Николай Жулинский в 1973 году писал об Ирэне Карпе...
Литературные интеллектуалы могут возразить: разве мог Николай Жулинский писать об Ирэне Карпе за семь лет до ее рождения? Писал бы, например, за год, за два, а то аж за семь лет до ее появления на свет! Но я все же буду стоять на своем — бесспорно, писал. Фактически о ней.
Так вот, когда Николай Жулинский много лет назад в журнале «Дніпро», который при тогдашней литературной ситуации был очень и очень заметным изданием, писал об Ирэне Карпе, он справедливо (еще тогда) заметил, что этой прозе присуща «своя стилевая система», в которой «вообще продумана конструкция фразы, чувствуется «равнодушие» к композиции, почти отсутствует подтекст».
Николай Жулинский остро почувствовал одну из самых примечательных черт такой прозы — концептуальную продуманность слова-высказывания-фразы, бесспорно присущую Ирэне Карпе. Я сказал бы, что ее тексты (не стану обзывать их «произведениями») — это прежде всего апология фразы. А ее фраза, ее стиль — это прежде всего старый добрый стеб. То, что предлагает Ирэна Карпа, — довольно прикольная стеб-реальность, растиражированная книгами «50 хвилин трави (Коли помре твоя краса)» (2004), «Фройд би плакав» (2006), «Перламутрове порно (Супермаркет самотності)» (2005), Bitches get everything (2007). А для стеб-реальности вполне естественно также появление стеб-аналитики.
Так что же такое стеб и как его трактовать?
Стеб — примечательный феномен, безнадежно присущий современной цивилизации. Которая — как это ни парадоксально прозвучит — благодаря явлениям наподобие стеба не только живет, но и выживает. Стеб охватил самые разнообразные сферы человеческой жизни — политику, журналистику, литературу, педагогику, шоу-бизнес и т.п. Это самая прекрасная форма общения, когда можно говорить, говорить и говорить обо всем — то есть ни о чем. Когда можно говорить совсем не для того, чтобы тебя слушали. Но когда тебя еще и слушают, то есть читают, как сейчас Ирэну Карпу, то о чем еще можно мечтать стебмену или стебвумен?
Дайджест событийных реалий в текстах Ирэны Карпы имеет довольно лаконичный вид: главпер (то есть ведущий персонаж) обязательно и беспрестанно перемещается — идет, едет, и в процессе своих перемещений неуклонно продуцирует стеб. Карпа не обременяет свое прозаическое житье-бытье настойчивыми поисками новых фабул или, еще хуже, сюжетов. Фабульное однообразие ее текстов так же прогнозируемо, как и неустойчивость украинских политиков.
Если брать генезис текстов Ирэны Карпы, то склоняюсь к обобщению, что ключевым, основополагающим и даже фундаментальным в ее стеб-практике является «Полювання в Гельсінкі» (из сборника «50 хвилин трави»). По большому счету, в этом прикольном тексте она высказалась полностью — то есть представила все основные свои лексические и семантические «заморочки». «Перламутрове порно» и Bitches get everything в своей текстовой основе является тривиальным тиражированием, а если точнее — мутациями того, что было, как любят высказываться литературоведы, творчески наработано в «Полюванні в Гельсінкі».
Молодая женщина-вамп, которая обычно является и героиней, и нарратором текстов Ирэны Карпы, прежде всего манифестирует себя в ипостаси психологического вампира. И это получается у нее довольно убедительно. Хотя она — как Катакана Клей из «Перламутрового порно» и Триша Торнберг из Bitches get everything — не против того, чтобы проидентифицировать себя и как сексуального вампира. Хотя такой рассказчица-героиня выглядит больше на словах, поскольку заботливо наполняет свой стеб сексуальной экзальтированностью. Карпа не столько реконструирует или комбинирует секс, сколько мифологизирует его. И это выглядит приятной банальностью.
