Киевский Молодой театр отметил свой четвертьвековой юбилей. Дата заметная во всех ракурсах. Почти эпоха. Некий цикл, во время которого что-то рождалось, что-то умирало, что-то реанимировалось. Многие спектакли этого театра вызывали резонанс — «За двумя зайцами», «Стена», «Маленькая футбольная команда», «Сирано де Бержерак», «Стойкий принц». Важный юбилейный информповод, впрочем, не очень взволновал культурно-политический истеблишмент — из первых, вторых и даже третьих лиц не было практически никого. Да и сам юбилейный вечер оставил немало вопросов... Судя по блиц-мониторингу «ЗН», некоторые гости и даже участники так и не поняли, почему не хватило нескольких месяцев (в период ремонта зала и полупростоя труппы) для подготовки полноценного и достойного юбилейного мероприятия и почему возникла очевидная неопределенность — будто бы история этого театра началась в конце 90-х (судя по юбилейной кинохронике)… Ведь началась она гораздо раньше. Восстанавливая историческую справедливость, специально для «ЗН» о периоде становления Молодого театра рассказали непосредственные участники того процесса.
«Ужвий понравилось то, что этот театр
был украинским»
Валентина Заболотная (профессор, супруга первого главного режиссера театра Александра Заболотного):
— Терпеть не могу вести дневник — слишком много разного набегает за день, чтобы тратить время еще и на писанину. Но когда моего мужа, Александра Заболотного, который по окончании режиссерского факультета Киевского театрального института и после четырех лет работы в луцком театре стажировался в Театре им. И.Франко, назначили главным режиссером созданного в Киеве Молодежного театра, я поняла, что это из-за тех событий, которые нужно фиксировать. И не только для семейного архива, но и для истории. Впрочем, о литературности русскоязычных записей я все-таки не заботилась, но факты старалась отмечать. К сожалению, мне было известно не так уж много, ведь Заболотный держал меня на расстоянии от внутренних проблем новорожденного театра. Разве что прислушивался к моим рекомендациям в поисках талантливых актеров из других коллективов — нужно было набирать труппу, а я, театровед, критик, много ездила по Украине и кое-кого приметила. Так, с моей подачи попал в Киев Валерий Шептекита из Черновцов. Сам Заболотный в результате поездок по Восточной Украине пригласил из Харькова Григория Гладия, которого я хорошо помнила еще студентом кинофакультета. Вошли в труппу Валерий Легин и Анатолий Петров (позже), воспитанные Заболотным в самодеятельном детском театре города Червонограда. Приглашен был и актер Валентин Макаренко, которого Александр Самсонович хорошо знал по совместной работе в волынском театре. Все они выиграли официальный конкурс среди многих других талантливых претендентов из Одессы, Донецка, Киева...
Вот и пролетело четверть столетия. Театр переехал в другое здание (начинался в клубе Метростроя, где теперь казино «Сплит»), стал академическим и сменил название на «Молодой…» — дерзкая заявка на преемственность творческих заветов Леся Курбаса. Ведь его Молодой театр в 1916 году работал именно здесь, на Прорезной, 17, где и теперь существует театр под руководством С.Моисеева. Многие его основатели ушли в лучший мир, откуда еще никто не возвращался. Среди них и Александр Заболотный.
Я открываю большую синюю тетрадь № 2 — номер первый посвящался формированию труппы и первым телодвижениям новорожденного. А этот начинается листиком настенного календаря — 26 апреля 1980 года, суббота, рисунок художника Валентина Серова, портрет балерины Т.Карсавиной. На обороте заметка о художнике. Вполне художественное благословение.
Дальше копия решения Киевского горисполкома «О подготовке к открытию в г.Киеве Молодежного театра». Тут соответствующие задачи зампредседателя исполкома М.Лаврухина Гипрограду, Киевметрострою, управлениям торговли, общественного питания, телефонной сети, жилуправлению и другим структурам. Контроль за выполнением возлагался на зампредседателя горисполкома Г.Менжерес.
