В начале прошлого века, пожалуй, ни одному искусствоведу не мог прийти в голову вопрос, интегрируются ли в мире культурные события, происходящие в стране. Новации с фонтанной полноводностью рождались на нашей земле и с легкостью пересекали границы. Украинский авангард, как и российский, тогда хорошо знали на Западе, и его черты невозможно было спутать, скажем, с итальянским футуризмом или немецким экспрессионизмом.
Что ж, времена очень изменились. Не на пользу нашему имиджу пошло более чем семидесятилетнее искусственное отмежевание от культурных событий в мире, когда «ихнее» называлось антиискусством, а наш соцреализм — единственно правильным художественным методом. Что было, то было, но не ждать же нам еще семьдесят лет, пока предубеждение по поводу обособленности Украины не исчезнет. Поэтому и хочется сделать так, чтобы занять ведущее место среди европейских стран по всем параметрам: политическим, экономическим, культурным и т.п. Это вполне естественное желание при конкретном воплощении сталкивается с тем, что и западный мир претерпел большие изменения, там сейчас много пишут о кризисных явлениях, недостатках и противоречиях. Поэтому давайте рассмотрим, в какие именно культурные процессы могло бы интегрироваться искусство нашей страны и в каком качестве.
Во-первых, хочу обратить внимание на то, что в наше время «интеграция» становится настоящей парадигмой, действующей почти во всех сферах человеческой деятельности. В политике она называется «глобализацией». Вот как об этом пишет индийский политолог Ноам Чомски: «Если использовать его (термин. — Е.Г.) нейтрально, то глобализация — это просто процесс международной интеграции, не больше и не меньше, а оценивая, хороша она или плоха, нужно учитывать ее последствия». Интеграционные процессы возникают на определенном этапе развития каждой системы, чтобы объединить то, что приобрело общие высокоразвитые черты. Это приводит к возникновению различий, иногда значительных, между такой группой и остальными, не задействованными в интеграции.
Изобразительное искусство в своем развитии также достигло стадии, на которой произошло отмежевание незначительной по объему, но определенным образом организованной части от диффузно рассеянного большинства, которое, впрочем, не делает погоды в художественном мире. Это большинство не попадает на самые престижные фестивали, его почти не «раскручивает» пиар, в него не вкладывают большие деньги и т.п. Безусловно, четкой границы здесь нет и быть не может — сегодня одни художники на гребне славы, завтра — другие, но невидимым кругом они все же ограничены.
В этот круг никому вход не запрещен, в прямом смысле слова, но чтобы в него попасть, необходимо преодолеть значительные барьеры. Как минимум нужно перепрыгнуть пропасть, лежащую между «здравым смыслом» и произведениями искусства, предлагаемыми contemporary art. Его целостность, на мой взгляд, создается не столько в пространстве, сколько во времени. Еще один из патриархов авангарда, К.Малевич, подчеркивал, что его произведения следует рассматривать не сами по себе, а в связи с предыдущим искусством: «И я счастлив, что лицо моего квадрата не может слиться ни с одним мастером, ни с каким временем… Я не слушал отцов, и я не похож на них. И я — ступень».
Так же и все дальнейшие авангардные произведения эпохи постмодернизма приобретают смысл лишь при рассмотрении в определенной последовательности, на основе диалога между прошлым и будущим. Этот ряд связанных таким образом художественных событий и открывает, возможно, ту красоту, на нехватку которой сетуют ортодоксальные критики современного искусства (не только отечественные, но и западные). Рядовой зритель, наделенный «здравым смыслом», не объяснит, почему в выставочном зале находится, скажем, горсть камней или песка, которые за пределами «храма искусства» называются иначе — мусором. Все становится на свои места, если примкнуть к той социально-культурной группе, которая находит основания считать их видом творчества в этой ситуации. В ХХ веке произошла трансформация традиционного творчества, а не его уничтожение, как кое-кому кажется. Рассматривая картину в раме, можно представить, что вместо цветных пятен появляются предметы, размещаются определенным образом в пространстве, а рамой служат стены выставочного зала, дальше в воображении можно отбросить и стены, заменив их условной границей, отделяющей быт от места для творчества, где роль обычного предмета изменяется в соответствии с концепцией автора. Этот процесс можно продолжать дальше, заменяя предметы событиями (хеппенинг, перформанс), и еще дальше, но роль картинной рамы, которая была раньше материально-наглядной, теперь играет условная, невидимая линия. Она, хоть и является плодом интеллектуально-эстетических усилий социализированного общества, по своей функции не отличается от присущей традиционным формам. В искусстве, как и в иных проявлениях современной цивилизации, произошло смещение центра тяжести с материально-индустриального уровня на информационно-ментальный.
