Известный фотограф, художник, публицист Евгения Белорусец (она постоянно в рейтингах самых влиятельных арт-персон Украины) рассказала о работе над новой книгой, о переосмыслении терминологии, описывающей работу художника, о "сюжете" скандала в музее П.Тычины, связанного с цензурой, а также о культуре памяти как таковой - как в искусстве, так и в жизни.
Евгения всегда глубоко погружается в выбранную тему, создавая документальные репортажи на реалистические сюжеты. Как отмечают критики, ее фотографии - это нарративные, полупостановочные образы, отражающие сложные социальные структуры. Чтобы создать свои проекты, она много путешествует - как в Западную, так и в Восточную Украину. В 2014–2015 гг. она много раз побывала в Донбассе и сделала по мотивам своих поездок большой проект "Победы побежденных", рассказывающий о труде шахтеров в Донбассе. Цель этого проекта - сосредоточить внимание на громадах, существование которых было непреодолимым препятствием на пути распространения военного насилия.
- Евгения, вы живете и работаете в Киеве и Берлине. А какие арт-проекты у вас в настоящее время в Германии? И каких арт-проектов ожидать - уже в Украине?
- В вашем вопросе меня беспокоит словосочетание "арт-проект". Оно напомнило мне о том, что нам необходимо заново изобрести терминологию, описывающую работу художника. Хоть задача эта занимает далеко не первое место в ряду предстоящих дел. Cлово "арт" - практически лишено смысла и маркирует не столько род деятельности, сколько идею о чем-то неуловимо более современном, чем "художественная работа" или "художественное произведение". Зачастую, арт-проект - пустое место, куда помещаются различные неудобоваримые занятия, о которых нечего сказать, кроме того, что они идут в ногу со временем. И если от "проекта" ввиду терминологического дефицита пока сложно отказаться, можно хотя бы перестать использовать "арт". Для меня как раз важно саботировать в моей работе "тренд", "тенденцию". Это касается и текста, и фотографии, язык которой претерпевает постоянные изменения, если прислушиваться к "тенденции".
В моей новой работе я ищу возможность установить парадоксальные взаимоотрицающие отношения между изображением и голосом человека, между текстом и фотографией.
Сейчас я завершаю работу над книгой, построенной как развернутая пьеса, где удлиненные реплики - фотографии, голоса, пересказанные жизненные сюжеты и даже отдельно взятые социальные явления, обретающие форму личной истории. Пока я закончила работу над основным корпусом текстов и надеюсь, что книга вскоре будет опубликована.
- Не так давно к 100-летию большевистского переворота в Музее-квартире Павла Тычины была организована выставка объединением "Худсовет". И, по сообщениям СМИ, вы обвинили музейщиков в цензуре. Можно ли вернуться к этой теме и уточнить детали?
- Спасибо, что вы вспомнили об этом случае. Ваш вопрос позволяет мне вернуться к выставке "Праздник отменяется" - довольно большой работе кураторского объединения "Худсовет", осуществленной на двух площадках: в здании "Тарелки" и в литературно-мемориальном музее-квартире П.Тычины в Киеве. Это была, на мой взгляд, одна из наиболее значимых коллективных выставок, организованных за последние годы в Киеве. Она собрала не только работы, но и авторские позиции, и могла стать для зрителя словарем практик работы с историей, с травматическим и перечитываемым прошлым и с настоящим моментом. Фактически выставка была посвящена чувству времени, возможности пересоздавать свое историческое время, различать присутствие власти, всегда пытающейся наложить на историю фильтр идеологической цензуры. Для нас крайне важно, чтобы этот аспект выставки был увиден и прочитан, но - как это все чаще случается в Украине - он был заслонен новостным поводом, скандалом.
Вы спрашиваете о сюжете этого скандала? Он прост. Музей П.Тычины снял с экспозиции работу Давида Чичкана, сославшись на то, что эта работа была подвергнута нападению правых радикалов в феврале 2017 г. В сторону музея не прозвучало никаких угроз, на музей не оказывалось давление. Это решение музей принял без какого-либо внешнего повода, просто по наитию, из страха, как бы чего не вышло. Мы с нашей стороны предложили организовать охрану выставки, но это предложение принято не было. И когда музей отказался от любых компромиссов, даже от идеи устроить отдельное событие - показ работы Давида Чичкана в сопровождении охраны, мы были вынуждены закрыть выставку. После последней экскурсии мы без всякой охраны показали работу Давида на улице, возле музея. Естественно, никакого нападения не произошло.
Проблема этой ситуации заключается не только в акте цензуры, но и в том, что по-видимому, разрушена некая система координат, в которой цензура неприемлема.
После этого случая мнения общественности разделились, и мы слышали постоянные возмущенные реплики "в защиту музея". Словно музей нужно было срочно спасать. Но от чего, от наших попыток сделать выставку? Общество будто отказывает себе в возможности разобраться с явлением цензуры, отказаться от нее и направляет гнев те высказывания, которые ее провоцируют.
- И что вы думаете о цензуре как таковой - в современном мире, в современной Украине? Сталкиваются ли сегодня художники с ее проявлениями в том или ином виде?
- Со стороны музея Тычины это был акт цензуры - ничем не прикрытый, откровенный, напоминающий действия бывшего директора "Мыстецького Арсеналу" Наталии Заболотной, которая продолжает глумиться над украинским законодательством и правом на свободу высказывания, умножая самодовольные признания в уничтожении работы Владимира Кузнецова. Ущербность ситуации в том, что цензура перестала прятаться, она даже не пытается замаскироваться, а происходит совершенно открыто, едва прикрывая свои действия благими намерениями.
