В Национальном театре им. И.Франко Анатолий Хостикоев поставил пьесу английского драматурга Питера Квилтера "Несравненная". В роли несравненной, ожидаемо, Наталья Сумская.
Пожалуй, для нетеатрального (массового) зрителя эта премьера должна предполагать загодя изданный красочный специальный буклет. Чтобы человек случайный, не слишком углубленный в вертикали и горизонтали сценической мысли, открыл для себя очевидное и невероятное. Оказывается, главная героиня этой веселой музыкальной истории - с вереницей превращений, вокальных номеров и жизнеутверждающих аттракционов - не плод воспаленной фантазии английского драматурга, а совершенно реальная персона. Женщина, которая пела. Как ей казалось, пела очень хорошо. А на самом деле (на чем настаивают ее современники) пела нелепо, смешно, безрассудно, безумно. Волшебно!
От ее сопрано гаснут звезды и дохнут мухи.
Музыкальные критики после ее выступлений не устают клепать разгромные статьи.
А, поди ж ты, именно она, женщина, которая пела как хотела, прожила довольно интересную насыщенную жизнь. Во-первых, заставила слушать себя даже глухонемых. Во-вторых, смогла образовать плотный фан-клуб, преследовавший и боготворивший ее.
Флоренс Фостер Дженкинс (то есть реальная героиня) родилась в 1868-м в семье американского промышленника. С детства обожала саму себя и свои "вокальные" способности. Впоследствии, вопреки воле отца, сбежала в Европу, где и предалась воплощению грез в реальность. Музыке. Она давала частные уроки; пела, не щадя своей луженой глотки. Когда в начале ХХ века умер ее папа, родилась ее "звезда". Унаследовав капитал, Флоренс Фостер Дженкинс снова творила, что хотела. Практически три десятилетия для одних она была безголосым пугалом, для других - божеством. Эксцентрической сумасбродкой и одержимой музыкальной миссионеркой.
Говорят, когда во время Второй мировой нужно было "оглушить" врага чем-то шокирующим - ставили грампластинки с ее "чудесными" записями. Враг по ту сторону фронта был повержен.
Финал жизни Флоренс, если верить биографам, был таким же трагикомичным, как и кульминации ее судьбы. В
1944-м выступила в престижнейшем Карнеги Холл. Выступила как бы триумфально (билеты размели мгновенно). А спустя месяц - умерла. То ли не пережив фурора? То ли уже все-все спела-рассказала самой своей эксцентричной жизнью, оставив "успех" в Карнеги Холл, как высшую точку своей непостижимой карьеры.
В феномене Флоренс, дразнящем драматургов и актрис по сей день, бесспорно, есть нечто парадоксальное, мистическое. Возможно, даже клиническое. Ее манию - упрямую ослиную веру в свое исключительное вокальное мастерство - психологи объясняют "эффектом Даннинга-Крюгера". Это особое свойство личности, когда человек ничего не умеющий, убежден, что умеет и может все.
В этом смысле от нашей бедной Флоренс целому миру не было абсолютно никакого вреда. Мало ли сквернопоющих на профессиональной сцене - и вчера, и сегодня, и всегда? Как иллюстрация уже современного контекста: неунывающий поющий ректор. Его, естественно, не поразил "эффект Даннинга-Крюгера" - он отлично знает цену своему
вокальному мастерству. Но подобный эффект, очевидно, поголовно поразил всех его ценителей и слушателей - полгосударства в экстазе аплодирует "певцу" в главном концертном зале страны.
Так что, повторюсь, от скверноголосой Флоренс Фостер Дженкинс человечеству не было ну никакого "убытка"! Большая беда, если подобным "эффектом Даннинга-Крюгера" страдает политик, ничего не умеющий, но свято уверенный, что умеет все (каковых у нас полпарламента и полкабмина). И гораздое большее горе, когда подобный "эффект" поражает врача с купленным дипломом, который может оттяпать не то, что болит, а то, что попадется под руку.
Тем временем, загадка многогранной личности Флоренс Фостер Дженкинс для режиссера А.Хостикоева чем-то сродни художественной загадке его любимой актрисы - Н.Сумской. А загадка и предполагается - актриса способна лихо и убедительно играть Кайдашиху и Жанну Д'Арк, Элизу Дуллитл и Гурмыжскую. То есть, на все руки мастерица. И вот, подобно Сергею Паратову, бросившему дорогую шубу к ногам Ларисы Огудаловой, режиссер Анатолий Хостикоев бросает к ногам любимой женщины и большой актрисы - и текст Квилтера, и загадочный феномен главной героини сюжета.