Не могу не согласиться с мнением исследователя постмодернизма П.Гречко, который пишет: «Западный человек в полной мере вкусил плоды модерна, пресытился разумом, прогрессом, эмансипацией и потому (именно потому, а не из прихоти) возжелал чего-то большего». Из этого логично вытекает, что для тех стран, в которых описанные явления не происходили в полной мере, постмодернизм с его новаторскими произведениями чужд и неорганичен (поскольку нет того, по отношению к чему произведение является новаторским или же вообще рассматривается как произведение).
Вспомним, как на Международном Венецианском биеннале в 1964 году состоялась триумфальная презентация поп-арта, когда Р.Раушенберг получил большой приз за работу, составленную из обломков вертолета, обрывков мешка, фотографий и т.п. Со временем композиции из «реди-мейд» (готовых предметов) заполнили выставочные залы Америки и Европы. К тому времени производство товаров потребления достигло там таких масштабов, что их количество как бы превратилось во вторую природу, напоминая листву на деревьях, и художники использовали их в качестве палитры или пейзажа. Могли ли у нас положительно воспринимать ассамбляжи из мебели и консервных банок или свободно лепить из них произведения искусства?
Не значит ли это, что мы теперь никогда не «совпадем по фазе» с мировым искусством и не сможем объединиться с ним на равных? А может, лучше игнорировать Запад и продолжать обособляться, идти собственным путем? Можно изолироваться, совершенствуя традиционные виды искусства, в которых у нас имеются значительные достижения: на наши писанки-пейзажи-натюрморты сохраняется неизменный спрос на Западе и Востоке. В искусстве, как и в политике, появление новой формации не означает уничтожение других, — на планете спокойно сосуществуют племена, феодализм, коммунизм, капитализм и т.п... Но политика сейчас настолько вмешивается в искусство, что иногда это становится несовместимым со свободным духом творчества. Заорганизованность престижных международных форумов, связанных с замкнутыми финансово-политическими структурами, не способствует интеграции нашего искусства в мировое, еще немало трудностей на этом пути... И все же, считаю, наша страна не будет довольствоваться периферийной второстепенностью. Высокая креативность нашего народа дала миру выдающихся новаторов, что позволяет быть амбициозными именно в авангардных поисках. Как у нас говорят, «краще гірше, аби інше», поэтому будем рассматривать дальше, каково оно — это «гірше».
Собственно, развитие искусства всегда характеризовалось заменой одного направления или стиля другим (как романтизм после классицизма и т.п.). Но они существовали более-менее автономно в течение длительного периода по сравнению с дальнейшим ускоренным развитием. Далее скорость этих изменений возросла настолько, что, на мой взгляд, целесообразно рассматривать определенную их совокупность во времени. К тому же количество основных изобразительных форм обнаружило некоторую ограниченность (кажется, перерисовали уже все: фигуратив—нефигуратив, плоскость—объект, рациональная сюжетность — иррациональная, сюрреализм и т.п.). Поскольку существует определенная закономерность в появлении одного типа арт-проявления в противовес другому, в течение ХХ века произошло несколько аналогичных циклов-изменений. Так, нефигуративная (абстрактная) живопись, с некоторыми модификациями, трижды поднималась на гребень популярности: в 20-е, в 50-е и в 90-е годы. Так же время от времени возвращается увлечение инсталляциями, перформансами, концептами и т.п.
Подобная ритмичность несколько монотонна и не может радовать (разве что для новорожденных поколений каждый цикл — новость). Поэтому художественный авангард сейчас как никогда открыт для всего необычного.
Заметно активизируется поиск впечатляющих раздражителей (к которым все равно развивается привыкание) и, наконец, очень повысился порог чувствительности восприятия.
Видимо, многих наших соотечественников шокировали показанные по телевидению репортажи из художественного Берлина, где в зале демонстрировали препарированных мертвецов с красными мышцами, их органы и т.п. Безусловно, и на Западе к подобным экспозициям отношение неоднозначное. Но давайте попытаемся понять, чем обусловлено появление именно такого арт-проявления. Представьте, как это ни сложно, что вы живете в полном изобилии, полнейшем комфорте, спокойной уверенности в их неизменности, — разве вас будет шокировать хоть какое-нибудь зрелище? От скуки вы будете искать что угодно, лишь бы выделилась хоть капля адреналина. Сравните с этим состоянием нашу общую нервозность, стрессовость, неуверенность (а художники тоже из таких людей), из-за чего формируется низкий порог чувствительности (то есть все раздражает). Здесь, словно в капле воды, отражаются значительные различия между нашими «концентрациями» мировоззрений. Следовательно, и характерные художественные проявления, на них базирующиеся, не могут быть одинаковыми.