Очевидно, мы оказались перед вызовом, который требует межцеховой солидарности - художников, журналистов, писателей, юристов и правозащитников. Цензура не исчезнет сама собой, каждый подобный случай лишь укрепляет ее логику.
Меня поразило то, что дирекция музея П.Тычины довольно долго совещалась по поводу возможности показать работу зрителям, но все же приняла решение против свободы высказывания. Значит, аргументы в пользу цензуры сегодня сильнее всех остальных доводов.
- Один из ваших громких проектов был связан с событиями в Донбассе. Как вам кажется, эта тема уже "изжила" себя в плане обостренного к ней интереса, как это было несколько раньше? Спустя время вас тянет, как фотохудожника, снова туда - в Дебальцево, в другие города?
- Книга, над которой я сейчас работаю, возвращается к этим местам, но еще больше - к голосу-шагу, навязчивой идее… Это фрагмент воображаемой родной географической карты, которой продолжают наноситься повреждения.
Мышление о Донбассе как о "теме", которая может перестать быть актуальной, - ложный защитный рефлекс, призванный примирить нас с тем, что наше когда-то мирное общество продолжает переживать милитаристскую метаморфозу, с тем, что возможна анахроничная и бессмысленная внешняя агрессия.
Вы упомянули в вопросе Дебальцево - и название города отозвалось во мне ощущением огромной утраты. Сейчас, как бы я этого ни хотела, я не могу поехать в Дебальцево, не могу сесть на поезд и оказаться в месте, где жили мои друзья, их родители. Эта несвобода может мешать, как мешала бы человеку жить связанная рука. Время проходит, но оно нисколько не примиряет со сложившейся ситуацией, оно не объясняет, почему кто-то посчитал возможным с помощью тяжелой артиллерии "отвоевывать" мирный город, уничтожая при этом целые микрорайоны, школы и дома. Может быть, это прозвучит абсурдно: мне кажется, нам нужно как можно чаще бывать в городах, примыкающих к военным действиям. Ехать туда или хотя бы бывать мысленно, читать о них. Путешествие - это единственная возможность понять действительность, то и дело ускользающую от нас из-за того, что она постоянно меняется и является объектом перманентных пропагандистских атак.
- В одном из интервью вы говорили о "культуре памяти", это было связано с гражданским обществом, с текущими событиями. Но если расширить тему, что для вас - и вчера, и сегодня - культура памяти? Как в искусстве, так и в жизни?
- Культура памяти для меня в первую очередь состоит в возможности сосуществования различных вариантов и микроисторий. Фактически одна доминирующая "правильная" версия прошлого - это уже форма беспамятства, растерянности, потери себя и других в Большом историческом нарративе. Подобное беспамятство было маркером советской эпохи, требующей от каждой даты лишь одной формы ее бытия, и настоящее время прочитывалось в том же ключе. В то же время настоящее в его непосредственном опыте переживалось как абсурдная пародия на его официальную версию. Но как только оно переходило в прошлое, сразу же присоединялось к пантеону идеологически выверенных минут.
Мне в моей работе очень интересен разрыв между личным опытом-воспоминанием и верой в некое прошлое-установку, которое выучивается как стихотворение на память.
В советское время, пусть для каждого был очевиден разрыв между официальным историческим нарративом и реальностью, все же официальный язык, язык власти перекрывал доводы непосредственного восприятия. В сегодняшней Украине крайне сильны эти советские традиции, превращение памяти в политическую арену перманентных сражений идеи с опытом и свидетельством. Декоммунизация, на мой взгляд, обернулась чем-то совершенно противоположным: возрождением советских идеологических институтов, структурирующих воспоминания. Добровольно, под видом отказа от тоталитарного наследия, мы согласились принять советскую авторитарную модель коллективного осуждения, в которой нет места анализу или сложной рефлексии, как нет места и индивидуальной противоречивой истории, плюральности и демократическим практикам.
Кураторская деятельность объединения "Худсовет" в последнее время направлена на поиск иных практик взаимодействия со временем и историей. Нам нужно изобретать и находить не одну, а множество машин-механизмов работы с воспоминаниями и с коллективной памятью. Для меня сейчас в этом смысле важен и онлайн-журнал "Просторы", где встречаются и будут встречаться, как я надеюсь, различные версии прочтения общества и истории искусства.
Это всего лишь две инициативы, к которым лично я непосредственно причастна. Но я наблюдаю и другие начинания, которые могут помочь нам выйти из замкнутого круга исторического фетишизма. И это позволяет мне на что-то надеяться.
Из досье. Евгения Белорусец родилась в Киеве. Живет и работает в Киеве и Берлине. Получила магистерскую степень по литературе в Киевском национальном лингвистическом университете и диплом по документальной фотографии в фотошколе Виктора Марущенко, а также закончила аспирантуру в Венском университете. Белорусец основала литературный журнал "Просторы" в 2008-м, а в 2009-м стала членом кураторской группы "Худсовет". Некоторые выставки: 2012 - Interim Days: Tbilisi, Государственная академия искусств, Тбилиси, Грузия; 2012 - "Спорная территория", Севастопольский художественный музей им. М.Крошицкого; 2012 - Queerfest 2012, экспериментальная платформа "Тайга", Санкт-Петербург; 2013 - "Украинские новости", ЦСИ "Замок Уяздовский", Варшава, Польша; 2013 - "Судебный эксперимент" (Галерея SIZ, Риека, Хорватия); 2016 - "Победы побежденных", Национальный музей им.Т.Шевченко.