Дальше программка первого спектакля «...С весной к тебе я возвращусь!» по пьесе русского писателя Алексея Казанцева в переводе Надежды Гордиенко-Андриановой о Николае Островском/Павке Корчагине. Пьесу для открытия искали долго. Остановились на материале о легендарном украинце. Казанцев придал драматическому действию ретроспективности — Островский приезжает на зимний пляж для самоубийства. Ревизует жизнь свою и своего героя. Выбирает жизнь. Художники Наталья Гомон и Лариса Чернова построили пространство спектакля комбинированием пляжных лежаков, становившихся железной дорогой, тюрьмой, домами и т.д. Но ни о какой ревизии тогда не могло быть и речи! Позиция драматурга представлялась едва ли не диссидентской. В процессе репетиций под придирчивым взглядом горкомов компартии и комсомола пришлось всю «пляжную» ситуацию убрать. А лежаки на сцене остались, вызывая удивление критики, — времени и денег на иное сценографическое решение не хватало...
Страница дневника:
«Рядом с КМТ — диетическая столовая. Сегодня там свадьба. Рождается новая семья — рождается новый театр. На контроле и в гардеробе — очаровательные девушки, молодые, красивые, это производит впечатление: Ира Чикалова, Мариша Стеренбоген, Наташа Потушняк, Ада Тагиева, Марина Потапова (мої студентки-театрознавці. — В.З.). Театр успели привести в порядок — зеркала, ковровые дорожки, портреты, маркизы, кресла, буфет, светильники (убирали до шести вечера).
Среди гостей Н.Ужвий, Е.Пономаренко, Т.Главак (секретарь горкома партии по идеологии), Г.Менжерес (горисполком), Ю.Олененко (председатель Госкино УССР), И.Драч, Д.Павлычко, Ю.Станишевский, группа композиторов, И.Молостова, В.Бегма, П.Куманченко, А.Ставицкий, М.Герасименко, М.Зарудный с женой, А.Смолярова, Н.Мерзликин, В.Бугаев (Учебн. театр-студия), Л.Олейник, В.Цыбух (секретарь ЦК ЛКСМУ), множество разных партийных комсомольских и советских деятелей, фотокорреспонденты, метростроевцы и многие другие.
Снимало телевидение.
Спектакль играл первый состав. Перед началом вышла Менжерес на сцену и вывела за собой приветствующих (Драч, Станишевский, горком КСМ, композиторы). Из-за занавеса вышли актеры: Бурлюк в регалиях, Шептекита, Макаренко, Алексеенко, Телеглова, Заболотная (талановита актриса Наталя Заболотна наша тезка, вона грала центральні ролі і ходила плітка: звичайно, дружина головного режисера на перших ролях! — В.З.), потрясающе красивый в новом костюме (…) Александр Самсонович Заболотный и директор Миша Марущак.
Вела Менжерес. Говорили коротко. Драч с большим энтузиазмом (…) Все по-украински. А потом вышел Заболотный и тоже по-украински (!) сказал коротко, как клятву-обещание — театру быть достойным Киева, города-бойца, города-труженика.
Спектакль шел исключительно удачно, как песня, как поэма, без сучка и без задоринки. Актеры очень волновались, но это шло на пользу. Спектакль был оптимистичен, звонок, приподнят и правдив. (…)
После спектакля скандировали «Молодцы» — начала Куманченко. Всем преподнесли цветы, актеры хором бросили их в зал, даже на балкон. Ужвий снова бросала цветы на сцену. Занавес давали пять раз.
А потом начальство поднялось в комнату, где накрыт а-ля фуршет- банкет с коньяком, натуральным вином, водкой, свежими помидорами и огурцами, апельсинами, кофе, двумя мальчиками-стюардами: мини-правительственный прием. Говорили разные люди, разные слова. Очень важные слова. Супрун пожелал ветра в парусах (логотип театру червоні вітрила і сонячні промені. — В.З.). А Главак пожелала, чтобы ветер-то был нашенский, но не железо-бетонный. Отмечали, что театр рождался в трудностях, что был совершен подвиг сродни подвигу самого Островского — репетировали в холоде и грязи, в подвале и неустроенности. Хорошо, что это заметили, помнят и ценят. Пономаренко сказал, что его взволновало соединение правды жизни и публицистичности. Ужвий понравилось, что театр украинский (принципова позиція Заболотного при утворенні КМТ. — В.З.).(…) Олененко обещал здоровое соперничество с театром киноактера. Смолярова завидовала молодости и заклинала памятью тех, кто хотел создать КМТ еще в 48-м и позже. Куманченко хвалила труппу и учителей. Швец благодарила за доверие. Заболотный обещал честный самоотверженный труд.
