Восхищаясь мастерством режиссера Романа Виктюка, его постановочной фантазией, игрой световых, музыкальных, пластических эффектов, многие театралы все же не являются, так сказать, чистыми поклонниками его таланта. Отдавая дань его чувству художественности, они не принимают его отстраненности от реальности, откровенного эклектизма, который он провозгласил творческим методом, замену живых характеров пантомимой, балетом, оперой, некоей театральной ритуальностью, его стремление не к красоте, а к красивости. Но самое главное, что вызывает внутреннее сопротивление — и об этом почему-то многие стесняются говорить, — постоянное обращение режиссера к шокирующей теме однополой любви, запретных страстей, оправдываемых, конечно же, наступившей демократией. Подобная тематика вызывает шумный скандальный интерес, принесший Роману Виктюку известности не меньше, а, возможно, и больше, чем его талант.
В спектакле «Любовь с придурком», поставленном по пьесе малоизвестного у нас итальянского драматурга, тоже существует этот странный мотив. Можно с уверенностью говорить о каких-то особенных отношениях между старшим и младшим больным братом. Очевидно, у драматурга все же речь идет о невозможности отказаться от родственных чувств, которые хотя и являются тяжелым грузом, но все же есть проявлением человечности. В спектакле существуют намеки на иные отношения между мужчинами, выражены они достаточно явно (вспомнить хотя бы музыкальное сопровождение в исполнении мужского дисканта), и это держит бедного зрителя в постоянном страхе, дабы эти намеки не переросли в более четкие намерения, что заставит их стыдиться самих себя и окружающих. Ведь все мы в глубине души христиане и, хотя живем во грехе, не очень исповедуем Бога, но его главные заповеди испокон веков генетически существуют в нас...
Но в данном случае режиссер избрал еще более шокирующую тему — физиологическую похоть, животную страсть придурка к невесте старшего брата, так сказать, исследование подсознательного влечения. «Я хочу трахаться с тобой!» — вопиет умалишенный, катаясь по полу. И режиссер с присущим ему мастерством не натуралистически — ни в коем случае! — а в довольно «мягкой» образной форме разыгрывает сцену даже не соблазнения, а будущего совокупления, которое, к огромному облегчению зрителей, судя по репликам, все же не состоялось. Но хочется спросить, что может быть более омерзительным, чем животная похоть, что может быть более жестоким, чем ОБНАРОДОВАНИЕ физиологической сексуальной потребности сумасшедшего — не сам факт безумного влечения, а именно обнародование внесознательной потребности человека, не отвечающего за свои поступки? В домах для умалишенных подобное наблюдается сплошь и рядом, но никому не приходит в голову возносить это явление в ранг трансцендентности.
Снова и снова возникает вопрос: что показывать в театре, а чего не показывать. Конечно, все можно! Есть зрители, которым это до безумия нравится, хотя мне очень трудно объяснить причину их восторгов. Но есть и другие, которым, несмотря на мастерские режиссерские ухищрения, отчасти смягчающие, прикрывающие омерзительность ситуации, подобные лжеинтеллектуальные сценические разработки претят. Как справедливо заметил критик Андрей Якубовский, Роман Виктюк «жаждет оказать на зрителя максимально возможное давление, пытаясь угадать — и безошибочно угадывает! — потребность зрителя в шокирующем и в то же самое время успокоительном, в агрессивном и одновременно в ощутимо-приятном, в изощренном, но только умеренно, то есть готовым к употреблению средней по своим интеллектуальным возможностям, но, конечно же, очень обеспеченной публикой».
В так называемом режиссерском театре — а Театр Виктюка относится именно к таким — всегда трудно говорить об актерском мастерстве, и это, на мой взгляд, самое острое противоречие подобного рода театров. Являясь почти слепыми исполнителями воли постановщика, актеры имеют очень скромные возможности раскрыть себя, а тем более импровизировать. Сергей Маковецкий, безусловно, талантливый актер, как и Олег Исаев в роли больного брата, но я бы согрешил против истины, сказав, что в этом спектакле они показали все, на что способны. Этому не содействует жесткая структура спектакля, рассчитанная только на раскрытие замысла режиссера.
В «Любви с придурком» Роман Виктюк, казалось, отошел от вычурной красивости, но это внешнее впечатление. Действительно, в нем нет ни изящных экзотических одеяний (достаточно сказать, что персонажи играют почти голые — в трусиках или шортах), нет завораживающей пластики, яркой световой палитры. Но недаром у некоторых критиков создается впечатление, что он все время ставит какой-то один бесконечный спектакль. Такое мнение возникает, очевидно, потому, что художническое содержание его спектаклей, в том числе и «Любви с придурком», — в любовании состоянием сценических героев, противостоянии достоверности и вымысла, превращении персонажей в эстетические игрушки.
Этот своеобразный эстетизм — явление далеко не новое в искусстве. Он возникает во времена общественных кризисов, вызывается огромным желанием уйти от реальности, создать автономный от нее способ существования в искусстве.