Сытость к творчеству не располагает - в бесспорности этой истины еще раз убедились западные журналисты, с удивлением констатировавшие, что в голодной «немытой России» вымерло все, кроме культуры. На фоне финансового коллапса, превратившего понятия «российский банк» и «российский рубль» в виртуальные, на фоне криминального беспредела и олигархической невменяемости культурный бум, который наблюдается сейчас в Москве, на первый взгляд кажется неуместным. Но только не для тех, кто знаком с историей культуры вообще и российской в частности. На память сразу же приходят «смутные времена» начала XVII и XIX веков, когда политическая и экономическая смута сопровождалась рождением величайших гениев литературы и искусства.
63 драматических театра Москвы, остававшиеся полупустыми еще несколько лет назад, сейчас могут похвастаться своими переполненными залами. Но еще больше они гордятся тем резонансом, который вызывают их новые постановки. «Пушкин. Дуэль. Смерть», поставленная Камой Гинкасом в Театре юного зрителя и вызвавшая большой интерес столичных ценителей, по мнению International Herald Tribune, «возводит аудиторию на новый уровень художественного восприятия». Пьеса, написанная еще в 1983 году самим Гинкасом, оказавшимся в немилости у советского официоза, оставляет сильнейшее впечатление неминуемости смертельной ловушки, расставленной интриганами на жизненном пути смертного творца бессмертных произведений. Камерная постановка, разыгрываемая в крошечном театральном зале на 42 места и основанная на чисто национальном историческом опыте, оказывается глубоко созвучной восприятию эстетствующего западного европейца и утрированно прямолинейного американца. И самым непостижимым оказывается тот факт, что в пьесе, впечатляющей духом подлинного модернизма, каждое слово взято из писем самого Пушкина или из дневников его современников.
Такое же впечатление актуальности производит и другая постановка, осуществленная на противоположном конце Москвы. Пьеса Питера Уейса «Марат», посвященная философским и психологическим аспектам трагедии французской революции, демонстрирует в первую очередь неподвластность творческого гения безжалостному времени. Это касается как и самого постановщика, 81-летнего Юрия Любимова, сумевшего сохранить энергетику и глубину проникновенности юности, так и созвучности проблем, волновавших совсем другой народ в давно прошедшие времена.
Мирное сосуществование высокохудожественных произведений с чисто кичевыми весьма характерно для нынешней Москвы. Сентиментальные романтические комедии, в постановке которых принимают участие многие выдающиеся актеры, собирают огромные толпы зрителей, которых не отпугивают даже достаточно высокие цены на билеты. Большинство деятелей искусства сейчас вынуждены работать сразу на два фронта - отдельно для денег и отдельно для души. Но это мало кого пугает. Андрей Мельвиль, декан Московского института международных отношений, вынужденный подрабатывать еще в трех разных местах для того, чтобы обеспечить своей семье достойное существование, считает, что подобное культурное возрождение является весьма обнадеживающим признаком. «Это свидетельствует о том, что ядро культуры оказалось сохраненным», - утверждает он. Забитые некогда попсой, возвращают свою былую популярность классическая и джазовая музыка. А консерватории и театральные институты, в эпоху первобытной консумации утратившие свою престижность, вновь оказываются захлестнутыми валом взволнованных абитуриентов. Российские виртуозы, возрождающие традиции Бородинского струнного квартета, ночь напролет играют в Большом зале консерватории для безбилетных ценителей музыки. А Большой театр неожиданно для многих стал любимым местом развлечения «новых русских».
Конечно, рыночные законы, навязываемые большому искусству, остаются неприемлемыми для многих. Татьяна Толстая, талантливая российская писательница, в течение последнего десятилетия промышлявшая педагогической деятельностью в США, говорит, что «слишком много людей пишет только ради денег». То есть только то, что будет «съедено» широкой публикой. Поэтому ни о какой художественной ценности бесконечных детективов и сентиментальных романов говорить не приходится, хотя именно они заставили Россию вспомнить о своей репутации самой читающей страны в мире.
Не менее тягостное впечатление производит в большинстве своем и изобразительное искусство. Александр Шилов, который считается сейчас одним из самых удачливых художников России, приторностью своего «нового романтизма» у настоящих ценителей вызывает полное неприятие. Его «сахариновые» портреты жен нуворишей и уцелевших мастодонтов старой партийной номенклатуры, по словам Виктора Пивоварова, самобытного представителя московской концептуальной школы, являют собой печальный пример того, какими хотят видеть себя современные россияне. На этом фоне выставка 200 автопортретов Олега Хохлова, приуроченная 200-летнему юбилею Александра Пушкина, оставляет ощущение бодрящего рассола, принятого с великого бодуна.
И все же культурный бум в вымирающей России, с точки зрения западных искусствоведов, далек от своей максимально достижимой высоты. Возможно, потому, что слухи о кончине России оказались сильно преувеличенными. Во всяком случае, Роберт Кайзер, обозреватель газеты The Washington Post, считает, что нынешний «культурный ренессанс» в России по своей значимости несопоставим с той культурной революцией, которая произошла здесь накануне октябрьской революции. Никого, сравнимого по уровню с Кандинским и Малевичем, Прокофьевым и Стравинским, Станиславским и Мейерхольдом, под влиянием которых находилась вся Европа в течение нескольких последующих десятилетий, он в России сейчас не видит.