В широком спектре современных печальных, веселых, развлекательных, циничных, аутентичных, депрессивных (и так далее) спектаклей случаются щемящие. К которым возникает особое отношение. Независимо от того, где, кем и при каких условиях они поставлены.
Город Макеевка Донецкой области, в котором подобный спектакль прошел, можно назвать «рекордсменом» по поставке негатива в средства массовой информации. Преступность, безработица, обвал домов, социальные коллапсы, даже теракты - вот что попадает в украинский эфир по поводу жизнедеятельности этого почти полумиллионного города-спутника Донецка.
Жизнь здесь очевидно непростая. Это понятно даже приезжему… По опустевшим после семи вечера улицам, где открыто только одно окошко ломбарда, куда подросток просовывает какую-то не очень ценную вещь. По почерневшему от оседания всех возможных химических элементов памятнику вождю мирового пролетариата. По немалому количеству компаний, распивающих пиво под ненормативную лексику.
…Идеология, которая когда-то крепко поддерживала интерфейс советской эпохи и знаком успешности которой еще с 1930-х годов была индустриальная Макеевка, умерла более двадцати лет назад. А центральная длинная улица Ленина с облезлыми фасадами домов времен развитого социализма все больше уподобляется транзитному проезду в небытие.
Пока на этом пути «в никуда» есть одна остановка. Это ампирное здание с колоннами и портиком на центральной площади. Донецкий академический областной русский театр юного зрителя. Тоже наследство социалистического прошлого, когда о соцкультбыте заботились отчасти неформально.
Пять лет назад реанимационные действия в этом, находившемся в полуживом состоянии театре, начал проводить начинающий директор Владислав Слухаенко.
Его программа «спасения» была не амбициозной: сначала в гости на фестиваль ТЮЗов он созвал детские театры-побратимы Украины (большинство которых находились в таком же обнищавшем состоянии), а потом понемногу стал приглашать на постановки режиссеров из других городов, проводить мастер-классы для молодых актеров.
Одним из первых приглашенных стал режиссер из «полуживого» театра - Олег Александров, художественный руководитель довольно известного в 1990-х годах коллектива г. Северодонецка Луганской области. Время и обстоятельства заставили Олега Александрова эмигрировать в Луганский академический русский театр.
Но его сотрудничество с Макеевкой, начавшееся с постановки абсурдистской пьесы «Девушка вышла замуж за индюка» и детских сказочек, не прекращалось: в 2010 году родилась «Чайка» А.Чехова (режиссер О.Александров, художник В.Медведь), а в 2012-м - «Гроза» А.Островского.
«Грозу», да и самого драматурга Александра Островского современное поколение, в отличие от старшего, которое наизусть декламировало цитаты о «луче света в темном царстве», почти не знает. Те, кто приходит смотреть пьесу ХІХ в. со школьной программы, воспринимают ее как новый текст о чем-то удивительном: чужом и странном.
Специфический купеческий быт небольшого волжского городка, размеренный ритм жизни, бесконечные беседы-разговоры, монологи-признания и отсутствие мобильных телефонов, звонки которых постоянно напоминают о себе в течение спектакля, сначала воспринимаются публикой словно каменный век...
Перед суматошным зрителем возникает что-то вроде старинной литографии из ненужной книжки, которая никоим образом не соотносится с настоящим.
Но неподвижность картины нарочита. На сцене льется настоящая вода, поскольку «берег реки» на этот раз в театре не виртуальный, а реальный.
В воду, которая занимает чуть ли не половину сценического кона, свободно заходят, здесь плескаются, чувствуют себя раскованными. Городская улица и усадьбы Кабановых - только узенькая полоска, ограниченная высоченной стеной дощатого сарая да и еще заваленная углем.
Женщины в черной закрытой одежде с пышными кринолиновыми юбками, из-под которых выскальзывает красивое вышитое нижнее белье, мужчины в купеческих длинных сюртуках, белых косоворотках и в фуражках с высокими околышами, черное пятно-туча с потеками на белой стене - все это складывается в графику колористического оформления спектакля. Черный и белый, как выясняется сразу, не стереотипное противопоставление чего-то чему-то, а то, что, соединившись, образовывает серое, будничное, рутинное. Разомлелая обыденщина, где баклушничают под балалаечную, где все друг друга «пилят», обвиняют, поучают, где все держится на страхе и зависимости. Где делается «как положено» - похоже на болотную местность.
