Спектакль «Рехувилийзор» по пьесам «Хулий Хурина» Николая Кулиша и «Ревизор» Николая Гоголя в Киевском Молодом театре воспринимается прежде всего как объемное сценическое произведение, в котором задействована почти вся трупа театра. Но спектакль интересен еще и как проявление общественных настроений. С этого я и начала разговор с художественным руководителем театра, постановщиком спектакля Станиславом Моисеевым.
- Станислав Анатольевич, на мой взгляд, актуальность вашего спектакля в изображении слепой веры, того, как Хлестакова добровольно «избрали» ревизором, даже не проверив, кто он на самом деле. А в «Хулии Хурине» так же охотно воспринимают человека с фамилией Сосновский корреспондентом «Правды». Готовность верить самым бессмысленным слухам - это такое узнаваемое, такое наше... Как вы отнесетесь к такой интерпретации?
- Не могу отрицать ничего. Действительно, когда я начал работать с гоголевским текстом, искал мотивации: трезвые, не сумасшедшие люди воспринимают человека, который, по всему видно, не мог быть никаким чиновником из Петербурга, - почему они принимают его за ревизора? Другими словами, они создают ревизора, создают для себя определенную проблему. Показалось, что несколько похожая ситуация у Кулиша дала нам основание посмотреть на соединение этих двух историй, которые имели место в гоголевской России и в большевистской Украине. Возникла надежда, что, возможно, после знакомства с этим спектаклем, мы спросим себя: «А как у нас?»
- «Ревизор» - наше явление, он не устарел, - это очевидно. Как вы думаете, почему? Потому что люди не меняются? Или потому, что механизм функционирования чиновничьего аппарата не изменился, традицию «давать взятку» нельзя искоренить?
- Я бы назвал другую позицию. Механизм структурной системы остается. И, кроме того, государство создает условия для коррупции. То есть я не говорю, что оно хочет, но людей, которые отвечают за определенные отрасли деятельности в обществе, оно толкает на такие поступки. И это становится (хотя мне не хотелось бы оскорблять нас самих) в некоторой степени ментальной чертой. Впрочем, я считаю, что это следствие продолжительного периода жизни страны. Но чем активнее мы будем двигаться в сторону других ценностей, это явление постепенно отомрет. Я не ориентируюсь в политических процессах, но мне кажется, что какими-то жесткими мерами преодолеть это невозможно. Необходимо создать другие условия.
- Вероятно, это должны быть рыночные условия, когда решающая роль чиновничества отпадает…
- Конечно, иначе все остается по-старому и любой чиновник, к которому ты приходишь, остается для тебя богом, авторитетом, и ты вынужден переходить на тон просителя. Ты зависишь от него.
- Вы долго работали над спектаклем?
- Нет, просто он был заявлен давно, когда я только пришел работать в Молодой театр, как одно из четырех названий моей программы. К репетициям мы приступили в апреле.
- Вы работали со сценографом Сергеем Маслобойщиковым и художником по костюмам Еленой Богатыревой. Идея лаконичной сценографии принадлежала Маслобойщикову?
- У нас было несколько вариантов. Я, как правило, сразу определяюсь, но здесь что-то не давалось, вероятно, потому, что сложно было соединять два произведения в одном спектакле. Костюмов у нас много - почти шестьдесят, идея предложенных костюмов тоже сильно трансформировалась в процессе работы. Наши теоретические разработки не выдерживали проверки практикой. Предусматривался принцип театра в театре - персонажи «Хулия Хурины» в местном театрике должны были играть «Ревизора». Кстати, Присеньку изнасиловали именно во время этого спектакля. Кроме того, там еще предвиделась фигура режиссера, который репетирует «Ревизора», а это повлекло бы много остановок, дополнительных текстов. Другими словами, тормозило бы действие. Хотя от первичного замысла кое-что осталось, в частности костюмы для «Ревизора». Они ведь странные, не правда ли? Это потому, что готовились они для самодеятельного театра. Но они не раздражают.
- Многие режиссеры считают, что с автором, с классическим произведением можно делать все, что угодно. Ведь режиссерский волюнтаризм можно считать и творческой смелостью. Но, как правило, на практике это свидетельствует не только о неумении вести себя с классикой, но и о некоторой вседозволенности: режиссер считает себя автором спектакля. Соединение двух пьес можно считать способом вашего режиссерского самовыражения?
