Н.Бабак. Тайная вечеря. |
Иконы и фотографии соседствуют в наших домах. Совсем рядом — таинственный мир вечного и мир дорогого нам прошлого. Это — окна в иные пространства. На иконах образы, к которым и тысячу лет назад обращали свои высокие помыслы наши предки, чьи лица нам неведомы. Но, знаете, порой так и кажется, что сквозь иконы, из глубины, проступают к нам и их одухотворённые лица…
Чёрные доски
Когда протопоп Аввакум в 70-е годы XVII века гневно писал о новой моде в иконописи: «лицо одутловато, уста червонныя, власы кудрявые, руки и мышцы толстыя» — с той символически выраженной утончённой духовностью, как понимали её древнерусские мастера, в иконописи было покончено. Появилась мода «будто живых писати». Европейский реализм вторгся в икону, и она перестала быть авангардом искусства, каковым, несомненно, являлась во времена, скажем, Андрея Рублёва. Художник, опустив взгляд с неба на землю, двинулся по старым дорогам и тропам, проложенным античностью и Ренессансом.
Евгений Трубецкой в своей знаменитой лекции «Умозрение в красках» (1916), говоря о древней иконе, так объяснял «почему иконы нельзя писать с живых людей»: «Икона — не портрет, а прообраз грядущего храмового человечества», которого «мы пока не видим в нынешних грешных людях, а только угадываем». Иначе говоря, не земное, а небесное, вот предмет иконы. Значит, икона — окно в мир иной, она — отсвет небесный…
Открытие древнерусской иконы для нового времени состоялось по существу лишь в начале ХХ в. с изобретением удовлетворительных технологий по т.н. раскрытию авторского слоя. Тогда, после снятия почерневшей олифы, копоти и поздних слоёв живописи (поновлений), «чёрные доски» предстали перед зрителем в первозданном великолепии звонких светящихся красок. С самой знаменитой в мире иконы — рублёвской «Троицы» — было, например, снято три слоя поновлений. Древнерусская икона — возможно, главная сенсация в искусстве ХХ века. В некотором смысле она — археологическая находка, но, согласитесь, достаточно странная: всегда была перед глазами. Однако видели мы не сверкающие весёлые краски, а мрачную чёрную доску. Это открытие похоже на метафору для уходящего в безбожие человечества: небо на миг открылось перед тем как почернеть для ураганов ХХ в. Влияние древнерусской иконы на художественное пространство всего ХХ века — по крайней мере от Петрова-Водкина и Малевича до Новосельски и Глазунова — очевидно. Бесценность древней иконы обусловливается ещё и тем, что, говоря о ней, князь Трубецкой поставил в качестве подзаголовка к своей лекции: «Вопрос о смысле жизни в древнерусской религиозной живописи». Согласимся, подобный вопрос в иных художественных жанрах не предполагается вовсе.
Феноменальный интерес к древнерусской иконе породил интерес и к иконе более поздних времён. Предметом собирания и изучения стали и народные иконы, созданные не в иконописных мастерских профессиональными художниками, а писанные в сёлах и на хуторах народными самородками в свободное от сельскохозяйственных трудов время.
Хроники небесные и земные
Исследование украинской народной иконы как художественного явления начато совсем недавно.
Черкасский художник Николай Бабак, оказавшись в 1990 г. на варшавской барахолке, был поражен обилием там всевозможных икон — ряды в сотни метров. Теперь, через 14 лет, его коллекция насчитывает 500 икон и входит в число крупнейших, известных в стране. Избранная им тема — народная икона Центрального Поднепровья. Иконы покупались, выменивались, отыскивались по сёлам. За каждой — история. Вот одна из них. Оказавшись в случайной хате, Николай обратил внимание на электрощиток; сообразил, что это икона, угадав по неровности под сантиметровым слоем побелки характерную врезную шпонку. В доску были ввёрнуты железные крюки с фаянсовыми чашечками для крепления проводки. Прямо-таки притча: променяли свет небесный на электрический.
В 2004-м часть коллекции Н.Бабака демонстрировалась в Черкасском художественном музее, где был открыт зал «Украинская народная икона Центрального Поднепровья XVII—XIX вв.».
