Режиссер Роза Саркисян, автор нашумевшего львовского спектакля "Прекрасные, прекрасные, прекрасные времена", отвечает на 17 "странных" вопросов - о фашизме, Умберто Эко, Карле Марксе, Владимире Зеленском, Романе Виктюке.
За новым спектаклем госпожи Розы во Львовском Первом театре скрывается обложка книги лауреата Нобелевской премии Эльфриде Елинек. Обложка Елинек, но, поскольку у автора есть собственная образность, на ней другое название - "За дверью". В 2013-м эта ее книга вышла на украинском языке в "Видавництві Жупанського". И, кажется, даже сейчас ее можно приобрести в сети за 100 грн.
Роман датируется еще ХХ веком - 1980 годом. Тематически затрагивает период послевоенных рецидивов (сразу после Второй мировой), так сказать, отдельной "каморки" и семьи, и души. Того, что никак не заживает даже в относительно мирном состоянии пост-посттравматизма. Например, у двух молодых героев - Райнера и Анны - есть отец-изверг, некий господин Витковский. В годы войны он активно "работал" эсэсовцем, а в мирное время зарабатывает на жизнь порнопродукцией. При этом бывший палач все время вспоминает "прекрасные, прекрасные, прекрасные времена", когда он убивал.
Собственно, из текста и контекста "За дверью" режиссер Роза Саркисян и польская драматург Йоанна Виховская и сплетают тот мотив "маленькой войны" уже в послевоенный период. Растягивая и само время - куда им только захочется. Иногда вплоть до наших неспокойных дней. Обнаруживая, что последствия больших и маленьких войн регулярно влияют на взаимоотношения поколений, на температуру основ общественности, на твою собственную шаткую психику в состоянии общественных перверзий и лживых катаклизмов.
Обложка Эльфриды Елинек и "другая" сценическая начинка под ней - так сказать, наш настоящий театральный евроформат. Который давно живет, цветет и пахнет не только на польских сценах, но и кое-где еще. Это, условно говоря, формат постпрорастания одной темы в другую, отражения одного давнего времени в нынешнем дне и т.п. То есть те или иные "прекрасные, прекрасные, прекрасные времена" на самом деле - хронотоп твоего же собственного внутреннего мира, который может вобрать разные-разные хронологические и ситуативные ростки.
Равно как и эта постановка - довольно минималистская, даже внешне бедная в своем сценических доспехах, но довольно напряженная, терпкая и умеренно откровенная. Спектакль, который, вопреки всем внутренним диалогам критика с самым собой во время просмотра, имеет для наших театральных времен, возможно, самую важную ценность - он держит. Внимание. Постановка без антракта о безотносительной и одновременно какой-то конкретной семье в самом деле будто проходит сквозь времена. И принцип "хроносимультанности" словно вместе с тем раскрывает и капризный нрав семьи (общества) середины ХХ века, и наши нынешние чем-то похожие общественные симптомы. Через игривый прием stand up-"драмеди" режиссер и умелые актеры Первого театра предпочитают высказываться прямо, без погружения в подтексты. Идут напролом, иногда через апарт. Иногда симулируя эпический театр "имени Брехта", а иногда имитируя какую-то страшную-страшную сказочку для взрослых. Да им и не впервые играть именно сказки, ведь их театр профильно - для юного зрителя. Хотя эта сценическая история для 18+. И здесь, точно, не до зайчиков-побегайчиков, когда один из главных героев (а все герои в этой постановке главные) сетует: дескать, когда-то была в самом деле прекрасная жизнь, потому что охотился на людей как на зверей! Пиф-паф - ой-ой-ой!
Понятно, что в такой минималистской, пост-постдраматической и публицистически-перформативной структуре все меньше авторского голоса Эльфриды Елинек. Потому что от этой фрау самое важное - взять идею. Собственно, идею, похожую на цепную реакцию, ибо порождает другие (разные) сценические микросюжеты. Один из которых, например, связан с веселым бытием господ актеров Первого театра, которые, будто на капустнике, бодро рапортуют, что родились для героев Чехова, а играть же приходится зайчиков-побегайчиков.
