У меня для вас новость. Наконец, хорошая. Театральная, евроинтеграционная. Режиссер Андрей Жолдак выдвинут на престижную европейскую премию New Theatrical Realities («Новая театральная реальность»). По большому счету это евроаналог «Оскара», только сценического. Весьма почетная награда. И сугубо для избранных, для строго «отсеянных». Для тех, кто знает, какими шоковыми ухищрениями щекотать расслабившуюся старуху-Европу. Не так давно, скажем, эту премию снискал модный режиссер-прибалт Алвис Херманис (имел счастье видеть его «Соню» по Т.Толстой — и эта штука, скажу я вам, посильнее иного — разного).
Жолдак же — человек пробивной и «пуленепробиваемый» — шокотерапевтическими «верлибрами» своих сценических дискурсов тоже угодил Старому Свету. И чего уж тут нам морщиться — лучше поздравим человека... Сам-то я не пылкий поклонник многих его параноидально-эстетских опытов. Но с другой стороны — «мой» любимый театр — уж давно играет на Байковом, так что ж теперь в монастырь? А тут в кои веки в «Евросоюз» (театральный) приняли — без волынки и фейс-контроля. Так что порадуемся.
Жолдак на днях был проездом в Киеве (курсирует между Москвой и Берлином). И в эксклюзивном интервью «ЗН» накануне New Theatrical Realities не только отвечал на мои каверзности, но еще и о многом расспрашивал. Так как птица он перелетная — и не всегда «в курсе дела», что творится под крылом самолета — на родине его театральной.
— Андрей, от разных людей знаю, что твоя московская «Кармен» (с Машей Мироновой) опять «электорат» поссорила. Одни уходили. Другие досидели — и были счастливы. Была даже рецензия с красноречивым названием «Провал Жолдака» или что-то в этом духе.
— Было десять рецензий. Девять — восторженных. И одна, о которой ты говоришь. Даже не знаю, кто написал! Я не знаком с этим человеком… А то, что уходили, — да, это правда. Я не скрываю. Но это было на премьере — в зале театра имени Моссовета. На 1200 мест. 600 человек стали спорить и возмущаться — прямо во время просмотра. Остальные 600 стали их успокаивать, прогонять: «Уходите, не мешайте нам смотреть!» Крик, свист, все такое. Теперь спектакль идет в зале на 600 мест, это театр Камы Гинкаса. И «Кармен» нашла свою аудиторию.
— Разумеется, это иная «Кармен», нежели та, которую помнят в Киеве, — с прекрасной сценографией Марии Левицкой, с участием Хостикоева и Спесивцевой. Одна довлеющая люстра над пустынным побережьем… Чудо какое…
— Спектакли, конечно, разные. Я сам другой теперь. Меняюсь! Совершенствуюсь. От чего-то отхожу. К чему-то прихожу. Теперь мне интересней кинематографические приемы в театре. По этим принципам и решена «Кармен». На премьеру в театр Моссовета, кстати, приходили многие кинематографисты. Лунгин, Хотиненко, Рената Литвинова… Рената мне говорит: «Я слышала о тебе от Киры Муратовой. Надо поработать». И мы будем работать.
— Над чем?
— Это будет «Идиот». По Достоевскому. Литвинова — Настасья Филипповна. Совершенно неожиданный фильм.
— Догадываюсь: уж точно не «пырьевский». И уж совсем не «бортковский».
— Правда, нет Мышкина.
— А Евгений Миронов? Тем более «Федра» прописана на его сцене в Театре наций — возле Красной площади.
— Миронов уже сыграл своего Мышкина. Здесь должен быть другой человек. Неожиданный. Ну а если вернуться к «Кармен» — к киевской версии... Тогда в Украине у меня была большая влюбленность. В жену Вику. В Толю Хостикоева (он играл Хосе). Я любил его как актера, конечно. Была влюбленность в художницу Машу Левицкую. Ощущение романтического периода. И я был моложе. Теперь мне — 45. И все иначе. Поэтому и московская «Кармен» — жесткая, жестокая.
— То есть история совсем не про любовь?