Многие наши художники и арт-критики стремятся любой ценой доказать, что это не так, и, чтобы побыстрее интегрироваться в западное сообщество, прибегают к имитации похожих произведений: выставляют разнообразный хлам, экскременты и изображения фаллосов. Для нашей аудитории оно, возможно, и в диковинку, поскольку изменяет стереотипные представления. Но за рубежом такие наши произведения не интересны, там это «вчерашний день» и по шокирующему эффекту намного слабее «местного». Вообще, мне кажется, любая фальшь, что-то сделанное по известному образцу воспринимается как чужое в искусстве, где бы его ни рассматривали (здесь или там). Уверена, что интегрироваться можно только с культурными явлениями, органичными прежде всего на нашей почве. Именно эта органичность дает произведению полноту осмысления и переживаний — вечных атрибутов искусства, какие бы внешние формы оно ни приобретало.
Избегать имитации — не значит игнорировать современные формы, в которых художники воплощают свои фантазии. Сейчас, кроме кистей и красок, у художников есть значительный арсенал, подаренный технической цивилизацией. Новоевропейское искусство использует технику в качестве «культурного кода» в тех случаях, когда стремится подчеркнуть особенность момента современности. Поэтому на Западе техническое творчество идет бок о бок с авангардными направлениями. Широко используются разнообразные средства печати, иные возможности получения подвижных и статичных изображений: отпечатки на ксероксе, компьютерные методы, химическая обработка фотопленки, возможности многократного совмещения изображений и разбивки их на фрагменты, видеосъемка и многое другое. У наших художников тоже есть любопытные находки в объединении искусства и техники, и здесь, думается, разворачиваются большие перспективы.
Замкнутая «диалогичность» определенных изобразительных форм во многих случаях привела к определенному стилистическому однообразию. Один из путей его преодоления — обращение к прошлому, воскрешение традиций. На Западе с большим интересом изучают искусство Африки, Латинской Америки, Китая, Японии и др. Я не призываю сравниться экзотичностью, скажем, с аборигенами Австралии. Но не следует забывать, что у нас очень интересное народное наследие, потенциал красоты и самобытности которого еще далеко не исчерпан. Его современное развитие, бесспорно, обогатило бы мировую мозаику ярким фрагментом.
Мысль о национальном ренессансе не царит в среде художников, желающих мирового признания любой ценой. Так, например, в Швеции и в некоторых небольших странах Европы наблюдается миграция художников в Америку и другие страны. Поэтому сложилась обидная ситуация. При формировании экспозиции Музея современного искусства выяснилось, что нечем заполнить залы, посвященные целым десятилетиям. Многие украинские художники также уезжают в развитые страны. Как правило, их творческая манера особо не выделяется в местной художественной среде (в отличие от политических эмигрантов и диссидентов-авангардистов предыдущих поколений). Такое явление называется ассимиляция, то есть поглощение одной культуры другой, а вовсе не интеграция. Художники своим талантом обогащают культуры тех стран, в которых проживают. Так и на нашей земле живут и работают художники разных национальностей (евреи, поляки, болгары и многие другие), развивающие именно украинскую культуру, ее своеобразные черты. Активно обогащает ее и украинская диаспора (в Канаде, Австралии и др.).
Таким образом, в наше время есть свободный выбор даже в пределах своего менталитета, поэтому должны быть и определенные черты того, что объединяет людей в стремлении к национальному самовыявлению — так называемый брэнд. Интеграция, в отличие от ассимиляции, держится именно за свой брэнд, поскольку он является признаком индивидуализированной личности или страны как единицы объединения. В Большом толковом психологическом словаре А.Ребера есть пояснение: «Интеграция, социальная. Употребляется в двух незначительно различающихся значениях: 1. Процесс объединения различных элементов или групп в одну однородную группу. 2. Принятие существующих стандартов группы индивидом таким образом, чтобы он был принят в существующую группу. В первом значении новая группа может полностью поменяться после этого процесса; во втором — стандарты группы остаются неизменными».
Но различие довольно значительное, если говорить о возможности объединения нашего творческого потенциала с европейским. Исходя из второго значения термина, мы должны принять чужие «правила игры» и шагать в ногу с авангардом постмодернизма. Поскольку у нас нет таких же условий его развития, это невозможно, и нам остается «плестись в хвосте», производя «вторичные», имитаторские вещи по каким-то «стандартам». А в соответствии с первым значением слова «интеграция», у нас есть шанс быть принятыми в европейское культурное пространство такими, какие мы есть, со своими характерными ментальными чертами. Надо надеяться, что Запад — действительно открытое общество, в котором побеждает демократия и желание разорвать круг повторения и консерватизма. Тогда наши взаимопонимание и взаимозаинтересованность возможны не на основе тождественности, а на основе различности, какой бы она ни была. Хотелось бы, чтобы вклад Украины в развитие мирового современного искусства стал максимально ощутимым.