В общем, все брошено в топку большой любви и художественного обожания. Поэтому на сцене франковцев - все, о чем вы так долго мечтали. Полноценный живой оркестр с дирижером. Дорогой рояль с профессиональным пианистом. Череда умопомрачительных сценических костюмов (художник Н.Рудюк), от которых не отказалась бы сама Флоренс. Ярко обставленные концертные номера. Полеты героини на ангельских крыльях над сценой - в одежде и без оной. Чудеса преображения украинской актрисы то в девочку, то в приму.
Под занавес спектакля на сцену выходит живая собака (до этого была игрушечная), которая тщетно стремится "переиграть" наших ведущих артистов. Но наших - не переиграешь!
Семантика режиссерского построения в этом премьерном случае скорее близка к "ревю". Как к одной из разновидностей музыкального театра. Переплетая музыку с чередованием диалогов, режиссер все же больше склонен вслушиваться в музыку. В "ее" голос. Чему есть сугубо концептуальное объяснение.
Сама энергия режиссерской трактовки английской пьесы - в том, что постановщик видит в тексте основу основ для бенефиса-бенефиса. Именно так и не иначе. Бенефиса в кубе и в квадрате.
Сохраняя все витиеватые линии пьесы Квилтера, режиссер А.Хостикоев идет на сознательное ее "выпрямление". То есть уходит от мнимой или подлинной усложненности заданного сюжета, и осознанно (даже упрямо) - не то, чтобы облегчает его, а, скорее, преображает в формат эдакого бесконечного и беспечного праздника. Драмы нет. А есть абсолютный и бесконечный праздник жизни и судьбы.
Соответственно, и финал далек от возможного минора (из-за роковой смерти Флоренс и разными аллюзиями, ею навеваемыми). Финал открыт, праздник продолжается, счастье бьет ключом, музыка все громче, а голос Флоренс-Сумской символизирует торжество победы над всем бренным и быстротечным.
Ощущение, что Хостикоев и Сумская прямо таки буквально утверждают на родной сцене знаменитую вахтанговскую формулу: "Театр существует ради праздника добрых чувств". В их "Несравненной" это как аксиома, как пощечина всем скептикам, прагматикам и постмодернистам.
Короче говоря, в нашем доме сегодня праздник. А если вам не нравится - в сад!
Стильная и подчеркнуто минималистская сценография Сергея Маслобойщикова (несколько рядов экранов-ширм) именно в этой постановке воспринимается контраверсионно. Будто свободный, эмоциональный актерский театр вдруг оказался в холодном аквариуме рассудительного художественного конструктивизма. И такое соседство, то есть контрастные "заряды", не может не высечь искру творческого пламени. Во всяком случае, сценическое пространство мне показалось наполненным и заполненным, обжитым и освоенным, уместно реагирующим на вызовы времени, в котором жила сама Флоренс: документальные военные кадры и иные уже современные чудеса.
Но все же не только щедрой постановочной "оправой" для многих ценен и интересен именно этот спектакль. Дело-то как раз не столько в оправе, сколько в бриллианте. В героине, в бенефициантке. Какой увидела легендарную Флоренс актриса Н.Сумская? Что нащупала и раскрыла в парадоксальном феномене героини пьесы украинская актриса, сама щедрая на парадоксы и разнообразные средства сценической выразительности?
В "Несравненной" (и пусть вас не удивляет мое субъективное творческое открытие) Н.Сумская как раз играет вовсе не примадонну, не диву или суперзвезду (что предполагается внешним сюжетом). В ее актерской трактовке Флоренс - не фурия, не стерва; не Алла Пугачева и не Мария Калласс. Наоборот.
В ее Флоренс Фостер Дженкинс - воистину многое "наоборот".
Как-то так осторожно, хитро, умышленно робко, вовсе не суетно, не командно, а журчащим тембром она подает в разных сценах эту свою женщину, которая "как бы" поет. Подчеркивает не примадонский напор, а женский трепет, выявляет не наглость каботинки, а очарованность ремеслом. Ближе к финалу первого акта Сумская, похоже, осознанно демонстрирует не "приму", а некую Коломбину - известный персонаж итальянской народной комедии масок, Служанку. Женщину, которая "служит" (но не прислуживает!) только одному господину. Имя которому - Голос.
