21—25 августа 2002 г. в селе Пилипча-Городище состоялась Международная научная конференция «Жизнь и литературное наследие К.Паустовского». Она собрала более ста участников, прежде всего из Украины и России, но прибыли также посланцы Беларуси, Грузии, Китая (Тайваня). Работали четыре секции (литературоведения, лингвистики, литературного краеведения, педагогики), на которых с интересными докладами выступили ученые, журналисты, библиотекари, студенты, почитатели творчества выдающегося прозаика. Следовательно, материалов для журнала «Мир Паустовского», издающегося Московским литературным музеем-центром К.Паустовского на средства Комитета по культуре Москвы, пожалуй, хватит не на один номер (а всего с 1992 г. появилось 19 содержательных, насыщенных новой информацией номеров).
Мне выпала честь приветствовать уважаемое собрание от Киевской организации НСПУ — наибольшей организации Союза писателей: насчитывает она в своих рядах свыше семисот литераторов, пишущих на нескольких языках, прежде всего на украинском и русском. Это огромный отряд, объединяющий писателей Киева, Киевской области, а также украинской диаспоры — со всех пяти континентов. А если добавить еще и наших предшественников, то картина окажется весьма представительной. Ведь на Киевщине творили Тарас Шевченко и Леся Украинка, Шолом-Алейхем и Михаил Булгаков... Это длинный и блестящий ряд, но среди наиболее известных непременно будет упомянуто и имя Константина Паустовского. И мы, киевляне, гордимся тем, что жизнь и творчество Константина Георгиевича неразрывно связаны с древней киевской землей, с Белоцерковщиной, с селом Пилипча-Городище.
Здесь когда-то жил его воинствующий предок, изгнанный царицей Екатериной II с разрушенной и ограбленной Запорожской Сечи. Здесь, на острове, посреди Роси, пустил крепкий родовой корень дед Паустовского Максим Григорьевич. Еще при царе Николае I он тянул солдатскую лямку на речке Урал, в городе Гурьеве, когда через Гурьев прогоняли в ссылку бывшего крепостного крестьянина Шевченко: «Забрал его царь в солдаты за мужицкие песни». Так объяснял он внуку непростую биографию Великого Украинца. Объяснял и рассказывал не вызубренными по учебникам словами, а теми, что навсегда запечатлелись в сердце народном: недаром же у Максима Григорьевича рядом с «Библией» лежал в красном углу «Кобзарь». И, может, если бы не те рассказы, не вдохновился бы, не отважился бы Константин Георгиевич на создание повести «Тарас Шевченко», вышедшей в 1938 г., а задуманной еще раньше — в годы большого террора. Страшное было время, время уничтожения украинской интеллигенции и украинского народа, — об этом нельзя забывать. И вот как описывает писатель последний приезд Тараса Григорьевича в Украину: «Он прожил около месяца в Киеве и возвратился в Петербург. Он увез с собой новую обиду и память о запуганной, опутанной доносчиками стране». А вот смерть Шевченко: «Черное солнце поднялось в тот день над милой его Украиной». А чего стоит пассаж о «коронованном фельдфебеле»: не забывайте, когда это написано и как тогда воспринималось!
Да, это здесь, на этих лугах, в этих рощах, из этой росы и воды набирался маленький Костик ума и силы — от окружающей природы, но и от своих родственников и соседей: Паустовский со временем всех их изобразит в своих прозаических, но таких поэтичных произведениях. И, наверное, каждый, кому посчастливилось сюда попасть, заметит очевидную связь и этой окружающей среды, и этого этноса со всеми творениями Паустовского. Ведь побывав в этой среде хотя бы день, хоть час, можно понять, почему Константин Георгиевич был и стал певцом и творцом красоты.
«Очевидно, в природу надо входить, как входит каждый, даже самый слабый звук в общее звучание музыки, — писал он. — Природа будет действовать на нас со всей своей силой только тогда, когда мы внесем в ощущение ее свое человеческое начало, когда наше душевное состояние, наша любовь, наша радость или печаль придут в полное соответствие с природой и нельзя уже будет отделить свежесть утра от света любимых глаз и мерный шум леса от размышлений о прожитой жизни».
Вот почему он всегда решительно восставал против уничтожения и осквернения родной природы бессовестными «хозяйственниками»: это, говорил Паустовский, «дело людей с холодной кровью и мертвыми глазами. Они еще есть». Написано в 1956 году, но вынуждены признать, что за полстолетия таких уродов наплодилось еще больше, нежели было тогда. (Вспомните аналогичное довженковское о людишках «з мозком инженера і совістю клопа».)