Процедура заняла час с лишним времени. А внизу уже в разгаре был актерский банкет. Мы спустились туда (…).
В начале первого ночи мы с А.С. ушли домой. А дома нас ждали (…). Все подробно рассказывали, много и раскованно говорил шеф. А потом уже, ложась спать, он сказал что-то вроде того:
— Как бы потом ни повернулась судьба — дело сделано, благородное дело: открыт Молодежный театр в Киеве. Неважно, чего это стоило, но он есть!
«Премьера «Зайцев» началась
с перелома руки»
Виктор Шулаков (режиссер, лауреат Национальной премии им. Т.Г.Шевченко, несколько периодов возглавлял театр):
— Киевский, тогда Молодежный, театр появился в моей судьбе, когда я получил письмо с приглашением приехать на постановку. Прибыв в театр и услышав, что предлагаемый спектакль — «За двумя зайцами», удивился... Эта пьеса для молодежной аудитории? В театральной истории не было примеров, чтобы эта пьеса шла успешно и долго. К тому же в памяти многих замечательный фильм с Маргаритой Кринициной. В общем, мне это предложение показалось неудачным вариантом. На что ответили: не хотите — не надо! Но я захотел. Ночь думал… И был уверен, что придумаю. Я вообще люблю фантазировать, и замысел обычно рождается быстро, потом уже его дорабатываю. А тут — в голове ничего! Перед тем я сходил к режиссеру фильма Виктору Иванову. И тогда услышал от него откровенное: «Мальчик, не берись за этот материал, фильм ты все равно не переплюнешь!» Вернувшись в театр, начал импровизировать, рассказывая, каким будет спектакль. Смотрел актеров в спектаклях, общался. Однажды посадил всех в зале и спросил, кто кого хочет сыграть. Гладий попросил самую маленькую роль, Шептекита — роль отца. А Голохвастова хотели сыграть Гаврилюк, Легин и Макаренко. С Тамарой Яценко (Проней) произошло так: увидел ее однажды в слезах за кулисами и попросил спеть. Сел за фортепиано подыграть, и она как выдала! Сразу понял: Проня есть! Самое интересное было на премьере. Друзей Голохвастова играли Гладий и Примогенов, замечательные актеры, а между ними Гаврилюк. Идет первое действие, и почти в финале Гаврилюк ломает руку. В антракте приезжает «скорая», говорят: «Прекращайте спектакль!» Ну, что ж делать, отмена. А в театре аншлаг! И тогда Гаврилюк решил, что будет играть. Но как оправдать его руку в гипсе? И тут соображаю... Задерживаем «скорую», и накладываем бинты друзьям Голохвастова... И представляете реакцию зала, когда во втором действии трое друзей выходят на сцену с одинаковыми якобы поломанными руками… Все от хохота лежали! Вообще интересная вещь, заметил закономерность: если у меня в спектакле нет травмы, то у постановки не будет долгой жизни. «Зайцы» лучшее тому подтверждение, потому что идут двадцать пять лет.
Моя судьба в Молодежном была непростой. Я уходил и возвращался в театр трижды. Последний раз меня вызвал тогдашний министр культуры Олененко и поставил ультиматум: или ты возвращаешься, или мы закрываем театр! Было всякое... Много ошибок, эксцессов, собраний, выяснений. У каждого своя правда. Возможно, в какие-то моменты надо было быть жестче... Но свойство человеческой памяти такое, что со временем любые жизненные огорчения становятся сладкими. Поэтому с радостью вспоминаю те непростые, но счастливые годы. И сейчас Молодой театр для меня — замечательный отрезок жизни с настоящим творчеством и интересными спектаклями, общением. Мне приятно ощущать уважение к себе и корифеев театра.