А тут - уж сыграли так сыграли. И, возможно, самый важный итог их игры под обложкой Елинек - важность мысли, что в том или другом ужасном тоталитарном мире (стране, семье, классе) убийцами прежде всего являются не только распиаренные государственные тираны-пугала, но "простые люди". И режиссер с этой мыслью словно "играет", проверяет ее - на актерах, на зрителях. "Убивали простые люди…" - в разные (прекрасные, прекрасные, прекрасные) времена. И тогда. И сейчас. К сожалению.
В спектакле Розы Саркисян, о котором во Львове одни говорят с восторгом, а другие с осторожностью, есть простодушие трагедии. Трагедии настоящей, которая прорастает через шутливые реплики, выныривает из трагикомических мизансцен, кричит о себе с экранов разными вырванными фразами.
Простодушие трагедии, возможно, и в том, что для них, тех жителей прекрасных времен, как и для некоторых героев Достоевского, уже не существует Бога (и все позволено), зло не наказано, странная жизнь рифмуется с жуткой сказкой, а послевоенная драма - с театральным капустником. Даже финальные выстрелы в спектакле - простодушие трагедии. И мне, честно говоря, почему-то хотелось, чтобы те "выстрелы" были направлены прямехонько в зал! Пиф-паф - ой-ой-ой! И хотя это была бы прямая цитата из одного из спектаклей Иво ван Хове ("Проклятые" в Комеди Франсез) - в конце концов о проклятых и блаженных и делают свой сценический сюжет на львовской сцене Роза Саркисян, Йоанна Виховская, Нинель Зберя и талантливые актеры.
Ну и наконец - время для "странных" вопросов режиссеру Розе Саркисян сразу после просмотра ее "Прекрасных, прекрасных, прекрасных времен".
* * *
- Какие времена в истории человечества, на твой взгляд, были в самом деле прекрасными, и ты именно тогда хотела бы жить и творить?
- Хотела бы жить и творить в те времена и эпохи, когда человек и общество решаются на значительные и ощутимые перемены, оставляя позади все пережитки прошлого. Во времена, исполненные событий, благодаря которым ты начинаешь жить и воспринимать мир по-другому. В эпохи, которые дают право голоса и свободу выбора всем тем, кто вчера их не имел!
- Что такое фашизм - в сегодняшних ощущениях и ситуативных проявлениях (в мире, в отдельной семье)?
- Фашизм для меня - это не только то, что осталось в ХХ веке вместе с Гитлером, Муссолини и Аушвицем. Это нечто тираническое в нас самих, в наших головах. Нечто заставляющее нас ограждаться от мира и строить границы, пересекать которые не разрешается тому или иному человеку, утверждая, что он "не имеет права, а я имею". Фашизм начинается с семьи. Когда нам говорят: закрой рот, не делай так, не дружи с этими, а с этими дружи. Потому что это же не люди, а звери! Фашизм начинается с простого - с запретов без логического объяснения. Запретов, которые начинают подавлять нас. И дальше мы уже не сконцентрированы на том, кто за забором, - нам значительно важнее, как тот забор поставить. Потому что так нас научили. Фуко очень метко сказал, что фашизм - это любовь к власти, которая нас угнетает и эксплуатирует. И часто любовь эта бывает неосознанной. Меня интересуют именно эти неосознанные вариации фашизма, проявляющиеся каждый день.
- Если бы тебе предложили сделать проект-микс на основе "Капитала" Маркса, "Майн кампф" Гитлера, текстов Ленина и Сталина - согласилась бы или отказалась? И почему? И как "такое" можно поставить?
- Гитлер, Ленин, Маркс - для большинства герои фильма ужасов или какого-то мультика. Тексты, которые они продуцировали и которые стали теоретическим базисом их деятельности, настолько обросли мифами, что люди перестали в них видеть угрозу. Однако когда-нибудь найдется старательный ученик, который воспримет эти книги как "движитель к действию".