Да, пожалуй, все именно так. Внутри странной женщины Сумской-Флоренс явно обитает нечто неподконтрольное ей самой. Некий божественный или дьявольский дух. Некий неукротимый "властелин колец". Вулкан, норовящий вырваться наружу из ее измученной гортани. И смыть, сжечь абсолютно все на своем пути.
Ни сама Флоренс (извините, друзья), ни ее очаровательная приживалка Дороти (в этой роли такая же очаровательная Ирина Дворянин), ни милейший саксофонист Сейнт Клер (в этой роли - сам маэстро Хостикоев), ни пианист Косме Макмун (поочередно юные таланты - Саша Бегма-младший и Вячеслав Хостикоев, сын венценосной семьи) - не они главные. Главный герой сценического сюжета - "несравненный" - Голос актрисы.
Ради него легким движением режиссерского локтя сцена освобождается от всего случайного и ненужного. Ради него дрожат руки оркестрантов. Ради него уже готов затаить дыхание зрительный зал, чтобы впоследствии, скажем после арии Царицы Ночи (и других не менее эффектных номеров) взорваться овацией.
"Пой для меня лишь, пой!" - не просто режиссерская установка в "Несравненной", а едва ли не мистическая мольба режиссера и зала. Голос, его женские капризы и непредсказуемые свойства, его падения и взлеты, объясняют и утверждают - то, ради чего все это сделано.
Конечно, этому голосу, этому сильному сопрано, могла бы позавидовать не одна солистка Национальной оперы (пение которой после Сумской многим может показаться воем раненной моржихи).
Но в драматическом спектакле у самой Сумской двойная задача. Обладая прекрасным сопрано, ей надо убедить зрителя, что вокал ее героини - скверный. И тут актриса выбирает единственно правильный путь - путь лицедейского обмана. Она будто обманывает публику, в том, что ее героиню - вовремя не расслышали. Как следует не "раскусили". Поскольку и сама Флоренс частенько лукавила и обманывала.
Как известно, "искусство - обман, который помогает понять правду".
В личности Флоренс, какой играет ее Сумская, прячется двойной, а то и тройной обман. Она не безумна (хотя поначалу так кажется), она - свободна. Она не бездарна, она - талантливее многих поющих своих современниц (середина
ХХ века). Потому что многие пели глоткой, а эта (как умела) пела свободной душой.
Ее часто неподконтрольный хозяин-Голос, как симптом американской мечты. Как панацея от повсеместной американской депрессии. Собственно, она так и осталась (вплоть до 1944 года) - девочкой своей мечты. Девочкой, давно убежавшей от папы, но так и не повзрослевшей, не сильно-то поумневшей. Оставшейся мечтательницей и служительницей. По-прежнему повинующейся только одному господину - своему капризному Голосу.
В самом спектакле, и, возможно, в далекой судьбе неунывающей Флоренс именно этот Голос живет будто совершенно отдельно - от всех. Глушит врагов. Смешит критиков. Восторгает фанатов.
В общем, творит, что хочет. Юный пианист Косме, случайно попавший в компанию Флоренс, воспринимает саму компанию - чудаками, странной сектой. А это и есть секта. Секта служителей Голоса. Власть которого, как оказалось, простерлась далеко-далеко, вплоть до наших трудных дней. Коль смотрим эту пьесу и слушаем прекрасной вокал прекрасной актрисы.
Премьерная "Несравненная", вторя Р.Виктюку, это таки "тЭатр". Предполагающий умышленные игры в примадонство, акцентирующий внимание на сценическом феминизме, заставляющий коллег-конкуренток холодно фыркать или (в лучшем случае) неравнодушно "не замечать". Этот тЭатр строится не на концептуальной тригонометрии, а на неистовом кураже, актерском братстве, взаимной влюбленности.
Поэтому для многих премьера в Театре им. И.Франко окажется спектаклем-антидепрессантом. И еще спектаклем-импортозаменителем. (Цените, смотрите и слушайте звезд своих, а не залетных). Это сценическое произведение - источник неиссякаемого оптимизма - как для поклонников (коих много), так и скептиков (такие тоже найдутся). Но главное: эта премьера - огромная радость для Ивана Николаевича, ответственного за аншлаги в театре. Потому что аншлаги обеспечены. И потому что "концепции" тленны, а музыка Голоса - вечна.