Автор словаря «Основы врат чести», немецкий композитор и теоретик XVIII столетия Иоганн Маттезон неоднократно обращался ко многим своим современникам с просьбой составить собственные жизнеописания для своей фундаментальной работы, чтобы сей обширный труд содержал только самую полную и точную информацию. Ибо, по мнению Маттезона, не кто иной, как только сам музыкант мог дать для его словаря исключительно достоверные и совершенно правдивые сведения о себе и своем творчестве. Не раз обращался он к своему давнему другу Георгу Фридриху Генделю, и к его современнику Иоганну Себастьяну Баху, но ни тот, ни другой так и не удовлетворили просьбу Маттезона, и словарь «Основы врат чести», содержащий биографии 148 выдающихся музыкантов современности, так и вышел в свет без упоминания имен Баха и Генделя. Так не состоялась еще одна из их многочисленных возможных встреч.
Впрочем, нам все же не следует обижаться на автора словаря за отсутствие в нем интересующих нас в данный момент статей — о творчестве Баха и Генделя сохранились сведения в других, не менее компетентных источниках. А вот факт отсутствия имен именно этих двух композиторов сам по себе достаточно любопытен тем, что оказался в некотором смысле пророческим — как на страницах словаря Маттезона, так и в жизни двум мэтрам немецкого музыкального барокко так и не суждено было встретиться. Хотя, на первый взгляд, она даже была в некотором роде «запрограммирована» свыше: и тем, что оба композитора появились на свет почти одновременно — в 1685 году, с разницей всего лишь в месяц, Гендель в конце февраля, Бах — в конце марта. И даже места рождения обоих находятся весьма недалеко друг от друга: Галле, место рождения Генделя, не намного более ста километров отстоит от города Айзенаха (или, в традиционном произношении, Эйзенаха), где появился на свет Бах. Конечно, время и место рождения ни простые люди, ни даже гении не выбирают; и даже такое пространственно-временное совпадение ничего не программирует наперед — ни в судьбах, ни в творчестве. Но то, что это не просто случайность, в какой-то момент можем почувствовать каждый, хоть сколько-нибудь интересовавшийся этим вопросом. Как и не случайно то, что встретиться в этой жизни Баху и Генделю так и не довелось.
Вряд ли найдем в истории музыкального искусства столь непохожие биографии, чем у Генделя и Баха. Бах, как известно, был отцом огромного семейства, проживший жизнь, не выезжая за пределы своей родной Германии. А Гендель так и не создал своего семейного очага, исколесил всю Европу и в конце концов обосновался в Англии, своей второй родине. Столь же различны и музыкальные жанры, в которых они работали; весьма непохоже их восприятие мира, также, как и его выражение в музыке. Баховская модель мироздания совершенна по конструкции, но статична, как космос греков или универсум Лейбница, покоящийся на harmonia praestabilita; генделевская модель стала одним из предвосхищений уже рождающийся в недрах барокко музыкальной динамики, столь характерной для последующей эпохи класицизма. И, конечно же, при жизни Гендель, как более соответствующий духу времени, был популярен, но вот впоследствии символом музыкального барокко (и музыки вообще, наряду с Моцартом и Бетховеном) стал Бах.
Посмертная все возрастающая слава Баха и некоторый уход в тень с вершин музыкального Олимпа его намного более знаменитого при жизни коллеги породила у современного просвещенного обывателя фарисейского толка чувство удовлетворенной справедливости. Но если быть полностью честными перед самим собой, то мы вынуждены признать, что это, конечно, чувство не справедливости, а зависти — к чужой славе, к чужому успеху. Отсюда многочисленность и популярность версий о возможной, но несостоявшейся встрече Баха и Генделя, где последний зачастую показан как самодовольный и самовлюбленный, избалованный славой и успехом музыкальный мэтр, поучающий скромного и бедного кантора церкви святого Фомы. Но при этом, боясь признаться даже самому себе, тихо ему завидует, поскольку предчувствует, что грядущее все же не за ним, Генделем. Все это напоминает до боли знакомую историю о Моцарте и Сальери, разве что без драматической развязки.
Но, похоже, человечество постепенно расстается с несколько однобоким видением проблемы творчества, гениальности и земной славы. Sic transit gloria mundi, но, тем не менее, гении нуждаются в славе, и причем прижизненной и земной. Такова их природа. И не нужно забывать о том, что Баха и Генделя собственная музыка интересовала лишь постольку, поскольку давала средства к существованию. А что касается личной, а не только творческой жизни, то как раз здесь Бах был, возможно, намного счастливее, чем его знаменитый коллега. Бороться с судьбой пришлось не ему, а Генделю — последнему довелось пережить несколько провалов своих сочинений, причем отнюдь не самых неудачных. А сколь сильным может быть подобный удар, мы можем представить, вспомнив, что Бизе так и не смог пережить провала своего любимого детища, оперы «Кармен». Баховские сочинения современникам, конечно, не понятые и не оцененные до конца, «провалиться» в традиционном смысле не могли, потому что, работая в области церковной музыки, он автоматически был «застрахован» от подобных случаев. Генделю пришлось бороться и с тяжелыми болезнями, и не раз его жизнь, казалось, была близка к завершению, но неимоверным усилием воли он заставлял болезнь отступить. Но вот в его музыке ощущения перенесенных страданий нет, как и следов какой-либо борьбы. В отличие от Баха, которому удалось гениально воплотить в музыке, в знаменитых «Страстях по Матфею», страдания Христа, не пережив больших страданий лично столь непосредственно, как пережил их Гендель.
И именно здесь перед нами открывается совершенно новое видение творчества обоих композиторов не только как выразителей ведущих идей своего времени, но и как людей, чье переплетение судеб также самым странным образом оказалось выражением эпохи. Барокко — эпоха сосуществования контрастов и противоположностей, не имеющих прямого воздействия друг на друга. В музыке подобное явление получило название единовременного контраста — сосуществуя в едином пространственно-временном континууме, они, будучи весьма различны, во многом дополняют друг друга и так и не находят точки соприкосновения, той точки, возможность которой и по сей день будоражит людскую фантазию.
Не будем фантазировать, сколько таких точек могло бы быть. Ведь долгое время они жили и работали в местах, расположенных совсем недалеко друг от друга. И искали место церковного органиста в одних и тех же городах. Как, например, в Любеке, где работал в свое время очень известный органист Дитрих Букстехуде. И оба они в разное время отказались от этого места, потому что по негласному правилу необходимо было жениться на его дочери. Этого почему-то не захотели сделать ни Гендель, ни Бах…
Этот факт мы относим, конечно, к разряду юмористических, но, тем не менее, истории любят повторяться, правда, в другом месте и в другое время. И вот спустя двести лет, в 1895 году, но все в той же Германии опять рождаются два композитора, своими биографиями и творчеством весьма непохожие друг на друга, как некогда Гендель и Бах. Этих композиторов звали Пауль Хиндемит и Карл Орф. Конечно, их имена пока не стали символами эпохи, и не они произвели революцию в музыке, подобную нововенцам. Для музыкального воплощения ХХ века понадобился не один десяток композиторов — столь он был насыщен. Но некоторые параллели провести все же можно. Впрочем, эти аналогии в чем-то условны, а баховское и генделевское начало живет и в творчестве других композиторов. А нам, видимо, следует ждать очередную пару композиторов-двойников, способных в музыкальных звуках описать реалии бытия уже не нашего, но грядущего столетия.