О русском Париже писали много и многие. О том, каким он был и каким он стал. Вспоминали русских и украинских парижан — Георгия Иванова, Ирину Одоевцеву, Бунина с Мережковскими, анализировали творчество всех волн эмиграции — от первой до третьей. Но, пожалуй, точнее и лаконичнее всех о русском Париже написал эмигрантский поэт Игорь Чиннов. Цитирую: «А поэты взяли да повымерли, ( Парижане русские, давно. ( Только трое ждут звезды-погибели, ( Смотрят в оснеженное окно...».
Раньше в этом ожидании была суть русского Парижа. Они ждали. «Когда мы в Россию вернемся, ( О, Гамлет восточный, когда?!» — горестно восклицал Георгий Адамович. Теперь кредо русского Парижа совсем другое, и, позволив себе изрядную долю цинизма, его можно перефразировать как «свалили мы, и слава Богу...». Печально, но факт.
И все же для многих русский Париж начинается с паломничества на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Собственно говоря, Сен-Женевьев-де-Буа — это городок-спутник Парижа. Кстати, один из самых цветущих и цветочных во Франции. Цветов, клумб и парков здесь более чем достаточно. На любой вкус. А, посетив кладбище и кладбищенскую церковь, можно совершить экскурсию в былую Российскую империю. Ту, которая оборвалась 1921-м «над морем черным и глухим», устремившись к Константинополю и Галлиполи.
Странное дело, нигде славное имперское прошлое не чувствуется с такой силой, как на Сен-Женевьев-де-Буа. Даже в юбиляре-Санкт-Петербурге. Я говорю «славное», потому что имперская гниль как будто осталась за порогом кладбища. Здесь можно вспоминать только былое величие. У ворот Сен-Женевьев-де-Буа я встретила внука эмигранта первой волны. «Мой дед воевал с большевиками за нашу Россию, а теперь лежит здесь», — с гордостью сказал мой собеседник. И у порога Сен-Женевьев эта фраза прозвучала вполне естественно и без тени ложного пафоса. Да, с большевиками. Да, за «нашу Россию». А как же иначе?
Теперь здесь лежат алексеевцы и деникинцы, врангелевцы и красновцы, и, взглянув на их строгие мемориалы, забываешь псевдобелогвардейских, лубочных корнета Оболенского с поручиком Голицыным и вспоминаешь пронзительные, страшные, до боли правдивые стихи настоящих белогвардейских поэтов: Савина, Туроверова, Несмелова. Кстати сказать, на Сен-Женевьев покоится Гайто Газданов — один из лучших прозаиков, вышедших из белого движения. А еще здесь можно поклониться Георгию Иванову, Буниным, Мережковским и, конечно, умнице-разумнице Тэффи.
На Сен-Женевьев-де-Буа похоронен русский Париж, до смертного часа ожидавший возвращения на родину. Нынешняя эмиграция совсем другая. Она уже не ждет, а всего лишь терпеливо и методично строит свою жизнь в столице мира. Еще Цветаева поняла, что нельзя вернуться в дом, «который срыт». Впрочем, у нынешних эмигрантов остаются святыни. Это Сен-Женевьев-де-Буа и Тургеневская библиотека.
Крохотная rue de Valence, обычный жилой дом. Вывеска отсутствует. Тургеневская библиотека — вернее то, что осталось от нее после Второй мировой, занимает всего несколько комнаток. Но, наскоро просмотрев каталог, приходишь в полный восторг. Здесь есть все. Весь русский Париж, создавший что-либо литературно ценное. Анатолий Величковский, Перикл Ставров, Георгий Раевский, Владимир Смоленский... И это не говоря уже о корифеях — Бунине, Мережковском, Ремизове.
Тургеневская библиотека — информационный центр русскоязычного литературного Парижа. Здесь постоянно вывешиваются объявления о литературных вечерах и презентациях новых журналов и альманахов. Попадаются и другие: «Русская женщина ищет работу в Париже. Могу ухаживать за детьми и стариками, убирать, готовить...». Первая, послереволюционная, волна русской эмиграции составляла объявления другого типа. На первый, поверхностный, взгляд — смешные, на второй, глубокий — трагические. К примеру: «Даю уроки иностранных языков за право пользоваться ванной». Да, именно так и никак иначе. Ванна в те времена была роскошью, доступной далеко не каждому эмигранту.
Сейчас в Париже процветает украинская община. Есть даже памятник Тарасу Шевченко. Русская община тоже относится к одной из самых многочисленных и сильных. Но говорят, что скоро Сен-Женевьев-де-Буа снесут по частям. Некому оплачивать могилы Бунина и Мережковских, Тэффи и Газданова. Точнее, земельные участки, которые они занимают. Неужели навсегда исчезнет этот оазис былой России, фундамент, оставшийся от срытого в 1917-м дома? Не хочется даже думать об этом. Кто же спасет Сен-Женевьев-де-Буа?
На надгробии Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус — изображение Троицы и надпись по кругу: «Да приидет царствие Твое!». На многих надгробиях можно было бы высечь трагический вопль Адамовича: «Когда мы в Россию вернемся? // О, Гамлет восточный, когда?». Впрочем, некоторым эмигрантам удалось вернуться в пределы бывшей Российской империи. Вернуться стихами. И никогда еще возвращение не было таким подлинным. И таким очевидным.