...
Тех, кто поверил рекламе и ожидал появления в Киеве Антонио Гадеса, Пако де Лусии и «Кармен» в постановке Гадеса и Сауры, ждало разочарование. Как это часто у нас случается, реклама значительно превзошла реальность. Согласно официальной версии, в Киев приехала совсем другая труппа, потому что Антонио Гадес заболел. И трудно теперь определить, то ли действительно все сорвалось из-за внезапной болезни руководителя труппы, то ли организаторы фестиваля подали рекламу раньше, чем решили вопрос о гастролях, то ли сознательно продали один товар в коробке из-под другого. Очевидно одно: в конечном результате в проигрыше оказался зритель и театр «Дружба», получивший в свой юбилей такой сомнительный подарок в финале фестиваля «Звезды балета».
Конечно, прогадать было сложно. Потому что искусство фламенко столь экзотично для нас. Потому что в этом искусстве не так много настоящих специалистов даже в самой Испании. Напомню, что и столь ожидаемый нами А.Гадес начинал свою работу на поприще фламенко именно с утверждения о том, что надо преодолевать традицию профанирования этого искусства. Традицию, которая сделала фламенко товаром для туристов, нечто подчеркнуто, попсово испанское, что радует неискушенный глаз своим темпераментом, яркостью и экзотикой.
Именно такой пример «фламенко для туристов» представила своему киевскому зрителю труппа Луисильо в постановке «Ромео и Джульетта». Правда, журналистов предупредили, что эта постановка не имеет ничего общего собственно с трагедией Шекспира и название больше символическое, чем фактическое. Но предупредили-то перед самым спектаклем, так что донести это сообщение в заинтересованные массы средства массовой информации не успели. А обычно служащие для этих целей программки просто отсутствовали. Поэтому зритель, пытавшийся уловить сюжет в первой части спектакля, напрягался напрасно. Вплоть до того, что часть зрителей покинула зал после первого отделения в полной уверенности, что это была такая оригинальная постановка «Кармен». На самом же деле речь шла о любви юноши и девушки из двух цыганских семей, которые, судя по всему, не могли разрешить эту проблему. Впрочем, судить можно было разве что по сцене драки, ничуть не похожей на поединок Ромео с Тибальтом в балете Прокофьева. Так же непонятно было, чем же все это закончилось, поскольку трагической развязки, которая собственно и делает повесть о Ромео и Джульетте печальнейшей на свете, видимо, не последовало. Поэтому трудно сказать, что именно заставило постановщиков использовать это название, вызывающее вполне понятные аллюзии.
Больше всего эта постановка напоминала дивертисмент, в котором массовые сцены перемежались сольными, жанровые зарисовки сменялись чистой демонстрацией искусства танца. Все это было не лишено интереса для тех, кто никогда не был в Испании и не видел танцоров на улицах. Особый интерес представляли сцены, лишенные музыкального сопровождения, исполнявшиеся исключительно под ритмические хлопки, прищелкивания пальцами, притопывания. Это было необычно и действительно создавало атмосферу напряженности, присутствия смерти, о котором писал относительно канте хондо Гарсиа Лорка. Театр человеческих тел, творящих грань между жизнью и смертью собственным движением, театр, в котором присутствует только это движение и больше ничего - ни музыки, ни слова. И это было бы вполне неплохо и даже завораживающе, если бы исполнение не оказалось настолько нарочито инсценизирующим и простоватым даже для достаточно неискушенного в искусстве фламенко зрителя.
Не совсем однозначное впечатление оставило пение кантаора. Снова можно сказать, что благодаря тому, что знание наше об этом искусстве неглубоко, можно было вполне остаться довольным - знакомство состоялось. Но тем не менее это знакомство скорее напоминало ликбез, дающий примерную схему того, как это должно выглядеть в общих чертах. Продвинутый зритель, начитавшийся Лорку, Менендеса Пидаля или Мачадо-и-Альвареса, ожидавший наконец услышать то, о чем он уже так много знает, был несомненно разочарован, потому что было в этом пении достаточно много исполнительства, сценичности и наигранной небрежности, безыскусности, свойственной исполнению народной музыки, но не осталось ощущения глубины, прикосновения к тем тайнам тайн, которые прорастают из этого искусства.
Второе отделение было посвящено все-таки долгожданной «Кармен». Как бы в качестве компенсации за обещанное, но не состоявшееся участие в фестивале труппы А.Гадеса. Впрочем, это не была обещанная «Кармен» в стиле фламенко. А была это постановка на музыку Ж.Бизе. Знатокам классического балета, привыкшим к постановке «Кармен-сюиты» Бизе-Щедрина, это могло показаться несколько простовато. Любителям, ждавшим очередного сеанса фламенко, это могло показаться несколько излишне классически-балетно. Фактически, постановщики пытались сохранить в этом спектакле и классическую традицию, и элементы чего-то экзотически-испанского. В результате одно поглотило другое и зрелища не получилось. Я даже не отсылаю читателя к кинопостановке «Кармен» Гадеса-Сауры. Это две большие разницы, чего руководители труппы Луисильо и не скрывали. Конечно, Кармен - образ совершенно испанский, но, видимо, мало просто быть испанцем, чтобы поставить этот спектакль. Надо еще суметь это сделать так, чтобы донести до зала глубокое ощущение этой «испанскости». Не просто экзотически красивой. Но настоящей. К сожалению, «Кармен» на сцене киевского Дворца «Украина» показала именно экзотику, а собственно для души не смогла предложить ничего, кроме прекрасной музыки Жоржа Бизе.
Впрочем, все дело, может быть, в том, что мы так верили рекламе и ждали совсем другую «Кармен»? Возможно, такое ощущение неудовлетворенности после спектакля связано было именно с этим нашим странным отношением к рекламе. Конечно, подобный трюк позволил продать этот спектакль несколько выгоднее. Но не для зрителя.