, могущее самовластно распоряжаться нами, нашими детьми, даже нашими мыслями... Но так быть не должно!
...Если бы все мои опыты ограничивались «Тараканищем», я, наверное, и писать на эту тему не стал бы. Однако мой Ваня требовал, чтобы я читал и другие стихи. И оказалось, что злободневные проблемы общественного устройства Чуковский поднимает чуть ли не в каждой своей «поэме»!
Культ — это плохо
Возьмем хотя бы «Мойдодыр». Кто там главные герои? Мальчик, умывальник и Крокодил. Умывальник — самый заурядный: «кривоногий», «хромой», ему не нашлось места даже в ванной, и поэтому стоит он, посредственность, в «маминой спальне». (Троцкий, кстати, считал Сталина «гениальной посредственностью»). Но сам герой о себе другого мнения:
Я — Великий Умывальник,
Знаменитый Мойдодыр,
Умывальников Начальник
И мочалок Командир!
Господи! Так это же культ! А кто после Ленина стал «Великим», «Знаменитым», «Начальником» и «Командиром» (и все с большой буквы!) — вы знаете.
Но! Мальчик умывальника не послушался: сбежал, не помывшись. И что вышло?
Вдруг навстречу мой хороший,
Мой любимый Крокодил...
А потом как зарычит...
Как ногами застучит...
«Уходи-ка ты домой...
Да лицо своё умой...
А не то как налечу...
Растопчу и проглочу!..
Конечно, вы догадались, что Крокодил — это НКВД, Берия. В одной книге он нарисован с растопыренными пальцами, в пенсне и в шляпе — ну точно Лаврентий! Наверное, художник понимал этот образ Чуковского именно так. Пока мальчик «не высовывался», Крокодил был для него «любимым и хорошим». Но стоило раз ослушаться — и герой увидал клыки. После встречи с НКВД мальчик прибежал назад к «Великому и Знаменитому» и больше не позволял себе вольностей.
Органы не ошибаются
Дальше? Пожалуйста! «Муха Цокотуха». Жужжащая героиня нашла денежку, побежала на базар, купила самовар, пригласила кучу народа, всех угощала, получала подарки — короче, жила сытно и беззаботно. Описан типичный мещанский образ жизни: самовар, чай, варенье, мед, кренделя, золотые сапожки и прочее. Но случилось ужасное — загремела хозяюшка в ведомство на Лубянке.
Вдруг какой-то старичок
Паучок
Нашу Муху в уголок
Поволок — хочет бедную убить,
Цокотуху погубить!
Заметьте: муха не сама попала в сеть Паучка. Чуковский пишет: «Вдруг...» То есть, без всякой причины, вот попала и все тут. И намерения злого Паука самые серьезные: убить (расстрелять). Без вариантов (без суда и следствия).
Дорогие гости, помогите!
Паука-злодея зарубите!
И кормила я вас,
И поила я вас,
Не покиньте меня
В мой последний час!
Но кто же пойдет против НКВД?
Но жуки-червяки
Испугалися,
По углам, по щелям
Разбежалися:
Тараканы
Под диваны,
А козявочки
Под лавочки,
А букашки под кровать —
Не желают воевать!
И никто даже с места
Не сдвинется:
Пропадай-погибай,
Именинница!
Но случилось нечто. Опять-таки «вдруг» откуда-то прилетел Комарик и спас бедняжку. Он не должен был прилетать, но вот взял и прилетел. И даже победил Паучка! Здесь начинается самое интересное. Все те, кто еще вчера не желали воевать и допускали гибель нашей Мухи, даже почему-то верили в эту гибель, сегодня уже осмелели:
Тут букашки и козявки
Выползают из-под лавки:
«Слава, слава Комару —
Победителю!
Они даже нашли вполне этичным прийти на свадьбу с поздравлениями:
Будет, будет мошкара
Веселиться до утра:
Нынче Муха-Цокотуха
Именинница!
Такое поведение для героев «Цокотухи» вполне естественно: раз забрали — значит, так надо, раз отпустили — значит, так тоже надо. Органы разобрались и приняли решение, которое обсуждению не подлежит. А жизнь продолжается как ни в чем не бывало.
Инакомыслие вредно!
Последний пример — «Путаница». Трактовать стихотворение можно так. В стране все пошло наперекосяк: «Рыбы по полу гуляют, жабы по небу летают». В наказание за эти вольности случилось непоправимое: загорелось море. Пожар тушат-тушат, но безуспешно. На карту поставлено все. Зверью повезло: прилетела какая-то бабочка и потушила огонь. Звери «прозрели» и зажили нормальной жизнью. Все «чирикают» только то, что им надо чирикать.