Ирэна Карпа с повышенной интимностью работает со словом. В ее лексическом депозитарии достаточно нонконформистской лексики, позволяющей непредубежденно-страстно передать все богатство жизненно-индивидуальных впечатлений, которыми отличаются ее герои, а чаще героини. В арсенале этой лексики особую роль играет триумвират слов, который может быть обобщен и абстрагирован как СГС. Эта аббревиатура звучит так же мелодично, как и каждое из этих слов отдельно — то есть «сука», «гівно», «срака». Этими деловыми и одновременно душевными словоформами привлекательно пестрят тексты Ирэны Карпы, наглядно подтверждая талант писательницы замечать все самое ценное-хорошее-выразительное в своих эскиз-персонажах, людях и окружающей реальности.
Ирэна Карпа, вне сомнения, принадлежит к фаланге прозофилософов нашего времени. Она ценит современную разговорную терминологию и пытается всю полноту жизни выразить реактуализацией классической половой профессиональной лексики. Она выкармливает свои тексты — прежде всего «Полювання в Гельсінкі», «Перламутрове порно», Bitches get everything — доверчивым и задушевным обсценным языком, который — не стоит забывать — выпестован половыми фактурой и реалиями. Тексты наподобие «Полювання в Гельсінкі», «Перламутрове порно», Bitches get everything — это смачные «плевки» в благопристойные фейсы тех, кто думает, что им все-все известно о поиске и «самых запредельных» берегах новой эстетики.
Ирэна Карпа не настолько артистичная, чтобы быть исключительно однообразной. Более того, она пытается быть разной. Иногда ей это удается. Она стремится заявить, что владеет не только обсценом. Иногда у нее это получается. Она не против продемонстрировать, что способна чувствовать слова не только как намек или разговор о гениталиях. Иногда и это ей удается продемонстрировать. Хотя и в таких порывах-проявлениях она стремится остаться собой.
Не собираюсь никого удивить, но у Ирэны Карпы есть и вкус к по-национальному колористическому слову. Вкус, который она не пиарит, не выделяет и не спешит «светить». Но она чувствует национальное слово, выставляя на кон его разговорные, сниженные оттенки и любя его веселые, нередко шутливые интонации: «І Євка, знизавши плечима, продовжувала варнякати на ґлобальні теми», «Спершу було валанцання зимним провінційним містечком...», «Нарешті автобус причвалав до маленького містечка на кордоні з Непалом» («Фройд би плакав») (здесь и далее выделено мною. — Я.Г.). Ирэне Карпе импонирует играть на занижение. Ей очень импонирует примитивизировать свои тексты накоплением обсцена, монотонной событийности, а также чувствительности на уровне первой сигнальной системы. Хотя ее скрытое естество значительно сложнее, что она пытается скрывать и что иногда ей не совсем удается.
Время от времени Ирэна Карпа может буквально шокировать не просто впечатляющей традиционностью, а безнадежным традиционализмом своего мышления. О чем идет речь? О том, что Ирэна Карпа, смачно искажая представления об эстетике и поэтике, иногда использует — относительно текстов, созданных ее персонажами, — самые обычные определения и характеристики, словно выдернутые из научных или популярных штудий, как, например, в предложениях «Вона ніяк не могла докінчити стьобного оповідання з цього приводу» («50 хвилин трави»), «Ліниво пописую оповідання в той час, як всі паряться підготовкою до
теорграматики», «Впишеш той епізод до свого роману?» («Полювання в Гельсінкі»). Да и себя литературно озабоченный персонаж воспринимает не иначе, как «писателя». Хотя иногда у него при всем его нарциссизме мелькает мысль-воспоминание: «Какого черта они печатают мое графоманство?»
У нее есть чувство вербальной ситуации. Она могла бы стать модной и стильной журналисткой и поддерживать свой бренд столько, сколько ощущала бы в этом потребность. А так ей приходится выдавать свой околожурналистский стиль за современную литературу. Терроризируя себя при этом предложениями с бесконечными «відтак», из которых можно было бы сочинить не только отдельные «рассказ» или «роман», но и целую книгу.
