Старина опять в моде. От археологических и антикварных форм до мемориальных и геронтологических. А ведь ещё совсем недавно все внимание общества почти целиком было поглощено текущим моментом и злобой дня. Наверное, отлегло. Вот и наметившееся шевеление в украинском кино — «с сединою на глазах». Точнее, на экранах. Мне уже не раз приходилось писать о ретрофилии в отечественном игровом кино, где бал правит квазипатриотическая гетманиада «от Богдана до Ивана». Где обработка столь же старозаветна, как и материал. Однако если очень хочется, пусть будет. Главное, чтобы хватило финансов. Ибо, ведомо, есть своя неизбывная сладость в долгом расчёсывании исторически зудящих мест, вроде образа Мазепы. Хоть интеллектуального и эстетического толку от того столько же, сколько и от всякого иного почёсывания.
Гораздо интереснее и плодотворнее оглядывается назад наше документальное кино. Тут есть особые стимулы. Ведь в самом способе отражения «старины» кинодокументом содержится драматургия — коллизия средств и целей. Если фотофиксация намертво завязана на текущем моменте и настоящем времени, то прошлое как тема фильма уже утратило свою физику, способную экспонировать плёнку. Выхода только два. Первый, из опыта домашнего консервирования: запасаться собственной историей впрок. Пока она ещё свежа, представлена живыми людьми и в неё легко верится. Второй, археологический: по сохранившимся документально-материальным обломкам воссоздавать канувшие в Лету души и духи. Реконструкция в монтаже. Правда, есть риск воспроизвести не то, что было, а то, «что надо».
По пути подобной исторической антропологии и этнографии двинулись наши документалисты всех поколений. И не без успеха. Так, дуэт юных братьев Васяновичей снял короткометражку, которую так и назвал — «Старые люди». Это серия кинопортретов крестьян-стариков, которые вместе с малой родиной — традиционным украинским селом — неумолимо ускользают в небытие. Визуальный тур по морщинам и сединам, аудиальный — по архаическому психобыту. Другой тандем, но уже искушённых кинематографистов в составе Сергея Тримбача и Юрия Терещенко, обратил внимание на социально и профессионально альтернативный упомянутому слой украинской «уходящей натуры». Их «Любовь небесная» и «Вечный крест» — киноэссе о горожанах, ветеранах кино. Свежий и честный взгляд чуть ли не на целый последний век предъявил Виктор Олендер в дилогии «Пассажиры из прошлого столетия» и «На незнакомом вокзале». В центре всего, конечно же, последняя великая война и текущая наша невеликая независимость. Но главное — личности самих кинолетописцев, которые фильмами структурируют былое и сущее по авторскому разумению и личной шкале ценностей. Извлекают из наглядной истории её смыслы. Об этих фильмах уже приходилось хвалебно писать, упоминаю их ныне во свидетельство о тенденции, на фоне которой выскажусь о двух новых работах той же направленности. Обе только что родились под эгидой телеканала «1+1», но судьбы обрели разные, как и различны были их исходные посылы и духовные итоги.
Документальный сериал Сергея Буковского «Война. Украинский счёт» сделан профессионально уверенной рукой, подан в эфире с помпой, а каждая серия венчается как бы дискуссией под рубрикой «Документ». Но впечатление от фильма осталось неопределённое. Как и от предыдущей работы этого режиссёра «Красная земля», которую уже приходилось рецензировать в «ЗН». Любопытно, что позитив авторы «Войны» оказались способными усмотреть даже в порядках, которые нацисты установили в Киеве. Так, вслед за одним театроведом, они отмечают оживление культурной жизни в оккупированной столице. То есть после напряжённого трудового дня в Бабьем Яру германские воины вместе с простыми киевлянами могли совсем по-европейски отдохнуть в нашем Оперном театре. Для вас этот доказанный факт имеет значение? Для меня — ровно никакого. Считаю, что есть такие абсолютные критерии исторических качеств.
Факты — лишь сырьё истории, и приготовить из них в кино можно два вида конечного продукта. Во-первых, «человеческий документ» — авторскую версию произошедшего, воплотившую его субъективную правду. Во-вторых, то, что А.Базен называл «идеологическим документом» — политически ангажированную версию происшедшего. Новая картина С.Буковского, решившего встать над схваткой и сформулировать «украинскую правду» о ней, по-моему, получилась чем-то промежуточным, но больше все же — политдокументом.
А вот другой новый фильм «плюсов» прошёл в эфире незаметно и обратил на себя внимание только на премьере в Доме кино. И назван он соответственно — «Без пафоса». Автор этой 48-минутной ленты, Юлия Лазаревская, решила воссоздать обычную киевскую жизнь последних предвоенных лет тоже на основании фотодокументов, кинохроники и монологов современников. Почти два десятка людей вспоминают свои детские впечатления — о соседях по двору, киевских типах и типчиках, деталях быта и мелких происшествиях. Антураж — облупленные стены и кирпично-замкнкутые пространства исчезающих старых двориков Подола. Кадр намеренно изолирован от современного внешнего мира и сдержанно, но со вкусом организован изобразительно (оператор Николай Мандрич). В него внесены детали, смыслово аккомпанирующие рассказам; периодически на фоне подлинных фактур возникают условные аллегорические изваяния, созданные самим режиссёром; а «героям» дали возможность по своему разумению прихорошиться для съёмки. Но стоит «мемуаристам» погрузиться в атмосферу дорогих воспоминаний, их глаза как бы устремляются мимо нас в прошлое, и возникает поток свидетельствований, в исторической подлинности которых, как и в человеческой искренности говорящих, невозможно сомневаться. Отрывки хроники, наезды камеры и тревеллинги по редким старым фотографиям закрепляют это ощущение.
Как живая встаёт перед зрителем та самая упомянутая ранее антропология и этнография предвоенного Киева. Вплоть до запахов хлева во дворе и хлеба в фургоне соседа-развозчика; чадящих повсеместно керосинок, на которых непрерывно грели воду и сезонно варили варенье; духов красивой, но неверной жены соседа-физика и т.д. Мир звуков и вещей столь же полон: вечерние музицирования в квартирах русских и украинских интеллигентов, рёв уникальной сирены с пожарного катера на Днепре, наган в футляре из-под скрипки, соседские супружеские разборки, салфетки-ришелье, корыто-«ночвы» и многое прочее, чего до нашего дня ни один документ не способен или не намерен доносить. Как и детали характерных биографий — от истории тёти Ципы, даровым угощением спасавшей детвору от попадания под трамвай, до случая с проводницей тётей Фаней, которую однажды люди из «чёрного воронка» куда-то навсегда увели, и расчудесной свадьбы болезненной Бронечки… И так все жили да поживали, пока многие не умерли в один день. Это был «день» Бабьего Яра, памяти о котором и посвящён этот талантливый фильм. Человеческий и исторический документ, место которому в Музее истории Киева. А вот киевскую театральную афишу тех же дней я бы там не стал держать. Ибо ровно никакого значения не имеет, что именно показывали на подмостках города, когда оттуда доносились выстрелы. Вообще такая история, которая не различает нравственных ценностей, полагаю, не имеет смысла.