Джонатан Долимор — известный английский культуролог, филолог (исследователь литературы Возрождения, в частности ренессансной драмы), социолог и исследователь теории сексуальности. Он является одним из основателей магистерской программы «Сексуальное диссидентство и культурное изменение» в университете Сассекса. Эта программа привлекает внимание ученых всего мира. Господин Долимор — профессор английской литературы в университете Йорка. В позапрошлом году на украинском книжном рынке появилась его научная работа под контроверсионным названием «Сексуальное диссидентство», выпущенная издательством Соломии Павлычко «Основи» (пер. И.Гарника и П.Таращука). Предлагаем специальное интервью с профессором Долимором, оппонентом и защитником в многочисленных научных дискуссиях по затронутой проблематике.
— Профессор Долимор, как бы вы охарактеризовали основное направление поисков, в частности, в исследованиях по теории сексуальности? Насколько известно, такие эксперименты с моделированием сексуальности как научного объекта исследований до сих пор вызывают неистовую критику, сопротивление и «научную» нетерпимость. И все же, зная это, вы решили завершить книгу «Сексуальное диссидентство».
— Я не знаю, как было бы лучше всего обозначить научное поле, в котором я работаю. Мои исследовательские книги были написаны на тонкой междисциплинарной границе философии, литературы, истории, биографии и, наконец, автобиографии. К тому времени, когда мне пришла в голову мысль написать книгу «Сексуальное диссидентство», никто не хотел начинать это научное исследование по всем известным причинам. Даже у нас, в Британии, эта тема не вызывает высокой научной степени уважения в интеллектуальных кругах. так что я не знал, будет ли место для моего исследования на научных полках. В то же время мои научные поиски один редактор мейнстримного издательства University Press определил как «сумасшествие», «бабушкины сказки». К тому времени, когда книга была написана, начали появляться гей-штудии, и тот же издатель вдруг захотел как можно быстрее напечатать мой труд.
— В чем заключалась основная идея, побудившая к написанию книги «Сексуальное диссидентство»?
— Наверное, мой собственный опыт гомосексуализма, — это было основным толчком, заставившим меня найти глубинные ключи к моей природе. Я начал детективные поиски в прошлом и постепенно выходил в пространство современной культуры.
— Я знаю, что многие ученые выступают против «микстовых» исследований с одновременным привлечением материалов по литературе, философии, теологии и культурологии...
— Но я — только «за». Я потерял интерес к сухим узкопрофессиональным научным исследованиям с одной научной извилиной. Я согласен, что философия, теология и литература столь же нужны для комплексных (гуманитарных) штудий, как и социология, экономика или другие, более «строгие», научные дисциплины.
В разделе «Отдельные параметры» работы «Сексуальное диссидентство» я сказал своим читателям: «Эта книга появилась на перекрестке многих перспектив — таких, как биография, литературоведение, культурология, теодицея, общественная история, психоанализ, философия, феминизм и новая область — исследование лесбийских отношений и мужеложства. По моему мнению, эта работа представлена в духе культурнического материализма, хотя и в нем отвергнуты одни позиции, а именно ортодоксальной материалистической традиции, устоявшиеся в культурологии, а взамен приняты другие, которыми до сих пор в основном пренебрегали. Точнее этот труд нужно было бы определять как воссоздающий точки пересечения указанных перспектив, иногда противоречащих друг другу».
Периодически возникают одни и те же связанные проблемы, чаще всего две. Первая — разносторонняя, часто гневная, местами разгромная полемика между господствующими и подчиненными культурами, сообществами и характерами. Вторая — анализ таких понятий, как самосознание, стремления, которыми оперируют язык, идеология, культура, принадлежащие к господствующей сфере, а также — в других сферах, оппонирующих господствующей. Одно такое сопротивление, оперирующее гендерными понятиями, время от времени накаляет это противостояние между господствующими и подчиненными структурами. Я называю это сексуальным диссидентством. Литературные произведения, исторические события и субкультуры, связанные с этим явлением, хотя обычно и не упоминаются в сегодняшних дебатах (литературоведческих, психоаналитических, культурологических), тем не менее остаются для них превосходным иллюстративным материалом.
— Джонатан, скажите: почему в таком уважаемом на Западе журнале, как Times Higher Education Supplement, было высказано пожелание внести ваше «Сексуальное диссидентство» в гуманитарную программу высшей школы?
— Если честно, я не знаю, почему они так написали. Может, следует их спросить? Как по мне, видимо, потому, что сейчас разные движения, связанные с историей гендера и сексуальности (феминизм, гей-штудии, теории иначести, девиантов и т.д.), столь мощные, что мы [ученые] больше не можем их игнорировать. Вопрос сексуальности сейчас — обязательный компонент серьезных гуманитарных трудов.