— История больше о сексе. О цинизме. О беспределе в человеческой душе. Мы некоторые сцены снимали на камеру. И вот идет репетиция... Я ставлю на видео оперу Дзеффирелли. Говорю: «Смотрите и делайте то, что чувствуете в этот момент!» Маша Миронова посмотрела и сказала: «А можно, я возьму автомат и всех расстреляю?» — «Можно!».
Так родилась одна из сцен. Но мы, естественно, выходили за рамки Мериме. И за границы устоявшихся мифов о Кармен. Кто-то это принял — в основном из продвинутой части московского театрального бомонда. А некоторые «классики» еще больше меня возненавидели. Хотя на премьеру, ты бы видел, пришли — и «русское золото», и «русский алмаз». И Собчак, и депутаты, и папарацци. Где искусство, где светская жизнь? Черт его разберет.
— Классики, должно быть, имеют основания относиться к тебе настороженно. Из года в год травится байка, как Галина Борисовна Волчек приглашает Жолдака в «Современник» на постановку. Да вот не доедешь — из-за пробок, что ли?
— Галина Борисовна и сейчас зовет. Это правда. Только наша давняя идея спектакля с ее участием «Жизнь впереди» по Ажару уже вряд ли состоится. Волчек — хозяйка этого театра. И, по всей видимости, возвращаться в свою прежнюю яркую актерскую ипостась она не хочет. Зато говорит: «Андрей, если договоришься с Нееловой и если она согласится — пожалуйста, ставь в «Современнике» все, что хочешь!» Мы встретились с Нееловой. Все, кто общался с этой актрисой, могут подтвердить, что от нее исходит особое излучение. Она необычный человек! Мы перебрали несколько названий. Интересных, не затасканных. Но пока она думает, на каком произведении остановиться…
— А что ж Марк Захаров дал от ворот поворот с «Русской красавицей» по Ерофееву? Раструбили было — вот благодаря Маше Мироновой Жолдака в Ленком приглашают. Но что-то никто не спешит.
Сцены из спектаклей Андрея Жолдака «Кармен» |
— Вроде рано ей это играть. Хотя смотря какое режиссерское решение.
— Ну да... Так что Ленком подождет. Но Марк Анатольевич был на моей «Кармен». И после просмотра подошел ко мне, сказав полушепотом довольно странную фразу: «Андрей, бойтесь Украины... Бойтесь…» У меня мурашки побежали по коже.
— Что он имел в виду? Какого «серого волка» следует здесь бояться? Или это после гастролей Ленкома в Киеве Захарову что-то о тебе нашептали?
— Не знаю. Впрочем, знаю… В Украине европейский театр пока никому не нужен.
— Может, потому, что важнейшим из искусств сегодня является кино? В виде дубляжа.
— Это бессмысленные разговоры! Сколько времени ушло на то, чтобы пробить мой сценарий «Корова» на киностудии имени Довженко? Чего они только не выдумывали! И то, что Жолдак живодер! И то, что в образе коровы он видит… Украину, которую надо расчленить! И остальной бред. Ну, так где ваши «новые фильмы», которые были бы интересны международным кинофестивалям?..
— На Банковой... Или на Грушевского? Там постоянно снимают какое-то кино. Но это точно другая тема. Лучше о театре.
— А что рассказывать? Надо смотреть. Надо посмотреть мою «Жизнь с идиотом» (по Ерофееву) в Национальном театре Румынии. Пожалуй, это лучший спектакль за всю мою карьеру. Премьера состоялась год назад. И сегодня у этого спектакля обширная гастрольная география. Впереди — Сеул, Дублин… Может, и в Киеве когда-нибудь покажем? Автор принял эту постановку с воодушевлением. Будут новые проекты и в Москве, и в Берлине, и в Санкт-Петербурге. Без дела не сижу.
— За время, которое прошло после показа «Федры» на сцене Русской драмы, тебе кто-то звонил из Киева? Предлагал постановку? Или проект какой-то нестандартный? Киев ведь тоже не только хлеба жаждет, но и зрелищ. Да и деньги здесь крутятся не меньшие, чем в Бухаресте.
