Преодолевать стереотипы сложно. Раз утвердившись в сознании, мнение обрастает фактами и фактиками и деформирует восприятие окружающего, подгоняя новые события под установившиеся ранее схемы и оценки. Именно стереотипный взгляд, сформированный в прошлом, думаю, объясняет некоторое пренебрежение профессиональной аудитории к абонементным филармоническим концертам.
Логика рассуждений «профессиональных меломанов» приблизительно такова: абонементные концерты всегда предназначались для широкой аудитории. Раз для широкой — следовательно, они и ориентированы на так называемого рядового слушателя. Ориентированы и программой, не обещающей особых художественных, открытий, и исполнителями, «отрабатывающими» филармоническую норму, и интерпретациями, не блещущими новизной. Профессиональный снобизм части слушателей понятен: ведь не на голой же почве возникло такое мнение. И образовывался, многократно репродуцируясь, замкнутый круг: спрос рождал предложение, а предложение, в свою очередь, формировало спрос — ординарные запросы мифического «рядового слушателя» обеспечивались ординарным же предложением приземленно «отрабатывающих норму» (этого-то все мы видели и слышали предостаточно!). А механизм, в рамках которого функционировали мифологически-приземленные кентавры, внешне обрел форму «филармонических абонементов»...
Возможно, этой системе приходит конец. Возможно, шлейф вторичности, тянущийся за абонементными филармоническими концертами еще с советских времен, начинает рассеиваться. Возможно, на наших глазах благодаря инициативе и поддержке Фонда содействия развитию искусств формируется новая традиция.
Вам хочется фактов? Что ж, «их есть у меня».
Итак, факт первый — концерт абонемента №8. Исполнители — Государственный камерный ансамбль «Киевские солисты» во главе с Богодаром Которовичем и лауреат международных конкурсов Анастасия Пилатюк.
На первый взгляд, программа концерта составлена бессистемно-пестро. Мендельсон, Шенберг, Шостакович, Скорик. Что объединяет этих композиторов, кроме камерного струнного исполнительского состава? Не очередной ли винегрет, оправданный диктатом исполнителей, перед нами? И достаточно ли струнного саунда для того, чтобы концерт состоялся как цельная художественная акция? Скепсис ожидания понятен и объясним. Но оставим в стороне стереотипно упреждающую оценку! Все оказывается значительно сложнее и проще. Кроме внешних, очевидных, признаков единства, концерт имел глубинные смысловые связи, концептуальную, если хотите, основу. Главной его идеей — той, которая и обусловила органичное соединение в рамках программы сочинений столь разных композиторов, — на мой взгляд, была идея культурологическая: оппозиция личного и внеличного, столь важная в истории европейской культуры и остроактуальная сегодня. Первое отделение концерта было отдано музыке Ф.Мендельсона. Си-минорная симфония и Скрипичный концерт ре-минор очертили зону романтической эмоциональности и экспрессии. Лишь временами Б.Которович-дирижер «извлекал» из оркестра ирреально-фантастические звучания, напоминающие о том гофманианском направлении романтизма, которое воплощено в берлиозовских и шумановских скерцо. В недрах человеческого, личного, мелосно-распевного постепенно вызревает иное — гротескное, шелестяще-пугающее, в конечном счете — оппозиционное человеческому. И чем более ярко выявление личного, «просветленного», тем более настойчиво заявляет о себе внеличное. Поэтому позднеромантические самоутверждения чреваты возможностью распада гармоничной Вселенной. «Просветленная ночь» Арнольда Шенберга в интерпретации Б.Которовича поразила явными аллюзиями к музыке Скрябина с ее «высшей грандиозностью» и «высшей утонченностью», вновь приоткрыв пути для скерцозно-гротескового. В «Скерцо» Шостаковича мелодичные виолончельные соло сметались галопирующими звучаниями, а «Партита» Скорика вновь ставила вопрос о личном, о точке опоры, о смысле. Как утверждение вечных ценностей, столь необходимых сегодня, прозвучали «бисы» — первая часть Серенады А.Дворжака и Менуэт Ф.Шуберта...
Стереотип — «сборная солянка», «подогнанная» под исполнителя и навязываемая слушателю в виде «филармонического абонемента»? Нет! Продолжение традиции — традиции умного построения концерта, традиции изысканного исполнения и тонкой музыкантской интерпретации.
Вторым фактом концертной жизни Киева, на который нельзя не отреагировать, является концерт китайско-американского пианиста Йин Ченг-Зонга и Симфонического оркестра Национальной филармонии под управлением Н.Дядюры. По внешним параметрам — обычный филармонический абонемент (№9, «Искусство фортепианной игры»). По сути — неординарное событие, продолжение старой доброй традиции. Во-первых, исполнялись очень известные, репертуарные произведения — Третий концерт для фортепиано с оркестром Рахманинова и Шестая («Патетическая») симфония Чайковского. Во-вторых, традиционное построение программы: сольный концерт и симфония. В-третьих, приглашение гастролера (Йин Ченг-Зонг — профессор Кливлендского университета, США) позволило услышать знакомую музыку по-новому, открыть в ней неведомое.
Йин Ченг-Зонг предложил весьма необычную трактовку рахманиновского концерта — несколько академизированную, лишенную полновесности романтической лирики. Выходцы из Азии занимают сегодня все более заметное место в мировой исполнительской иерархии, утверждая свое видение-слышание европейской традиции в качестве эталона. Исполнение Йин Ченг-Зонга заинтересовало соединением острой характеристичности, эмоциональной выверенности и технической отточенности. Думаю, что многие украинские пианисты будут теперь по-иному играть Рахманинова — не копируя американского профессора, а полемизируя с ним.
Настоящим же открытием концерта стала интерпретация Шестой симфонии Чайковского Николаем Дядюрой. Казалось бы, сочинение это настолько заиграно, что сказать что-либо новое в трактовке шедевра невозможно. С другой стороны, какую смелость нужно иметь, чтобы вступить в диалог с великими мира сего — ведь после премьеры, которой продирижировал незадолго перед смертью сам Чайковский, симфонию эту проводили, наверное, все великие дирижеры мира. Легенды ходят о никишевской интерпретации, у многих на слуху исполнения Фуртвенглера, Кондрашина, Светланова, Турчака. Шестой симфонией дирижировал М.Ростропович — «соединяя» попарно первую часть со второй и третью с четвертой. Существует широкоизвестная запись Мравинского. Где-то в Австралии, говорят, есть экземпляр партитуры с авторскими пометками, по которой в свое время симфонией дирижировал С.Рахманинов...
Николай Дидюра рискнул и выиграл. Он сохранил многие находки, ставшие уже традицией: замену фагота на бас-кларнет в конце экспозиции первой части; выделение третьей доли в пятидольном вальсе второй; агрессивный темповый динамизм третьей; исполнение четвертой аттака... Но он сделал и больше, соединив лучшее, что существует в истории исполнений Шестой — показал симфонию цельным живым организмом. Он подчинил оркестр своей воле — и какими малозначительными на общем фоне казались огрехи меди и несинхронность некоторых вступлений!
Преодолевать стереотипы сложно. Но еще сложнее длить традицию — не просто повторять- репродуцировать найденное кем-то ранее, а жить в ней, делая ее живой. В этом залог существования культуры, в этом, собственно, суть культуры как памяти и искусства как эмоциональной памяти человечества. Пафосно, напыщенно? Возможно. Но иначе сегодня нельзя.