Насколько я проинформирован, Паустовского часто упрекали за недостаточную достоверность изображаемого, обвиняли его и в чрезмерной красивости, и в слащавости. А он просто родился тем, кого пренебрежительно или снисходительно называют романтиками, и романтизм этот понимал как реальность, пропущенную через воображение художника.
«Романтическая настроенность не противоречит острому интересу к «грубой» жизни и любви к ней. Во всех областях действительности и человеческой деятельности, за редкими исключениями, заложены зерна романтики.
Их можно не заметить и растоптать, или, наоборот, дать им возможность разрастись, украсить и облагородить своим цветением внутренний мир человека».
Растолковать это, особенно слепоглухорожденным, кто не хочет в такое поверить, трудно, — зато в этом легко убедиться каждому, кто прочитал «Стальное колечко», «Ручьи, где плещется форель», «Ночной дилижанс», «Телеграмму». Именно прочитав «Телеграмму», публично упала перед Паустовским на колени великая Марлен Дитрих.
«Воображение, как я уже говорил, не может жить без действительности. Оно питается ею. С другой стороны, воображение очень часто в какой-то мере влияет на течение нашей жизни, на наши дела и мысли, на наше отношение к людям». Нам, украинцам, все это очень близко и очень понятно. Хотя бы потому, что к мятущемуся и «тонкозвенящему» (как сказал Гомер в переводе, кажется, Гнедича) племени романтиков относились и Александр Петрович Довженко, признававшийся, что воображение — его наибольшая отрада и наибольшая беда, и Юрий Иванович Яновский, которому именно на этих днях исполняется 100 лет со дня рождения. И Паустовский чудесно это знал и высоко ценил собратьев по духу. Напомню его рассказ «Днепровские кручи», героем которого является Довженко. Он же откликнулся трогательным очерком на смерть Александра Петровича. А 27 февраля 1954 года Паустовский «от имени русских писателей и от своего имени» выступил с речью на похоронах Юрия Ивановича Яновского.
«Его путь в литературе — путь прямой и искренний. Он был далек от псевдолитературной суеты, но он всегда был в самой сердцевине подлинной литературной жизни.
Его талант был мягок и точен. В нем был тот «блеск благородных мыслей», о котором говорил Лермонтов.
В нем были воплощены замечательные качества украинского народа. Он был настоящим сыном и представителем своей страны. Он любил и знал прошлое своей страны, любил ее настоящее и ее будущность».
Хотелось бы отдельно сказать об определяющей роли, которую сыграл Константин Паустовский в формировании литературного поколения, позднее названного «шестидесятниками»: многие из них до сих пор помнят тот радостный день, когда, впервые раскрыв сентябрьский, кажется, номер журнала «Октябрь», скромную синенькую тетрадь, увидел в нем «Золотую розу». «Золотая роза» — поэма о писательском труде, а точнее — о писательском подвиге. Было это в далеком 1955 году.
Не скрою, именно тогда мне, ученику сельской школы, пришло в голову — вы понимаете, о чем идет речь: о том, как почетно и ответственно быть писателем.
Не из-за этой эфемерной славы и еще больших эфемерных заработков, не из-за тех даже крошек истинного золота, которое нужно добывать из пыли, из грязи, из гадости. А из-за того благословенного каторжного труда, благодаря которому это добывается, труда, превращающегося в Божье призвание: об этом никто еще не писал так откровенно, так горько — и с таким неподдельным увлечением! По крайней мере раньше не приходилось читать ничего подобного. И, если не ошибаюсь, ничего похожего на «Золотую розу» не создано.
Такое же потрясение пережили многие наши ровесники или даже люди старшего возраста, с незаурядным житейским багажом и профессиональным опытом. Например, Григорий Тютюнник советовал своему младшему брату Григору проштудировать «Золотую розу». Недавно принесли мне переписку Бориса Мозолевского с поэтом Михаилом Сиренко. Борис Николаевич служил в ту пору в морской авиации — кстати, вместе с будущими космонавтами Шониным и Георгием (или просто Жоркой) Добровольским — погибшим из-за расгерметизации кабины. Мозолевский, возможно, тоже слетал бы в космос, но его раньше времени (или своевременно) демобилизовали. Так вот он едва ли не захлебывался от радости и гордости: найди и прочитай «Золотую розу» непременно! — призывал своего коллегу.
И я думаю сегодня: кто знает, а может, не прочитай Борис Мозолевский тогда «Золотой розы», не отыскал бы он в холодной скифской могиле золотую пектораль, открывшуюся почему-то только ему, а сейчас ставшую одним из символов Украины?