«В КГБ искали параллели между испанской пьесой
и советской действительностью»
Марк Нестантинер (режиссер, в Молодежном поставил спектакль «Стойкий принц», впоследствии закрытый властями):
— В те времена начали активно открываться театры. И у нас, тех, кто заканчивал театральный институт появилась надежда, что можно будет реализовать себя. Это были упования целого поколения актеров и режиссеров. Организация Молодежного театра стала реальным воплощением наших надежд. Слава Богу, Саша Заболотный, тогдашний главный, дал возможность группе актеров самим выбрать пьесу для постановки и приступить к репетициям. Шел 1981 год, мы взяли «Стойкий принц» Кальдерона. Основной в пьесе была созвучная всем нам тема насилия над духом. Мы горели желанием самореализации. Мы могли «произойти» только вопреки существующим обстоятельствам. Сейчас я уже понимаю, что это было не только определенное умонастроение, а нечто гораздо большее. Это был прорыв через небытие... Не знаю, почему в КГБ усмотрели некие параллели с нашим обществом в испанской пьесе, но их следователи мне говорили: «Хорошо понимаем, о чем ваш спектакль…» На расстоянии времени кажется, что параллели были надуманными. Но там по привычке перестраховывались. Просто «Стойкий принц» был живым и экспрессивным спектаклем, где форма невероятным образом соединилась с тем, что мы не просто выражали, а что, так сказать, из нас исходило — свечение, энергия. Остались фотографии, и даже сейчас в них сохраняется та удивительная энергетика.
На «Стойкого принца» не было особого отбора. Лишний раз убедился в том, что работа сама отбирает людей. Это были молодые тогда Гриша Гладий, Толя Петров, Лена Кривда, Вика Авдеенко, Олег Примогенов, Саша Недбайло, Сережа Джигурда, Сережа Бойко, Валера Легин, Слава Чорненький, Тамара Яценко, Таня Печонкина, Валентин Макаренко, Лида Чупис… Мы почувствовали, что на этом спектакле можем состояться как профессионалы, как некая общность актеров со своим мироощущением. Было состояние полетности. Казалось, что мы преодолели земное притяжение. После двух или трех просмотров нас «притянули» к земле. К счастью, «приземлить» окончательно не удалось… Но произошло то, что постоянно происходит в Украине и по сей день. Здесь присутствует удивительный эффект разрушения всяческих начинаний, творческой энергии, созидания, странным образом этот эффект срабатывает. Не знаю, в чем тут дело... После трех закрытых просмотров с представителями «искусствоведов» в штатском и милицией, спектакль закрыли... Страха у нас тогда не было. Было ощущение, что тебя просто разъяли, вырвали плод из живота и убили твое дитя. Было ощущение невероятного горя, неизбывного… Формулировки предлагали невыразительные — что-то доработать, переделать, отстранить от работы Нестантинера. В общем, нужно было разрушить весь организм спектакля. Даниил Даниилович Лидер пошел защищать и меня, и спектакль в горком партии. А чиновник, вместо того чтобы прийти в трепет от встречи с мастером, сказал: «Не вмешивайтесь не в свое дело!» Он, кстати, и сейчас продолжает руководить культурой. Меня потом часто спрашивали, не хочешь ли вернуться в Молодежный театр и что-то поставить еще. А я не знаю… Несмотря на время, слишком жива память о том первом опыте в этом театре, а хороший спектакль —это ведь всегда стечение обстоятельств, соединение личностей, взглядов, мыслей, энергий, влюбленностей, того удивительного единства актеров, даже особого состояния природы. Это достигается в уникальных случаях. Дважды войти в одну и ту же воду нельзя, да я и не пытался.
«На репетициях
мы учились управлять своей энергией»
Валерий Легин (заслуженный артист Украины, в труппе «Молодого» с первого дня существования театра):
— В Молодой я попал, можно сказать, случайно. Но теперь четко понимаю, что закономерность была. После Киевского театрального поехал работать в Минск с режиссером Юрой Мироненко, и, если бы он там не погиб, я бы никогда из Белоруссии не вернулся. А так бросил все, взял свое кожаное пальто, которое до сих пор в костюмерной театра, и приехал в Киев.
Обычно театры «рождаются», что называется, снизу. Возникают из театральных курсов единомышленников. Молодежный же появился по указанию «сверху». Было постановление ЦК комсомола Украины, в газетах напечатали объявление о конкурсе, который прошли тогда больше 100 человек. География была широчайшая, из всех уголков Украины. Конечно, был определенный перекос в том первом составе труппы: мы все были почти одного возраста, в дальнейшем приходилось добирать актеров. Сейчас понимаю, насколько мудр был Заболотный, как он дальновидно строил театр. Пригласил на постановки талантливых режиссеров Шулакова, Семенцова, Нестантинера.