Думаю, к этим текстам нужно возвращаться на уровне театра, переосмысливать и извлекать их из мифического плена, чтобы понять, какая угроза кроется за этими буквами, какие есть механизмы становления той или иной идеологии. В конце концов, чтобы понять, что было в головах у этих ребят и какие аргументы они использовали для того, чтобы за ними шли миллионы.
- Какой театр не принимает Бог?
- Все зависит от того, какой у кого Бог. Я бы спросила иначе: какого Бога театр не принимает? Как по мне, театр по своей природе тяготеет к открытости и полифонии. Любое желание защитить себя от других, будучи окруженным адептами, которые бьются головами о твои иконы, - то есть запереться в собственной башне из слоновой кости и творить искусство ради искусства, оборачивается крахом. Мы как художники можем сотни раз быть отреченными от реальности, однако к нам часто приходит зритель, имеющий прямой доступ к реальному миру, поэтому вместе с купленным билетом в наши двери врывается и реальность. Очень боюсь того времени, когда буду воспринимать театр как свой храм, прекращу ощущать ритм времени и буду продолжать свято верить в то, что я современная.
- Фрейд, Юнг или... - кто из них больше всего повлиял на философию театра ХХ века?
- Если выбирать - мне ближе Фрейд. Хоть он и шовинист, однако не "флиртовал" с нацистами, в отличие от Юнга.
- В романе "Имя Розы" ищут трактат Аристотеля о комедии, которая пугает церковь. Как думаешь, чем пугает? О чем мог писать? Кто для тебя самый главный комедиограф в мире?
- Аристотель в "Поэтике" говорит о смехе как о важном и серьезном явлении. Смех дает открытость и подвижность (гибкость), а главное - перспективу смотреть на этот мир и на себя в нем со стороны. Такой взгляд заставляет задуматься, прав ты или ошибаешься.
С одной стороны, смех лежит на поверхности, а с другой - является ключом, дающим возможность открывать двери более глубоких истин и видеть, что за ними скрывается на самом деле.
Тогда становится понятно, почему такие учреждения как Церковь называют смеховое переосмысление насмешкой, - да потому, что оно ставит под сомнение закоснелые за века иерархии ценностей.
Самым большим комедиографом для меня является Антон Чехов. Очень сильно подходит ему фраза Аристотеля: "Серьезное разрушается смехом, а смех серьезным".
Думаю, проверка смехом - один из самых главных индикаторов: зрелый перед тобой человек или нет? Вспомним героя Олега Янковского, который сказал: "Я понял, в чем ваша беда. Вы слишком серьезны! Все глупости на земле делают именно с этим выражением лица... Улыбайтесь, господа... Улыбайтесь!"
- Есть ли среди пьес времен махрового соцреализма тексты, которые, возможно, следовало бы сегодня реанимировать?
- Если речь идет о махровых примерах таких пьес, то не намерена реанимировать тексты с набором догм и штампов, которые использовали в свое время исключительно для обслуживания "советского" идеологического аппарата.
Конечно же, можно постараться и избавиться от всего идеологического мусора. Но вопрос: зачем? Когда, например, на полках лежат тома авторов Расстрелянного Возрождения, которое так мало отрефлексировано современным украинским театром.
- Что сегодня осталось в Первом театре от времен Романа Виктюка, кроме туманных воспоминаний о нем?
- Впервые о Романе Григорьевиче как артисте я узнала от своего мастера Александра Сергеевича Барсегяна, который работал вместе с ним и Аллой Григорьевной Бабенко во Львовском ТЮЗе. Как упоминал мастер, атмосфера тогда была очень творческая, открытая, иногда даже хулиганская.
Что же касается Первого театра, то здесь больше осталось мифов о Виктюке, чем реальных воспоминаний. Впрочем, как и о других выдающихся лицах, начинавших здесь свой путь.
Часто бывает так, что мы все ужасно традиционные, но о традиции и понятия не имеем.
В 1920-м - нам сто лет. Есть мечта сделать при театре музей.