И снова напрашивается параллель Довженко—Паустовский: она и законна, и закономерна. «Один видит лужу, другой — звезды в луже», — это Александр Петрович. Что характерно, то же самое говорил и Константин Георгиевич: «Вот она, родина, за стогами». Казалось бы, как бесхитростно — и как выстраданно! Большинство из нас проходит безразлично и не замечает ни тех стогов, ни той Родины. И Паустовский призывает учиться у жизни, учиться искусству видения, учиться науке миросозерцания. Не просто смотреть, а видеть то, чего упрямо не замечают, ибо не хотят замечать другие. И прежде всего замечать прекрасное.
И то, что один из его многочисленных уроков чрезвычайно важен в наши дни, когда изящная словесность (и кинематограф, и театр, и телевизор) из учителей благородства и доброты, из сеятелей мудрости и красоты превратились вдруг в последовательных растлителей народа, в циничных соблазнителей молодой генерации, в убийц нравственности. Не знаю, как вам, а мне иногда противно брать в руки свежие журналы и книги: от них на расстоянии несет блудом, паранойей, смертоубийством. Кажется, Достоевский иронизировал: «Видишь задницу — пиши задница». Сейчас удовлетворяется спрос и на задницу, и на передницу, — сейчас, то есть, не до иронии: модерные, постмодернистские страницы заполнены подробными описаниями измен, мордобоя, нечестных поступков, поножовщины, извращений, бесстыдными отчетами обо всех естественных и противоестественных формах совокуплений. Кое-кто это приветствует, твердя, что литература не может стоять на месте, она должна развиваться, и в том, что нас раздражает или оскорбляет, скрывается прогресс. Но упаси нас Господи от такого и подобных прогрессов! Это они загнали нас в глухой угол уныния и бесчеловечности. И тут на помощь к нам приходит Константин Паустовский — он бросает спасательный круг благородства, доброты, красоты. Он охраняет нас от темного и безобразного, таящегося в нашей крови, в крови несовершенного человечества, в космических провалах Вселенной.
Константин Паустовский был неутомимым путешественником, он объездил и исходил полсвета: побывал в Средней Азии, на Кавказе, в Крыму и Сибири, посетил Болгарию, Польшу, Италию, Францию, Англию и Турцию... Поэтому стоит ли удивляться, что сегодня «все флаги в гости к нам», что приезжают, приплывают, прилетают отовсюду почитатели и исследователи, даже из далекого, казалось бы, экзотического Тайваня! Они стремятся узнать, откуда, из каких источников, из каких чистых истоков черпал силы и впечатления для своих рассказов, повестей, романов великий писатель? Какая духовная сила вела и ведет по свету его произведения?
Приходилось читать списки чужеземных прежде всего писателей, повлиявших на становление и развитие Паустовского-писателя: называют Гофмана, Киплинга, Стефана Цвейга, Эдгара По, Стивенсона, Джозефа Конрада, конечно же, Александра Грина. Впрочем, не упоминают почему-то еще одного, но его назвал сам Константин Георгиевич. Однажды (я отыскал этот эпизод в воспоминаниях Александра Бека) ему показали его же, Паустовского, фотографию. Он взглянул на снимок и сказал: «Дед-пасечник что-то рассказывает». И что прикажете комментировать? В самом деле, а кто же еще, как не Рыжий Панько, то есть Николай Гоголь, стоит за фигурой Паустовского? И кто же еще, как не дед-пасечник, колдовскими вечерами рассказывает на берегу Оки или Роси, в Тарусе или в селе Пилипча-Городище, — рассказывает нам о нас самих?
И меня очень удивили протесты и заявления, прозвучавшие по поводу этой научной конференции: зачем, дескать, этот русский литератор независимой Украине? Неужели своих не хватает?
Это абсолютно неправильно! Это неправильно абсолютно и в принципе! Строя украинскую культуру, мы должны обогащать ее, а не обеднять. Мы должны выводить ее на мировые рубежи, а не превращать во что-то провинциальное и хуторянское. Тем более мы не имеем права отказываться от того, что происходило на этой земле — пусть и не на украинском языке. Не имеем права выбрасывать за борт то, что этой землей, этими, нашими людьми вдохновлялось.
И мы никогда не откажемся от Константина Паустовского, который сказал: «Я вырос в Украине, ее лирической силе я благодарен многими сторонами своей прозы. Образ Украины я носил в своем сердце на протяжении многих лет...»
Константин Паустовский был, есть и останется с нами навеки.