Удивительным был «Стойкий принц»… Там присутствовала какая-то совсем иная система творческих координат. Тема была по тем временам, мягко говоря, не рекомендуемая, связанная с Богом. И чиновник, курировавший постановку, по-своему переписывал Кальдерона, требуя заменить Христа на партию, а слова «Не моя она, а Божья» на «Не моя она, а народная»… Мы сыграли только сдачу спектакля. Но слух по городу уже разнесся, народ сошелся на премьеру, но тогда уже приехала конная милиция и «бобики» милицейские, было все оцеплено, сказали, что в театре пропитка сцены.
Еще вспоминаю, как участники спектакля шли в КГБ... Страшно было, но добрые люди предупредили, поэтому ориентировались по ситуации нормально. Все по классике: добрый следователь и злой — с криками… Тогда в театре появилась запрещенная книга, изданная в Германии, — «Український героїчний театр». Допрашивали, где взяли, кто принес, что хотите сделать, как репетировали. Все знали!
Через день после сдачи удалось показать спектакль в репетиционном зале приехавшему из Прибалтики Вайткусу. После чего он предложил всех нас забрать к себе в театр. Гладий поехал. Кстати, именно Гриша Гладий нас тогда подвигнул на все эти тренинги, актерские конструктивные вещи. Мы организовали самостоятельные тренажи и попробовали на системах Гротовского, Барбы прийти к общему знаменателю, так как у всех были разные школы, разный сценический опыт. Из тренажей, репетиций, нашего общего дела и родилась идея «Стойкого принца». Мы в какой-то мере тогда научились управлять своей энергией. Даже после нескольких просмотров спектакля, те, кто видел, говорили об ощущении — на сцене происходит что-то необъяснимое. С тех пор, я уверен, подходя к каждой роли, главное знать — как распределить собственную энергию, как найти тот центр тяжести, на котором и будет строиться роль.
«Много сил ушло на глупую борьбу
с чиновниками»
Николай Мерзликин (режиссер, возглавлял театр с 1983-го по 1985 г.):
— Когда я пришел в театр, то понял, что там собрались актеры с разными школами, но с желанием создать общий дом. Тогда был период определения пути, каким должен быть новый театр. И период борьбы. С властью… Мне как главному режиссеру тогда приходилось брать на себя решение всех творческих вопросов, и было очень непросто. Нужно было вести глупую борьбу с чиновниками, которая забирала энергию и которую можно было направить в творчество. Но… Сколько раз меня вызывали в райком партии и выдавали рекомендации. Помню, спрашивал, ну, почему нельзя «Ревизора»-то ставить? Ну, понимаете ли, сейчас в партии такая ситуация…
Я бы сказал, что в тот период Молодой был театром Шулакова по творческой сути. Большая часть труппы боготворила Виктора Александровича. Я, видя, что этот театр интересный, старался помогать сохранить его, оградить от нападок, вмешивания, администрирования. Может, мне путь этого театра виделся каким-то иным, но для изменения чего-то нужно было разрушить то, что есть и строить свое, а какой смысл? Да и нечестно это было бы по отношению к тем, кто отдавал театру свои силы и талант. Театр тогда уже стал творческим явлением, и продуктивнее было этому помогать.
Моими спектаклями в Молодежном были «Джикетский манифест» и «Стена». Мне кажется, они были достаточно заметными страницами в истории театра. Даже когда на премьеру приезжал автор,
А.Чхаидзе, говорил, что спектакль ему больше понравился, чем в Москве у Марка Захарова. В те времена всяческие политические подтексты воспринимались чутко, и эта грузинская ситуация с земельными участками невольно проецировалась на определенные наши темы. Меня вызывали в министерство и строго спрашивали, а что вы имели в виду? А когда не разрешали Шулакову ставить спектакль «Третья ракета», я писал заявление об уходе, ставя условием постановку этого спектакля. И таким образом приходилось воевать… По-всякому… Только, чтобы не дать уничтожить театр.
В «Стене» мне хотелось сломать насаждаемое тогда мнение о Шевченко, и я попытался сделать образ Кобзаря тонким, аристократичным, таким, как, мне представляется, он и был. Удивительный диалог двух людей — Шевченко и Репниной. Через призму их высоких отношений я искал ключ к более глубокому пониманию внутренней сути этого величайшего человека. Наверно, что-то получилось… Не зря же этот спектакль до сих пор живет в репертуаре актрисы Галины Стефановой.