А с чего все началось? С инакомыслия.
Замяукали котята:
«Надоело нам мяукать!
Мы хотим, как поросята,
Хрюкать!»
И так далее. Короче, все стали говорить то, что хотят, а не то, что предписано общепринятыми законами. Правда, был один умный:
Только заинька
Был паинька:
Не мяукал
И не хрюкал...
И зверюшек неразумных
Уговаривал:
«Кому велено чирикать —
Не мурлыкайте!
Кому велено мурлыкать —
Не чирикайте!»
Ключевое слово тут — «велено». Никто не смеет чирикать то, что не велено!
Звери Зайца не слушали, из-за чего чуть не погибли. Сказка закончилась хеппи-эндом. Однако в реальной жизни хэппи-энд, дорогие товарищи, случается гораздо реже! Помните об этом! И не «чирикайте»!
Больше цитат из Чуковского не будет. Каждый может поэкспериментировать сам.
Прочитайте «Айболит», «Бармалей», «Краденое солнце» — может, догадаетесь, о чем там идет речь? В «Бармалее», к примеру, злого гения сослали «в далекий Ленинград», а какое отношение у товарища Сталина было к Ленинграду — общеизвестно. Не одно политическое дело началось именно с Ленинграда...
Пророк?
Настоящее имя Чуковского — Николай Васильевич Корнейчуков. Родился 19 марта 1882 года в Петербурге. Когда Коле было три года, родители развелись, он остался с матерью. Жили на юге, в бедности. Учился в одесской гимназии, из пятого класса которой был исключен, когда по специальному указу учебные заведения «освобождали» от детей «низкого» происхождения.
С юношеских лет мальчик много читал, самостоятельно выучил английский и французский языки. С 18 лет начал печататься в газете «Одесские новости». В 1903 году в качестве корреспондента был направлен в Лондон. Целый год жил в Англии, изучал английскую литературу, писал о ней в русской печати. После возвращения поселился в Петербурге, занялся литературной критикой, сотрудничал в журнале «Весы». Псевдоним родился быстро: «Корнейчуков» — Корнейчук, Корней Чуковский.
Вскоре Николай Васильевич организовал еженедельный сатирический журнал «Сигнал» (финансировал его певец Большого театра Собинов), где помещались карикатуры и стихи антиправительственного (!) содержания. Журнал подвергся репрессиям за «поношение существующего порядка», издатель был приговорен к шести месяцам заключения. С 1912-го по 1927 год Чуковский жил в финской деревне Куоккала, где встречался со знаменитыми писателями и художниками тогдашней России, и из их автографов создал своеобразный альбом — «Чукоккала».
Николай Васильевич был замечательным критиком и переводчиком, написал несколько блестящих книг по теории и практике перевода.
Но главное свое призвание Чуковский нашел в стихах для детей, на которых воспитывались десятки поколений, в том числе почти все «детские» поэты — Самуил Маршак, Агния Барто, Сергей Михалков, Борис Заходер. Стихи Чуковского для детей были изданы общим тиражом около 50 миллионов. И продолжают издаваться!
Евгений Евтушенко вспоминает: «Множество изданий выдержала книга «От двух до пяти», где Чуковский весело и мудро исследует, как начинают говорить дети. Когда мой сын Петя долго не разговаривал, я отчаялся и попросил Чуковского помочь. Он приехал с каким-то английским паровозиком, из которого шел дым, закрылся с Петей и через час вышел. «Ну, Петя, скажи, почему ты так долго не начинал говорить?» И вдруг Петя ответил, опустив голову: «Потому что я стеснялся».
В 1962 году Николай Васильевич получил Ленинскую премию за книгу «Мастерство Некрасова». В том же году Оксфордский университет присвоил ему почетное докторское звание.
Чуковский был одним из первых, кто «открыл» Солженицына и дал ему кров, когда тот оказался в опале. Умер Николай Васильевич 28 октября 1968 года в возрасте 87 лет. Похоронен в Переделкино, где он жил долгие годы.
Чуковский — хотел он того или нет — в двадцатых годах поразительно точно предугадал ход истории. Записал свои «пророчества» он не где-нибудь, а в детских стихах, причем в таких сильных и «свежих», что их до сих пор любят все без исключения дети. Мой Ваня без «Чуковского на ночь» уже две недели не ложится спать. Я убежден: Николай Васильевич писал не только для детей, но и для взрослых одновременно...