- ТЮЗ - наследство "совка" или прекрасная и полезная театральная идея "навсегда" для детей и родителей?
- Если во фразе "ТЮЗ - хорошее орудие коммунистического воспитания детей и молодежи" прилагательное "коммунистическое" заменить на "демократическое", то ТЮЗы и сегодня будут иметь важный смысл.
- Веришь в мифы о "проклятых" театрах? О Камерном Таирова (якобы его прокляла Алиса Коонен), ПРИКВО (якобы прокляла Зинаида Дехтярева)?
- В мистику стараюсь не верить - она всегда апеллирует к каким-то силам, выходящим за рамки человеческого сознания. Поэтому имеем довольно удобное положение: легко сказать, что кто-то проклял - и ничего с тем уже не поделаешь. А если к этого добавить чувство вины? Считаю все это деструктивным. Конструктив для меня всегда начинается тогда, когда принимаешь на себя ответственность за свои поступки.
- Какой текст, кроме "дебатов", сейчас и в дальнейшем можно поставить на "Олимпийском"? Античность, Шекспир, Рей Куни?
- На стадионе, собственно, можно поставить что угодно. Даже "Кулинарную книгу". Только вопрос: зачем?
- Зеленский персонаж какой пьесы - Шекспира, Мольера, Чехова, Старицкого, Карпенко-Карого?
- Ситуация с Зеленским больше напоминает перипетии с Хлестаковым из гоголевского "Ревизора".
- Как не "убить" в себе любовь к театру, если живешь с ним каждый день и каждую ночь, и он иногда тебя предает?
- Если в театре жить - то в театре можно и умереть, так и не познав, что такое жизнь.
Неоднократно погружалась в процесс репетиций настолько, что не успевала пересмотреть даже ленту новостей или поинтересоваться, как дела у родных. Хочется научиться воспринимать театр как профессию, как инструмент и способ познавать наш загадочный мир - и не более того. Каждое утро, просыпаясь, напоминаю себе об этом. Не всегда получается, но я стараюсь.
- Постдраматизм, метамодерн, постправда - насколько серьезно относишься к разным дефинициям? Подстраиваешься ли под них в процессе творческой работы? Какая эра наступит в театре после постдраматизма и метамодерна?
- В процессе творческой работы принимаю во внимание только тему и людей, которые эту тему вместе со мной исследуют, все остальное для меня - просто инструментарий. Есть темы, которые требуют лопаты, для некоторых - достаточно маникюрных ножниц, а есть и такие, для которых понадобится и первое, и второе.
В методе больше тяготею к междисциплинарному подходу, который позволяет раскачивать рамки театра и открывать новые возможности.
Что касается дефиниций… Стараюсь в своем лексиконе использовать только то, что полностью понимаю. Считаю использование дефиниции без процесса рефлексии невежеством.
- Идеальный актер - каков он есть и каким может быть?
- Для меня идеальный актер - это прежде всего эмпатия и беспокойство, которые проявляются через внимательность к тому, что происходит вокруг и внутри него. Смелость и умение артикулировать эти проблемы, а также искать выход вместе. Не так боюсь актеров с угасшим взглядом, как актеров с широко раскрытыми, но стеклянными глазами, в которых отражаются пустота и равнодушие.
- Семь смертных грехов в театре. Твоя версия?
- Превосходство (гордыня). Самовлюбленность и неумение работать в команде. Страх принять Другого и другое. Апеллирование к авторитетам и нежелание высказывать свою позицию (апеллировать к себе). Искусство ради искусства. Навязывание зрителям истины в последней инстанции. Нетрудоспособность, непрофессиональность, непорядочность. Демонстративная святость, или отсутствие грехов.
- Если бы Сарра Кейн осталась жива, она бы написала в возможной пьесе о Брекзите? И о чем вообще могла бы писать в нынешнем мире?
- В спектакле "Психоз 4:48" героиня Оксаны Черкашиной звонит Сарре Кейн. В следующий раз попрошу Оксану спросить об этом у нее.