— Никто не звонил.
— Но Юрий Богуцкий — бывший министр культуры, а ныне заместитель Виктора Балоги — он же предлагал тебе офис в Киеве как некий центр креативного театрального проектирования?
— Это заглохло. Как и идея Сергея Таруты, который хотел, чтобы я переоборудовал какую-нибудь убитую фабрику под современное театральное пространство.
— Тогда поговорим о современном пространстве. Есть нынче в театральном мире популярнейший Лепаж — спектакли-ребусы, спектакли-аттракционы. Есть Марталлер, с постановок которого тоже одни уходят дружными рядами, а другие млеют…
— Да, с Марталера в Москве также уходили, как и с меня.
— Так вот, на свой опыт, вкус, страх и риск попробуй емко сформулировать, в чем, собственно, особенности современного театрального языка, на котором пытается разговаривать театральная «каста». Есть ли сегодня какие-то «формулы» — то, что особо ценят в авангардном театре?
«Жизнь с идиотом» |
— А рядом — в Гааге — небось, Неелова? И от нее тоже можно «подпитаться»?
— Неелова — дальше. Но все равно мир открыт. Мир распахнут настолько, что нет преград и предрассудков для любых театральных фантазий. Поезжай куда хочешь. И сочиняй, пока сочиняется. Поэтому так важна для современного режиссера эта открытость мира. Иначе он будет сидеть в своей конуре, не ведая, что творится вокруг в его же профессии. Сегодня в европейском театре, и это не только мое мнение (или моя «формула»), многое ретранслируется через трагическое… Важно трагическое начало, трагическое звучание. Важно трагическое ощущение мира. И многие европейские режиссеры именно об этом говорят. И многие, исходя из этого, моделируют свои театральные миры пространства. Не для кассы! А для того, чтобы возник эмоциональный и энергетический отклик на те трагические ноты, которые сегодня «поет» человечество. Но при этом художнику, я уточню, важно и самому быть финансово независимым…
— Ты в этом плане независим?
— На Западе, чтобы жить, режиссеру надо ставить два-три спектакля в год. Если один спектакль — то человек уже не проживет. Но дорогой режиссер дорогой «оправы» требует. Когда ставлю в Москве, мне снимают квартиру за 4—5 тыс. долларов в месяц. Для них это нормально. Это уже европейские бюджеты и гонорары. И, скажем, у «Кармен» не один «собственник» (Театр наций), а есть еще и бриллиантовая компания, и одна швейцарская фирма…
— Они охотно деньги дают, судя по всему?
— Я скажу честно… Найти деньги на театральный проект в Москве нетрудно. Правда, поначалу даже от такой мысли у меня был шок. Другое дело, что у них вечная проблема идей. В Киеве с чего начинаются любые переговоры? Найти бы деньги, потом поставить! А для тамошних продюсеров нынче важен только вопрос качества и конкуренции. Все! В Киеве я не раз встречался с большими чиновниками, с миллиардерами. Думаешь, о чем говорили?
— О политике?
— Если бы. О деньгах. Исключительно. Никогда об идеях. Но, повторюсь, мне уже 45. И я ставлю в разных странах. И мне вроде и неудобно говорить о деньгах... Раньше мог просить. Был моложе — и было наплевать, к кому идти на поклон. Но сейчас мне легче позвонить Маше Мироновой, обсудить с ней какие-то темы… А деньги вроде и сами находятся.
— Так в чем же дело? В Киеве сильно бедные? Или сильно жадные?
— Не знаю.
— А я догадываюсь.
— Я на днях общался в Москве на предмет будущего проекта с одной даун-звездой…
— Это кто еще? Баба Броня?
— Неважно... В принципе «даун-звезды» сегодня очень популярны в Европе. Это как в Украине Верка Сердючка. И с этими стар-даун можно делать интересные вещи… Так вот этот «даун» спрашивает: «Андрей, сколько нужно денег? Полмиллиона? Не вопрос…» Я опешил! Причем это не Алла Пугачева и не Дима Билан.
— Так что же ты ответил на вопрос «сколько»?
