Время перед началом нового выставочного сезона, как в плохом сне, замедляет ход, тянется томительно и вяло. Ощутим дефицит впечатлений и дефицит общения. Художественная публика в основной массе отдыхает на далеких морях, а иссушенный африканскими ветрами Киев замирает в бессобытийности и поглощении прохладительных напитков. Однако несгибаемые и неутомляемые солнцем фанатики передвижения по местам тусовок всегда сыщутся, а ежели они еще и подогреваются патриотическими чувствами…
Казалось бы, волны вокруг Монумента Независимости должны были бы улечься — ан нет. Заключительный экспресс-конкурс его проектов в Союзе художников, увенчавший затянувшийся процесс творческих поисков, бурлил эмоциями даже простых смертных, зашедших из праздного любопытства. Попытка форсировать ситуацию, замкнуть дурную бесконечность конкурса радует — финансирование найденного на данном этапе варианта, предположительно, должно быть включено в проект бюджета. Хотя, в скобках заметим, по сравнению с предыдущими стадиями проблема выбора вряд ли упростилась. Выбор между пафосной, официозной гигантоманией проектов в державном стиле и монашески скромными дешевыми «садовыми беседками» по-прежнему не предполагают чувства меры. Большинство авторов по-прежнему не желают ограничивать полет фантазии заданными градостроительными условиями. «Совковый» академизм проектов по-прежнему отдает провинциализмом мышления и ностальгически обращен во вчерашний день. Стоящая перед конкурсантами задача — вписать архитектурно-скульптурный комплекс монумента в градостроительный ансамбль площади Независимости, да так, чтобы придать ему законченность, —предполагает наличие у них чувства такта. То, что этим божьим даром блещут отнюдь не все соискатели, доказывают триумфальные арки в стиле украинского барокко или хрупкие, прозрачные башнеобразные храмы- колокольни, выглядящие чужеродными телами на фоне гостиницы «Москва».
Вымороченная концептуальность, на мой взгляд, чужда живописи. Живопись может дать нам намного больше, чем просто удовлетворение от интеллектуальных игр. Она теряет что-то существенное, слишком близко к сердцу принимая общие места постструктурализма, исключая возможность эмоционального контакта со зрителем. В творчестве Александра Матвиенко («Ателье Карась», 17.08— 20.09) зауми гораздо больше, чем нужно для счастья ординарного посетителя галерей. Впрочем, факт существования этой по-своему стильной арт-продукции привлекает внимание. Интерпретации интерпретаций, комментарии к комментариям, репродукции репродукций — Матвиенко движется строго по рельсам, проложенным предыдущими поколениями постмодернистов, к деконструкции, как к чуду художественного преображения. Брезгуя низким регистром реального, выдергивает фрагменты из сокровищницы мирового искусства. Сдувает с них пыль веков, любуется, рассматривая под микроскопом и в инфракрасных лучах, подновляет, переосмысляет, аналитически разлагает и снова восстанавливает в приблизительном виде — увлекательное занятие коллекционера антиквариата. Имитирующие топорные репродукции шедевров картины Матвиенко — экраны, загораживающие реальность (по верованиям постмодернистов, ее и вовсе не существует). Прогулка по замкнутому кругу хрестоматии — от Дюрера, Вермеера до поп-арта, и в обратном направлении. Выход за эти пределы невозможен, ведь вне языка и вне медиа ничего не существует. Рассчитано на то, чтобы потешить любителей виртуального, взволнованных проблемой нового тысячелетия, медиакратией. Субьект в плену коварных медиа — самоощущение Матвиенко. Он декларирует свою просветительскую миссию — вовлечь зрителя даже с ограниченным багажом в процесс медиальных рефлексий. Зрителю остается решить, интересно ли ему это.
Дабы сохранить баланс разума и чувства, будем чередовать полярные художественные впечатления. Сухой рационализм Матвиенко уравновесим витальностью живописи Юрия Луцкевича, маэстро необарокко. Выставку Луцкевича нельзя обойти вниманием еще и как наиболее адекватную гедонистическим настроениям сезона. Яхты, море, виды на Канны и Антиб. Эти приветы со Средиземноморья заражают радостью жизни. Тем более что в отношении живописи Луцкевича стилистические аналогии с барокко отнюдь не кажутся притянутыми за уши — жизненная субстанция вспучивает холст, выплескивается за его пределы солеными брызгами морского ветра. Так что те, кто этим летом не пресытился праздником жизни в Каннах, могут попытаться восполнить нехватку на выставке.
Людмила Бруевич, выставившаяся в «Триптихе», мудрствует как-то не по-женски, не лукаво. Ее пристальный взгляд в узорах рыбьей чешуи пытается различить «структуру жизни», разгадать ее шифр. Замечаешь не сразу, но офорты Бруевич — зашифрованное богословие, притом в очень поэтичной транскрипции, близкой поэтике раннехристианского искусства, обходившегося большей частью без изображения человека. Людмила — анималистка, она чувствительна к одушевленности многообразных форм жизни, тварей, заселивших землю и воды по воле Бога. С точки зрения ортодоксального богословия, выдуманная художницей для личного пользования иконография кощунственна — иератичные, царственные коты в кружеве виноградных лоз и гроздей со стекающим в чашу соком (указание на Христову жертву). Как и во всякой «ереси», в этих работах столько искренности и внутренней убежденности в правоте своего видения, что им невозможно не симпатизировать. А безукоризненное техническое совершенство — решающий аргумент в их пользу.
Отрадно, что время от времени классическое искусство напоминает о своем существовании. На сей раз выставкой «Отреставрированные произведения из музеев Украины», посвященной деятельности Национального научно-исследовательского реставрационного центра Украины (Музей русского искусства, 8.08—30.08). Профессионалы оценят качество реставрации, а любители проникнутся интенсивными музейными эмоциями, между прочим, вполне безопасными, смягченными бессистемностью подбора. Добродушие украинской иконы ХVIII столетия и аскетизм лика Христа с изображения неизвестного голландского мастера XV—XVI веков, сумеречный Врубель и прозрачный Волошин, театральные эскизы Петрицкого и автопортреты Серебряковой, японская ксилография и китайский лубок… Как в хаотичном движении большой толпы, тут невозможно сосредоточиться на чем- то одном, слишком уж все разное. Да я и не собиралась — любуйтесь трудом наших доблестных реставраторов сами.
Закончим пассажем, заимствованным из эпистолярного жанра: пока все. Разочарованных скудостью информации просим не расстраиваться — в сентябре будет веселее.