Требования к внешним данным героя, равно как и к его человеческим качествам, изменяются во времени согласно требованиям электората, который сам выбирает своих кумиров. Некоторым из них суждено остаться в истории эталоном, в основном же личности эти становятся достоянием мало изученной истории. Появление на московских подмостках, а потом и на широком экране Максима Суханова, в отношении которого ни критики, ни публика не посмели применить пошлый, но очень современный ярлык «секс-символ», было сродни электрошоку. Хорош собой, но не смазлив. Блестящий, многогранный, умный актер, без тени наигрыша в бытовом общении. Человек уверенный в себе и абсолютно независимый, потому что кормит его не театр, а удачный собственный бизнес. В общем, личность неординарная, противоречивая и очень современная, как и его разноплановые, грамотно и талантливо сработанные роли в театре и в кино.
— Максим, актерская профессия предполагает каждый раз новое, непосредственное восприятие мира и как можно меньше рационализма, он давит. Это одна ипостась вашей жизни. С другой стороны, вы человек конкретный, умеющий делать бизнес, где нужны знания и жесткий холодный расчет, он исключает идеализм, умение удивляться. Каким образом это уживается?
— Я анализировал то, о чем вы спрашиваете, и понимаю, что такого рода вещи не могут прийти благодаря спецобучению. Видимо, это есть внутри меня. Занимаясь сценой, репетициями, я полностью абстрагируюсь от того, что связано с моментом существования меня и моих родных. В бизнесе способен абстрагироваться от того, что делаю на сцене, от инфантилизма, который там нужен. Это способность, которая во мне была всегда, а после 20—25 лет приобрела более конкретные формы. Я занимался музыкой и продавал музыкальные инструменты; был актером и торговал джинсами. Не потому, что было большое желание торговать, просто хотел нормально существовать. Музыкой и театром не заработаешь, а я люблю деньги, все то, что они дают, поэтому нужно зарабатывать, — это естественно.
— Вы из тех, кому финансово-экономический уровень позволяет приобрести произведение, постановщика и весь антураж, или вы ждете знака судьбы?
— Финансовая независимость от театра дает возможность выбирать режиссера, пьесу, но это так и не так. Прежде всего, она дает возможность отказываться от того, что делать не хочешь. Я не занимаюсь поиском режиссеров, пьес и ролей. Неправильно, когда это делает актер, это прерогатива режиссера. Все начинается с режиссера. Его задумка воплощается актерами, его предложение принимается. Мы купаемся в его фантазиях, соединяя с ними свои. Так что нужно мечтать о режиссере. Я не пропагандирую это, говорю о себе.
— Играя в открытость, на самом деле вы человек очень закрытый. Профессия артиста предполагает общее представление о многом, в широком смысле он должен быть дилетантом. О ваших же знаниях философии, астрологии ходят легенды. Это помогает в профессии или духовная необходимость?
— Даже не знаю, с чего начать... Все, что касается актерства, сопряжено с моим детством, с состоянием, которое можно назвать инфантильным в хорошем смысле этого слова. Что же касается небольших знаний и интереса к философии, астрологии, изотерике, еще к чему-то — это мое собственное любопытство. Его можно назвать и детским, но в то же время я не могу его отделить от любопытства человека, которому 36 лет. Думаю, одно питает другое и ни в коем случае не мешает, а, имея контрапункт, может создавать объем для роли и интерес для режиссера работать с актером, интересующимся еще чем-то, кроме роли. При этом ни в коем случае не забываю о собственном детском желании играть. Что же касается открытости-закрытости — я закрыт относительно того, что касается моей личной жизни. Не считаю интересным ее обсуждать. А открыт — в разговорах по поводу кино, театра, работы с тем или иным режиссером. Легенды никогда не выстраивал. Просто четко знаю темы, которые обсуждаю и не обсуждаю. Так же, как знаю, что делаю и что никогда делать не буду — давно уже.
— Максим, актер часто уходит в сопредельные отрасли творчества, чтобы уйти от вторичности, чтобы быть первоисточником, создателем, быть свободнее в своем самовыражении. Вы пишете, но не печатаетесь, сочиняете музыку, которая где-то зазвучала почти случайно, — это внутреннее созревание, вам не хватает двух ипостасей — актер и бизнесмен?
— Знаете, я не ощущаю профессию актера как вторичную в каком угодно смысле — со знаком «плюс» или «минус». Это — акт творчества, он не может быть вторичен, потому что проходит через твою собственную жертву. Боюсь, написанное на бумаге, это может звучать претенциозно и пафосно. У меня нет желания заняться чем-то сопредельным. Занимался музыкой всегда, потому что мне этого хотелось. Не занимался рисованием — мягко говоря, не талантлив в этом, рисую ужасно. Читаю, потому что интересно. Пишу, но не печатаю, потому что пока это не прошло собственных фильтров. Музыку мою режиссер захотел взять в спектакль, я отдал. Очень мало времени, чтобы написать законченное произведение, занимаясь и тем, и тем, и тем. Чем-то еще заняться? Режиссерского таланта в себе не нахожу в той мере, чтобы не было стыдно. Может быть, это в будущем все.