- Да нет. Считаю себя достаточно традиционным режиссером. Суровый авангард вызывает тоску. Хотя я когда-то прослыл «формалистом», когда поставил «Наталку Полтавку» Ивана Котляревского. Мне казалось, что я докапываюсь до первоисточников. Но иногда те, кто смотрит спектакль, путают традицию с анахронизмом, со штампами восприятия. Внимание к тексту - основа работы режиссера. Другое дело - что он с ним потом делает, как он его может увидеть. Но фундаментальный анализ текста, задействование других источников - это должно быть обязательно. Классическое наследие есть фактом литературы. Для того, чтобы оно стало фактом театра, необходимо внести свежие тенденции, свежие идеи и формалистического характера, которые в определенной степени касаются содержания произведения, но не уничтожают его, а соединяются с приметами современной жизни.
Но если текст не сохраняется или трансформируется в какую-то другую ипостась, то, вероятно, возникает вопрос - зачем брать этот текст?
- Актеры, с которыми вы работали, интересно раскрылись, засверкали. Но спектакль строится вокруг главного героя - Хлестакова - Алексея Вертинского?
- В гоголевской ситуации действительно так. Потому что фигура Хлестакова наиболее яркая, и он проходит практически во всех сценах. У Кулиша - сложнее, там нет главного героя - масса маленьких эпизодических персонажей. Есть в театре актеры, которые заслуживают серьезного внимания, например, Ярослав Гаврилюк. Я рад, что актеры проявили способность к реанимации творческой личности. И еще некоторые открытия я для себя сделал. Это первый спектакль в театре, который дал мне возможность творчески пообщаться со всей трупой. Я понимаю, кто на что способен, кто вообще неспособен. Так что в этом смысле спектакль дает много материала для размышлений. Что касается Алексея Вертинского, то его назначение на эту роль было связано с изначальной концепцией. Если бы это был «Ревизор» в чистом виде, нам было бы сложно оправдать его присутствие. И по возрасту он уже несколько староватый для Хлестакова. Так же парадоксально назначение Валерия Легина на роль Городничего. В конечном же результате каких-то противоречий не ощущается. Опыт Алексея достаточен, чтобы быть первым персонажем. Благодаря его яркой характерности, ощущению формы. Он владеет чертами, которые не совсем присущи, не совсем хрестоматийны с точки зрения восприятия чистого текста Гоголя. Это также привлекательная черта. Он очень органично мыслит, никогда не выстраивает каких-то серьезных концепций. Он живой, не надуманный.
- Публика на премьере хорошо восприняла спектакль. Как вы считаете, так будет и дальше?
- Я понимаю, что к каким-то вещам публике необходимо приспособиться. Не потому, что они сложные, а потому, что они несколько другие и надо «въехать» в эту систему. Мы должны экспериментировать, но учитывая то, что мы - репертуарный театр, должны заботиться о том, чтобы эти эксперименты смотрела публика и чтобы не говорила потом, за что мы заплатили деньги?
- После премьеры не собираетесь почивать на лаврах?
- Какие там лавры! Это такой изнурительный труд! Но работать необходимо. Я надеюсь, в ноябре-декабре мы начнем репетиции «Гамлета», чтобы выпустить его в апреле, хотя окончательная дата зависит от того, как нам удастся преодолеть финансовые трудности.
- Этот замысел вы тоже огласили давно. Скажите, за такое продолжительное время от замысла до его воплощения желание работать не исчезает?
- Нет, я несколько упрямый человек и ответствен за свои слова. Если уже сказал, то буду исполнять. Кроме того, такие названия, думаю, не дают оснований охладеть. С Шекспиром разговор у меня будет впервые.
Тем более, что у нас уже есть новый украинский перевод. Не могу сказать, что существующий нас не устраивал. Просто, у нас несколько другое задание и поэтому мы заказали перевод Юрию Андруховичу. Он сделал очень интересный вариант, именно то, что мы хотели. Исходил из трех вариантов - переводов Гребинки, Баранчика (1994 год, Польша) и самого Шекспира. Структура первоисточника сохраняется.
- Уже существующие версии спектаклей, экранизаций не будут мешать?
- Недавно я посмотрел «Гамлет» в постановке Роберта Стуруа - захотелось поспорить с этой версией. Кроме того, и фигура нашего исполнителя - Валерия Легина - своеобразная. Думаю, будет новый Гамлет. Знаю, что будет сложно. И это не связано с решением каких-то технических проблем, больше с проблемой духа, возможностями актеров, их специальной подготовкой.