Ирэна Карпа позиционирует себя как безусловно сексуальную литперсоналию. Ее умение «глянцево» раздеваться вызывает немалое литературное уважение, поскольку стриптиз, к величайшему сожалению, у нас еще не стал каноном литпроцессовского поведения. Сексуальной экспрессивностью, то есть секспрессивностью и, соответственно, секспрессиями пронизано немало ее текстов — «50 хвилин трави», «Ґанеша і Синкопа», «Полювання в Гельсінкі» (составившие текстовую семью сборника «50 хвилин трави»), «Перламутрове порно», Bitches get everything. Сексуальными реалиями она вышивает чувственные интенции и видение своих персонажей, их экстремальные диалоги и причудливые действия. Ее прозаические личности, безусловно, живут не сексом единым, но недолго. Своими текстами Карпа словно говорит: секс — это наше все.
В вербально-интимных позициях, точнее в интерпретации секса как текста, Ирэна Карпа занимает место между Юрком Покальчуком и Юрием Винничуком. От предметно-натуралистического Покальчука, неизменно лидирующего в номинации на знатока внутренних особенностей сексуального вторжения, в ее прозаическом стиле зияют культовые «трахати»-«трахатися»-«відтрахати». От необароккового Винничука, который ревностно беспокоится о своем статус-кво поэта-лирика секса, в ее прозаическом языке согревают душу формы «грати»-«вграти»-«виграти» (то есть женщину).
То, что у Карпы есть способности, навыки, стремление к форме очерка, благополучно засвидетельствовал текст под психоаналитическим названием «Фройд би плакав», написанный едва ли не в ортодоксальных репортажно-путевых журнальных традициях. Только переводить секс в разряд очерковых форм в действительности означает лишиться его. Или по крайней мере просто «постебаться» по поводу секса или на сексуальные темы. Чем преимущественно и занимаются такие героини-нарраторы, как Катакана Клей и Триша Торнберг, живописуя свои «екзотичні походеньки» с интимным привкусом. Впрочем, привкуса в этом живописании значительно больше, чем интима.
Ирэна Карпа ведет свою текстовую (да и не только текстовую) канву таким смело-ортодоксальным образом, чтобы безальтернативно доминировать в номинации секс-герл украинской прозы. Или по крайней мере «женской прозы». Но не все так сексуально просто — в ее текстах, конечно же.
Вызывает беспокойство — и, добавлю, немалое, что ее персонажи много говорят о сексе. То есть в Карпиных текстах в основном только и говорят о сексе, а самого секса, я бы сказал, нет. Потому что не будешь же серьезно, по-взрослому воспринимать такие текстовые инсталляции, как «Спання в теплому одязі, в бордерських штанях, куртці і шапці — не найсексуальніша штука на світі. Біда в тому, що секс-потягу на це начхати — він і ватні штани проб’є. Щастя в тому, що коли всередині тебе горить вогонь лібідо, жодна чортівня до тебе не підступиться. Ну, і сусіди по нарах не заснуть — так дико розпікається довкола тебе повітря. Все стає гарячим і вологим» (Bitches get everything). В них Ирэна Карпа в который уже раз обходится подростковым описанием, который лишь отдаленно намекает на вероятную сексуальную контактность.
Или же воображаемый проект от Катаканы Клей под многоэкстримным названием «Сексуальна Фантазія». Когда, едва не заснув от секс-интриги, я прочитал эту «Сексуальную Фантазию», мне стало горько и больно. Очень больно и невыразимо горько за украинскую литературу. И это украинские, да еще и молодые, писатели называют сексом? Как же они живут, если не могут изобразить нормальную сексуальную сцену-картину-панораму, а то и сексуальную битву? Как же это все мы — педагоги, критики, литературоведы — могли допустить? Куда же смотрела школа, наука, система образования? И вот мне, сорокаслишнимлетнему профессору, обидно и безнадежно подумалось: прямо хоть сам садись и пиши. Надо же передавать опыт молодому лит-секс-поколению. Особенно, если у нее такие неприхотливо-неразвитые-несформированные Сексуальные Фантазии.
Ирэна Карпа так вдохновенно декларирует собственную сексуальную заангажированность, что, собственно, для секса в ее текстовых коллажах и инсталляциях места почти не остается. Она не столько изображает, сколько вербально инспирирует сексуальные эмоции. Хотя в этом можно найти свой шарм, поэтому без какого-либо преувеличения есть все основания говорить о ней как о «человеке слова». А это уже предметное основание для серьезного научного разговора. Как у нас с вами.