— Вы, мне кажется, склонны к постоянному самоанализу. Нет ли желания написать для себя, как для актера, возможности которого вы знаете?
— Я даже не думал об этом. У меня такого желания не было никогда.
Не знаю, мне было бы интересней все-таки от кого-то получать задачки или лабиринты, по которым можно было бы с ужасом пройти, нежели самому их выстраивать. В этом есть какой-то энергетический обмен. Я не настолько на себе замкнут, чтобы пускаться в такой эксперимент.
— Вы сказали: «с ужасом пройти по этому лабиринту». Это мироощущение?
— Я имею в виду «ужас» не как нечто пугающее. В данном случае «ужас» —что-то неожиданное. И если неожиданность случается, то она может быть приятная и неприятная.
— В театре вы много сделали абсолютно разноплановых работ, и каждый раз разных. Кино же тяготеет к использованию вашего удачного типажа и жесточайше его эксплуатирует. Приходится ли отказываться от чего-то и как складывается судьба в кино?
— Опасность существует, но актер вправе регулировать такую ситуацию. После «Лимиты» мне стали предлагать что-то похожее. Я дал согласие единственному режиссеру — Александру Атанесяну. Но придумал ход: у меня парик, белые длинные волосы. В этом появилось что-то над землей созданное, не заземленность персонажа, а его романтическая сущность. Вообще, мне всегда было интересно европейское кино, которое занимается, прежде всего, людьми, а потом уже — сюжетом.
— Театральный тандем Мирзоев—Суханов состоялся. С кем еще хотели бы работать?
— То, что у меня произошло с Мирзоевым, — большое счастье: встретить режиссера, который тебя так чувствует и так понимает, которого ты понимаешь. Все интересней и интересней с ним работать. Это счастье. Это как найти спутника на всю жизнь или друга. Фатальная вещь. Уверен, не каждый способный актер может работать с любым способным режиссером.
— Насколько вы позволяете внешнему миру вмешиваться в ваш микромир?
— Очень дозированно. Общаюсь с помощью интервью, иногда меня приглашает Дибров, хожу к нему на передачу. Мы с ним, позволю себе сказать, товарищи. Читал лекции о театре и об актерском искусстве. Пока я человек, имеющий какие-то желания и потребности. Основываясь на них, позволяю этому миру проникать в себя. Мне интересно что-то — начинаю себя с ним соединять. Ничего не нравится — ничего не делаю. Все по желанию.
— По природному складу вы — созидатель или разрушитель?
— Я не знаю, какой я человек, надо спросить у людей, которые со мной общаются. Мое собственное мнение по этому поводу необъективно и неправильно. Это все виднее со стороны — кто я — созидатель или разрушитель — для тех людей, которые окружают меня.
— Вы не чувствуете себя одинокой белой вороной?
— Люди ведь все одиноки. Я здесь не открываю ничего. Человек рождается один, умирает один. По-моему, не одиноких людей нет. Столько уже написано по этому поводу.
— Вы живете в мире с самим собой?
— Нет, что вы, тогда я бы не занимался этой профессией…
Не представляю себя в мире с самим собой. Для этого нужны иллюзии, более консервативное окружение, что-то более постоянное. Я, наверное, непостоянный человек. Мне все время нужно что-то новое пожирать.
—Какое следующее звено в цепочке творческого пути?
— Я подготовил себя к тому, что следующего звена может и не быть. Не люблю никаких целей и никогда не шел ни к каким целям. Считаю неправильным держать внутри себя революционную ситуацию. Если будет все отрегулировано, мы обделим себя фантазией, импровизацией, которая требует случайности. Понимаете? Все должно быть «лестнично» и «шахматно» как-то. Есть такая наука — геомантика. Она идет еще от Соломона. Одно из ее направлений — построение объектов на земле в зависимости от звезд, от космоса, от геометрически правильного расположения. В то же время они между собой могут сочетать совершенно неимоверные, поразительные фигуры. Но так как во всем есть общий закон — это гармонично.
— Вы себя любите в этой жизни?
— Бывают разные минуты. Скорее люблю, чем не люблю. Вот курил 21 год, а сейчас девять месяцев не курю. Бросил сам, потому что мешает. Силы в себе нашел. Нет, я люблю себя. Ну есть, что ж поделать, какие-то есть недостатки, наверное, ошибки, которые совершаешь, и в то же время сознаешь, что этого делать не надо. За это можно себя и не любить. Но не любить — тоже не могу.