Участников событий режиссер О.Александров размещает, будто на купенах. Передвигаются они осторожненько по мостикам, - такова она, «бюргерская жизнь»: сонливая и агрессивная, набожная и безверная.
Когда Марфа Кабанова (актриса Елена Кондрашкина) поучает невестку и сына и, наставляя его на путь, обыскивает карманы взрослого парня, а он, едва вырвавшись из родных объятий, уходит в овеянное мечтой водочное забвение, - зал в «чужом» понемногу начинает узнавать «свое». Та же выхолощенная провинциальная ритуальность. Такая же безысходность повседневности и материальной зависимости. Та же жажда бегства, чтобы не сойти с ума от душевного смятения.
Внешняя стильность спектакля Александрова-Медведя не допускает прямолинейных параллелей. На сцене - метафора реальности, которая в варианте Макеевского театра выглядит показательно эстетизированной, картинной.
А то, что страсти героев, которые отчасти даже похожи на сувенирные фигурки, здесь не поверхностные, а настоящие, проявляется в искусственном, на первый взгляд, режиссерском приеме.
В спектакле - две Екатерины. Две девушки-сестрички (Гелена Сергутина и Лилия Крикун): земная и небесная. Они исповедуются, сверяются друг другу, обнимаются, спасаясь хватаются за руки.
Но гибнет только одна из них - земная рыжеволосая, до исступления темпераментная (Гелена Сергутина). Она проходит сквозь спектакль будто по лезвию, медленно вырываясь из круга запуганности и неустанно отдаваясь страсти. Ее плотский грех оказывается по-человечески спасительным, очищающим от кощунства, возвращающим к «настоящему», истинному.
В конце концов, под воду ее Екатерина идет тихо, без отчаяния. Потому что освобождается от напряжения двойственности, фальшивости существования.
Другая доминанта «Грозы» - Марфа Кабанова (Елены Кондрашкиной), которая предстает кукольно манерной и сдержанной, будто воровка. У которой ни наглости, ни лихости, кроме как во время мгновенного заигрывания к Дикому, - но которой не занимать остроты зрения и предусмотрительности.
Все в ее игре держится на нюансах. Сняла платок с головы и стала женственной, капризной. Вполглаза подсматривает вокруг. Играет на балалайке и припевает. Эдакая свекровь-щебетуха. Вот оскалилась, глаза забегали, потому что поняла: дом идет прахом.
А главное - она окажется такой же слабой и несчастной, как и все осталльные в придуманном ритуальном бытии с показушными прогулками по бульвару и полными закромами.
Когда-то едва ли не впервые инсценированная в Украине Олегом Александровым проза Андрея Платонова, вероятно, наделила этого режиссера даром делать спектакли вяжущие и текучие, - атмосферные и глубинно-содержательные. В них будто не бывает остановок для передышки актеров. Нет пауз и нарочиты акценты, ударения. Время течет медленно, а напряжение мощно сковывает сжимая сердца. И все, будто случайное, проходное, декоративное. А в «Грозе» это и провидец Калугин (в пенсне с книжкой), и девки с цветными ленточками. Все складывается в одно целое, как мистическая мозаика. Ткань спектакля будто усеяна множеством мелких отметин, которые играют со зрителем в жмурки и отгадайки.
Но это игры не детские, а взрослые. Для людей умных и сознательных. Не забитых и не сбитых с толку. А для тех, чьи глаза научены воспринимать живопись, а уши - слушать литературные тексты.
Предсказанное в «Чевенгуре» А.Платонова (написанном как раз тогда, когда Макеевка интенсивно индустриализировалась), к сожалению, сбылось. «Помнящих» все меньше, а узенькую полоску земли вот-вот поглотит стена террикона из отработанной породы.