* * *
Если мысленным взором охватить все иконы, известные нам с VI века, увидеть их как некий «всемирный иконостас» и найти в нём место, занимаемое иконами народными, то, согласимся, место это окажется достаточно скромным. Но при этом необходимо отметить, что написаны они (некоторые несомненно и шедеврами наивного искусства можно признать) если и вне прямого контакта с крупными мастерами, то вполне в русле общих традиций православной культуры. Без этих икон «всемирный иконостас» не будет полным. Главное — именно эти иконы подлинно присутствовали в жизни обитателя Центрального Поднепровья от рождения до смерти, именно глядя на них предки наши крестили лбы, протерев со сна глаза и ложась спать, перед ними зажигали свечи и лампады. Вспомнив Ж.Бодрийяра, можно сказать, что эти иконы являют нашему воображению родовые корни и отчасти в этом секрет их обаяния.
* * *
В некоторых случаях, кроме научных, создаются и художественные, порой самые удивительные методы исследования явлений культуры. Вот и Н. Бабак, возможно, и для себя неожиданно, стал автором одного такого любопытного метода исследования народных икон. Занимаясь их коллекционированием, он попутно заинтересовался старой сельской фотографией. Им было собрано и систематизировано несколько тысяч таких бытовых фотографий. Однажды ему явилась мысль увеличить фотографию до размеров иконы. И когда рядом с народной иконой была помещена увеличенная фотография, эффект оказался поразительным. Так появилась серия фотоинсталляций. Эти работы, о которых академик, доктор искусствоведения Александр Федорук говорит как о первосортном артпроекте, названы автором «Небесная хроника». Часть фотоинсталляций была представлена в Черкасском художественном музее. В предисловии к иллюстрированному каталогу художественный критик Михаил Сидлин заметил: «В скромных историях маленьких людей отражается весь большой мир. Сельское вырастает до масштабов вселенского».
* * *
Эмоции и мысли, которые порождают в зрителе фотоинсталляции Н.Бабака, иногда элементарны, но порой и очень непросты. Подмеченное внешнее сходство в изображении святой Параскевы и сельской дивчины на фотографии 20-х годов (диптих «Параскева») вызывает мимолётную улыбку. Но внешнее композиционное сходство иконы и фотографии в «Тайной вечери» в какой-то момент заставляет и похолодеть. Сюжет иконы традиционен: Христос с учениками; на скатерти хлеб и вино. Впрочем, учеников 11, иудино место (уже? ещё?) пусто. На фотографии полукругом аналогичное количество лиц. В центре восседает некто значительный, руки на скатерти. А скатерть, надо сказать, явно содрана с церковного алтаря: бархатная, с золотым виноградным орнаментом. Это 1920-е. На фотографии все смыслы относительно иконы вывернуты. Не вино, а графин с водой. За спинами этих 12 не свет небесный, а чёрные стёкла в окнах. И нехорошее предположение возникает по поводу судьбы хозяина дома, в котором теперь обосновалась новая власть во главе с человеком, у которого настороженное лицо убийцы. В его руке стальное перо нависло над какой-то бумагой (список заложников? ответчиков?)… Это и иллюстрация к «Двенадцати» Блока: «Свобода, свобода, эх, эх без креста! Тра-та-та!» Точность рифмы к слову, образу или к историческому сюжету не столько подчёркивает гармоничность мира, сколько обозначает границы этого мира, от «стенок» которого отражаются, множась, события и звуки.
Давно замечено: типажи лиц на протяжении человеческой истории остаются неизменными. Гуманистическая функция художественных галерей состоит ещё и в том, что завсегдатаи музеев иногда в состоянии воспринимать реальный мир — вне музейных стен — как драгоценность: лица повсюду родные, знакомые — от бомжа, покрытого коростой, до вылощенного певца-депутата с плутовскими глазёнками. Окружающие лица становятся рифмами к бешеным страстям и высоким молитвенным взлётам в искусстве.
Вероятно, среди задач, стоящих перед современным художником, самой изысканной является умение напоминать человеку о небе: мы с рождения «на небе» живём! А под нами зыбкая твердь, летящая сквозь бури космоса со скоростью 30 км/с… Сейчас поясню. Вот — крупно — лицо воина (фототриптих «Солдат»). Постепенно — на второй, третьей фотографии — лицо теряет ясность черт, распадается на точки, превращается в звёздную пыль, в небо. А при взгляде на триптих справа налево мы видим — гармоничный космос рождает воина.