Известный российский режиссер-аниматор Юрий Борисович Норштейн журналистов не очень жалует и давать интервью не любит. Весь фестиваль я с интересом наблюдала за ним, но подойти не решалась. И только в последний день нашего путешествия по Волге, во время зеленой стоянки, на пикнике, решилась, наконец-то, испытать судьбу. Нельзя же было упускать такой редкий шанс — пообщаться с самым настоящим гением мультипликации. И поговорить с ним… (нет, не о кино!) о жизни, рождающей то самое волшебное кино, которое не поддается разгадке и подражанию.
— Юрий Борисович, я наблюдала ваше трогательное общение с внуком. А он понимает ваши фильмы? И если бы вы сегодня решили посвятить новую работу внуку, о чем бы была эта картина?
— В нашем общении с внуком нет границ, мы оба выигрываем от этого. И если я стал бы сегодня снимать фильм для него, сделал бы что-то вроде «Путешествия муравья», что-то маленькое, но с подробностями. Дети ведь любят внимательно следить за деталями. Например, какой-нибудь жук ползет по краю листа, останавливается, пытается снять капельку воды с него и напиться… Что-то подобное.
— Но вы не ответили, как внук реагирует на ваши знаменитые фильмы?
— Я никогда не культивировал свои картины среди детей, придерживаюсь той же тактики и с внуками. Мы с женой (художницей Франческой Ярбусовой) старались, чтобы дети росли не осознавая некую особенность рождения в семье режиссера и художника. И внук, естественно, уже видел «Ежика в тумане», но это совсем не значит, что этот фильм нравится ему больше, чем другие мультики. Более того, стараюсь, чтобы он чаще смотрел картины Чаплина. Я восхищаюсь гением Чаплина — незыблемым во все времена, для разных возрастов и любых систем, кроме той, которая изначально отвергает человечность.
— Во время фестиваля я разговаривала с председателем жюри Вуком Евремовичем, сербом, работающим в Германии. Он сказал, что мультипликаторы, в отличие от всех остальных людей, немного сумасшедшие…
— Да, придурки такие.
— Это, конечно, преувеличение, но одиночество, отстраненность от быта, суеты — нормально для художника. У вас же, насколько я знаю, большая и дружная семья…
— Да, у меня двое детей и шестеро внуков. Дочь Катя живет в Сан-Франциско, и вижусь я с ней и ее двумя детьми, к сожалению, не часто и не подолгу, как сейчас, на фестивале. Катя очень талантливый человек, но несколько закомплексованный. Она закончила театрально-художественное училище при МХАТе и хотела бы работать в мультипликации, но ей не хватает уверенности в себе. И я стараюсь убедить дочь, что у нее все прекрасно получится, хотя сам понимаю: сейчас в нашей профессии выживать непросто, особенно в Америке.
Что касается сына Бориса, то он лет семь назад уехал под Курск, в городок Курчатов, и стал расписывать там церковь. У него хороший, я бы даже сказал, безупречный вкус, и он не только интересно работает, но сам готовит краски и контролирует весь сложнейший процесс росписи. Там, в Курчатове, он женился, там появились и его четверо деток…
Я не хвастаюсь детьми, просто хочу сказать: они выросли такими, какими выросли, потому что мы с Франческой их не воспитывали в банальном смысле этого слова, но с детства постоянно ходили в музеи, где я пытался объяснить им, что такое хорошо, а что плохо в живописи. Мы постоянно читали вслух: перечитали всю классику — Пушкина, Гоголя, Оскара Уайльда… До сих пор помню, как они хохотали в кроватях, слушая «Кентерберийское привидение». А сказки Бориса Шергина, обладающего потрясающей музыкой слова! А книги Юрия Коваля, который сегодня, кстати, любимый писатель моей старшей внучки Яны. Она цитирует его наизусть, хотя живет в Америке и английский для нее — родной язык. Поэтому сохранение живого русского языка в ее случае особенно важно. Я сказал дочери: «Не дай Бог я услышу от внучки нечто подобное — «я пошел под кино…»
А еще в нашем доме всегда стоял верстак. Отец все умел делать своими руками, я тоже профессионально могу многое смастерить и сына с детства учил тому же. Поэтому, может быть, он с уважением относится к вещам, к земле, к природе… И расписывает церковь, а не накачивается наркотиками, чтобы возбуждать свою психофизику. Кстати, его старшему сыну пять лет, а он уже что-то пытается строить своими ручонками, и у него неплохо получается. Меня это радует.
— Юрий Борисович, а что вас сегодня может удивить, восхитить?
— Да меня каждый день удивляет! Хотя, честно говоря, в последние годы все реже и реже. И это не возраст: я каждый день по пять километров бегаю, чтобы быть в форме. Просто фон вокруг какой-то тяжелый. Никому ни до кого нет дела. Фраза «это ваши проблемы» меня приводит в бешенство. А вы заметили, что все говорят через слово «как бы»? Как бы услышал, как бы прилетел… Мы в последнее время как бы живем. И мне не хочется смотреть поутру в мертвые рыбьи глаза на улице, в эти «затылки» в пиджаках! Если подобных особей будет большинство, жизнь станет бессмысленной.
Ведь даже в литературе, обратите внимание, никто не пишет о человеке. Где та самая гоголевская «Шинель»? Где герои удивительного Фазиля Искандера, который с нервом и любовью писал обо всем — от горной вершины до песчинки, но самым главным героем у него был человек! Человек! Сейчас таких писателей просто нет. Не могут, не хотят сопереживать.
— Меня всегда интересовала связь имени человека с его судьбой. Как складывается жизнь женщины по имени Франческа с мужчиной по имени Юрий?
— Франческа человек удивительный. Имя у нее итальянское, но она чистокровная полька. Дед Франчески был польским коммунистом, и ее отца 12-летним мальчиком вывезли в СССР.
Мы с ней учились вместе в художественной школе, но познакомились позднее. Франческа успешно окончила ВГИК (я-то неуч, за моими плечами лишь курсы художников-мультипликаторов!), но как художник проявилась, лишь когда мы стали работать вместе. Моя жена обладает ощущением амальгамы изображения, что мало кому присуще в нашей стране. А может быть, и в мире. Она умеет делать фантастические вещи. И вот уж кто действительно способен радоваться жизни! Когда Франческа живет за городом, а я приезжаю туда, обязательно слышу живописующие истории о том, что она увидела в саду, когда синицы прилетели, и так далее. У нее каждый день наполнен, она умеет жить.
— В ваших фильмах много животных. Они все одухотворенные, персонифицированные, похожи на человеческие типажи. А с каким животным вы ассоциируете себя?
— Я — и дом, и дерево, и костер, и ежик, и волчок. Но, наверное, больше всего ассоциирую себя все-таки с волчком. Я точно знаю, что волчок жил в нашей коммуналке. Среди сундуков и занавесок. Потом дом снесли, и волчок куда-то пропал… Однажды я даже написал: «Может быть, он переселился в фильм…». И я ни за что не променяю свое коммунальное детство ни на какой комфорт. Более счастливым, пожалуй, я не чувствовал себя никогда.