С появлением Интернета домашняя библиотека как будто отходит на второй план. В сети можно не найти всех новейших авторов и произведений, но классику последних веков «нарыть» несложно. Здесь к вашим услугам весь набор постсовременного интеллигента — Маркес—Борхес—Кортасар плюс Мураками и Тимоти Лири. Здесь и «Солнечный анус», и «Голубое сало» — как не посягнуть на такую лепоту? Но странноватые наши интеллигенты продолжают покупать «бумажную» литературу. Какая-то неизлечимая большевистско-просветительская любовь к книге. Вслушайтесь, как звучит само слово «библиофил». Ей-Богу, одно из сексуальных отклонений — заиметь книгу как вещь, прощупать, овладеть ею. Ничего, кроме жажды присвоения. Но отношения читателя с текстом неминуемо будут переходить на новый уровень — от читательского Эроса в беспощадный виртуальный Танатос.
В Интернете есть электронная библиотека Мошкова. Тучные гроздья романов распирают дисплей, как резиновую грушу. Дисплей раздувается и провисает над моим столом. Я поддерживаю его, как желеобразную ягодицу, — лишь бы не прорвало. Сразу выуживаю оттуда творение Чарльза Буковски. Старый, жаждущий любви Чарльз Буковски. Мятежный весельчак, алкаш и геморойник (я так подозреваю). «Макулатура» — судя по названию, неплохой роман. Загружаю все полностью и сохраняю как текстовый документ. Потом открываю этот предлинный файл с расширением «txt», и компьютер слегка дрожит. Меня тоже всегда распирает, когда спешу на встречу с прекрасным.
За домашний Интернет мы платим из своего кармана, поэтому читать романы в сети — небольшое удовольствие. Лучше сделать электронный кусок прозы текстовым документом. И сожрать его полностью. Чтение с дисплея несравнимо с чтением книжек. Здесь текст протекает мимо тебя, ты только тычешь в «Page Down». Книга же проходит через твои руки. Книга чересчур материальна. На нее трудно поднять руку. А кому это удается, тот Герострат, имбецил, инфантил или три в одном. Текст электронный сам приглашает к убийству. Да, его хочется убивать сразу же по прочтении.
«Вытянув» интернетовский роман, нужно прежде всего отсечь его жирную голову, чтобы эта гадость энергичнее извивалась. Далее осилить заметный кусок и тут же отрубить — нужен спазм, дух семиотической смерти. Завершать экзекуцию следует очень избирательно. Мелко сечь, не дожидаясь окончания отдельных частей, лихорадочно стирая даже неполные страницы. Удалять же все целым файлом — «не тот хвасон». Компьютер тогда обязательно спрашивает: «Вы действительно хотите отправить файл туда-то?» Меня раздражают любые сомнения. Текст нужно решительно расчленять.
Скопированный из Интернета роман — это не тело, а голая его проекция. Это смоделированная кукла, в которую втыкают иглы, чтобы убить прототип. С каждым моим «Delete» интернетовская библиотека Мошкова уменьшается, худеет. Я спущу этот напичканный шар до состояния рваного презерватива, из которого вытекла даже извергнутая мокрота.
Европейские гуманитарии прошлого века (апологеты рецептивной эстетики и т.п.) писали о чтении как совместном творении. О произведении как общей креации читателя и автора. Некоторые считали, что читатель самостоятельно творит текст, организовывает его собственным восприятием. Туфта. Вот вам чтение как убийство. Убийца текста кайфует скорее от убийства, нежели от текста. Такой катарсис сильнее.
Старый, похмельный, гениальный Чарльз Буковски... Он писал свою макулатуру, одной рукой хватаясь за граненый стакан. Величие горения в акте созидания. Позднее у него появился компьютер, и в дневнике последних лет жизни он написал: «С печатной машинкой — это как барахтанье в болоте. С компьютером — катание на коньках. (...) Сильный порыв. Это бег ради веселости, славы и спасения». Какой наивный пафос! Буковски не знал, что эти коньки мгновенно стираются. «Delete» — и ты уже в тартарарах. Ноль веселости, никакой славы и никакого спасения.
«...Дождь прекратился, но хандра не прошла. И к тому же стало прохладно, и пахло так, словно кто-то мокрый испортил воздух». Остроумно! «Delete»! «…Я отошел и сгреб с пола битое стекло. Потом возвратился, открыл ему рот и бросил стекло туда. Потом потер ему щеки и немного похлопал по ним. Губы у него покраснели». Эстет Буковски! «Delete»! «...Половина его тела лежала на кушетке, а вторая — где-то в другом месте». Какой патрет, какой пейзаж! «Delete»! «Delete»! «Delete»! «Delete»... Вот и конец макулатуры. Где ты, Буковски? Еще одна жертва в перечне моих литературных преференций.
Джулиан Барнс. «История мира в десяти с половиной частях». Я расчленил эту историю на сотню частей, поочередно стертых с памяти (компьютера? моей?). Татьяна Толстая. «Кысь». Красивая была Кысь, грызлась, царапалась. Но не избежала сей судьбы... Фаулз. «Коллекционер». Роман о медленном убийстве. Убить роман об убийстве — особое удовольствие. Фолкнер, Набоков, Гомбрович, Керуак, Берроуз, Гибсон, Коупленд, Кобо Абе, Мураками... Предметы моего беспощадного ликбеза. Я всех посек, перемолол в шрифтовой фарш.
Эпоха потребления пропагандирует единовременность. Это удобно, это гигиенично. Перевари и выбрось. Никогда не возвращайся к котлете, уже однажды съеденной. И никогда не перечитывай уже прочитанное. Эпоха потребления в культуре тоже наступала. Читатель — это ликвидатор текстов. Это санитар ноосферы, червь, пожирающий текст, стирая, переводя его в ничто. Патрик Зюскинд в своем эссе «Литературная амнезия» удивлялся, как же так случилось, что изо всех заглотанных томов рафинированной прозы у него в голове не осталось ничего. Просто Патрик Зюскинд тоже был червем-ликвидатором — в наилучшем смысле слова.
История литературы — это история войны автора с читателем. И это не война спроса и предложения. Это просто война. Нужно больше писать, чтобы не успевали все пожрать. Нужно больше жрать, чтобы не успевали наплодить катастрофическую массу текстов (ибо кто сказал, что количество текстов в мире не может быть катастрофическим?). Так было всегда. Просто сейчас мы наблюдаем эскалацию конфликта. Этой войне больше нужны «пожиратели», нежели «творцы». А значит, все на борьбу с текстом! Может, рукописи и не горят, зато удаляются одной кнопкой.