— Какова, по-вашему, роль индивидуальности в истории человечества?
— Индивидуальность — это и результат истории, и то, что оказывает ей мощное сопротивление. В таком случае индивидуальность — самый важный парадокс как человеческой идентичности, так и человеческой истории.
— Каковы результаты изучения вами природы греха, начиная от трудов Святого Августина?
— Изучение Святого Августина только подтвердило мысль, высказанную ранее, — о важности применения теологии в гуманитарном поле исследований. Мои поиски подтвердили идею, что отклонение — это сначала теологическая категория и что эта теологическая история отклонений и сейчас формирует их восприятие, «функционирование» в современном сексуальном смысле. Действительно, нельзя понять ненависть к сексуальным отклонениям (так называемым!) без осознания того, что это генетически связано со страхом перверсии, что в теологических категориях было оппозицией к «конверсии» (преобразованию).
Динамика отклонений свидетельствует о той взаимосвязи, благодаря которой противоположные тенденции обретают органическое единство. В пределах метафизических построений категории «другого» самым типичным препятствием является признак ближайшего, то есть такого, что является смежным, и потому связывается во времени или пространстве.
— Читая работу, я постепенно приходил к мнению, что в современном обществе одной из определяющих идентичностей является гомосексуальность.
— Да, конечно. Именно это я и хотел показать в своей работе «Сексуальное диссидентство» на примерах гей-чувственности. Но о механизмах этого процесса лучше узнать непосредственно из моей штудии.
— Какое определение гомосексуальности в вашем дискурсе?
— Гомосексуальность — это то, что, с одной стороны, угрожает другим формам сексуальности, но, с другой, неотделимо от них. История, культура — и не только великие гении и индивидуальности — глубоко бисексуальны, я это доказал в этом своем труде.
В моем исследовании термин «гомосексуальность» не мог не сказаться на его коннотативной структуре. Понятие гомосексуальности, которое я объясняю, не приобретает черты определенной аутентичности. Наверное, здесь оно овеществляет ряд признаков с более-менее специфическими культурологическими измерениями, но с историей более широкой и сложной, чем может себе позволить конструктивистский подход. Я уже писал, что гомосексуальность генерирует новую, собственную историю, освещающую проблему маргинальности, о которой ведут дебаты современные культурологи, психоаналитики и филологи. Именно поэтому современный критик гендерной теории Джудит Батлер в своей книге «Гендерные проблемы» использует пространство гомосексуальности, чтобы развенчать гендерную теорию, опровергнуть ее определяющие термины, включая те, которые возникли как мода на гомосексуальность.
В этой работе также привожу факты, когда гомосексуализм был сведен к категории культурно-исторического «врага». История эмансипации гомосексуализма в Германии показательна ужасной диалектикой, когда поступательное развитие определенной идеи дает пищу своему отрицательному аналогу. Я привожу в тексте много примеров такого явления, поэтому сейчас не буду останавливаться на исторических вывертах.
— Почему для начала книги «Сексуальное диссидентство» вы избрали именно стихотворение Одена «Поиск»?
— Я обожествляю пустые перекрестки под лучами солнца — все это показывает суету времени и неумение человека жить. И это потерянное время, и потери жизни наполняют всю нашу историю, а не только сексуальное диссидентство.
— Ваши предположения относительно проблемы идентичности человека сегодня и в будущем?
— Каждый должен найти в этом мире свою идентичность. Но это самая трудная задача. Намного сложнее изменить даже собственную культурную идентичность, чем природу.
— В чем заключается ваш самый большой успех в жизни?
— В том, что я до сих пор жив — выжил после страшной болезни под кодовым названием ВИЧ/СПИД (и после общественного осуждения) и после суицидальных депрессий.
— В чем заключаются ваши профессиональные успехи сегодня? Определено ли поле для дальнейших исследований?
— У меня никогда не было и я не хочу фиксированных профессиональных успехов. Академическая жизнь меня очень разочаровала, потому пока я ее оставил. Конец академической истории. Или просто конец истории.
— Джонатан, в завершение нашего разговора: каким может быть влияние «Сексуального диссидентства» на пространство современной культуры?
— Нет, Дмитрий, это вопрос не ко мне. Я знаю только, что моя книга была распродана в мире тысячными тиражами. Я не мыслю категориями глобальных перемен и сдвигов. Буду рад, если каждый, кто прочтет ее, возьмет для себя хотя бы несколько мыслей, которые останутся с ним до конца. Это все. На большее я не претендую. Больше не претендую...