— Ответил: «Надо подумать». А была не так давно встреча с двумя украинскими миллиардерами. Они говорят: «Мы бы профинансировали твой проект, если бы он был о красоте и красивости. Нам нужна гармоничная история о нас в этом мире…» Хорошо, но ведь мы все умрем, пройдет время... И будущее поколение, рассматривая наши «доробки», так и не поймет, в чем же суть наших рефлексий в начале XXI века. В «красивой красивости»?
— В трипольских черепках. Так мне кажется.
— Но искусство — это сегодня и сейчас. Это именно рефлексия художника по тому или иному поводу. И мы должны честно делать свои рефлексии, а не выпендриваться на «заказ». В Москве многие это поняли. Только мы даже не можем представить, что такое быть миллиардером, который решает судьбу твоего проекта. У них же в мозгах уже давно мутации произошли! Что такое для них выделить пылинку или крупицу на один спектакль — из сотен своих миллионов? Ради украинского театра, собственно? Все столицы мира — Париж, Прага, Москва, Лондон, Бухарест — гордятся своими театрами. Эти театры влияют на общество, на его мировоззрение. А вот скажи мне, наши национальные театры влияют как-либо на политическую, экономическую, социальную или на сексуальную жизнь страны?
— Мне отвечать?
— Да!
— Не влияют. Хотя, как и в каждом правиле, есть отдельные исключения. Театр в основном стал местом отдыха. Тоже неплохо. С другой стороны, нет сегодня на земле и таких, как Товстоногов, который в свое время постоянно гадал, что важней в спектакле — «ответ» или «вопрос»… Оказалось, важней «забава».
— Короче, запиши сейчас, а потом напечатаешь мое обращение к президенту Ющенко, к премьеру Тимошенко, к министру культуры и к миллиардерам: «Я, Андрей Жолдак, театральный режиссер, имея большой сценический опыт в Европе, готов возглавить в Киеве театр…»
— Это какой еще?
— Я вообще готов! Потому что у меня есть программа. И есть серьезные намерения создать открытое театральное пространство, в которое могли бы войти разные креативные люди. Учебный центр, с которого как пчелы из улика вылетали бы талантливые люди. Так, как это происходит в разных городах. Если собрать всех режиссеров Украины и пронумеровать их (в Берлине, например, пронумеровано каждое дерево — и ничего), а затем их всех отправить за польскую территорию (а не только за украинскую), то я уверен: если хотя бы один из них найдет серьезную работу по контракту, это будет очень хорошо. И важно, конечно, чтобы они там работали не официантами, не ассистентами, а ставили спектакли. Мне говорят в одном украинском театре: «У нас ставит режиссер из Мюнхена» — «Это кто же?» — «Марк Нестантинер!» — «А ничего, что этот режиссер из Мюнхена уже 15 лет получает там пособие как эмигрант...» То есть попасть туда в серьезный театр по контракту практически нереально. И то, что я попал в Берлин в театр Volksbuehne, это…
— Исключение из правил?
— Исключение без правил. Поэтому не будем говорить о невероятной востребованности украинских театральных режиссеров… В Украине и из кинорежиссеров сегодня только один великий — Кира Муратова! По мысли и по качеству. Ее знают в мире. К ней относятся всерьез. Понимаешь?
— Судя по медийным сводкам, всерьез относятся и к некоторым нашим литераторам. Вот, скажем, Андруховича не хотел бы поставить в Берлине — в целях популяризации украинской словесности на Западе?
— Андруховича в Германии печатают. Но того же Сорокина и Ерофеева печатают больше. У них есть агенты, которые четко отслеживают тенденции рынка. Хотя, соглашусь, современная украинская литература успешнее, чем театр или кино. Они пишут... Это хотя бы можно читать. А относительно постановки? Понимаешь, какая ситуация? У них в театре система интересная... Есть интендант театра — как креативный менеджер. У него есть партнеры — банки, министерства. Они тщательно изучают процесс. Они знают, в каком ключе работает тот или иной режиссер. И вот, например, интендант западного театра, не жлобясь, приглашает тебя в дорогой ресторан, потчует, беседует... Потом предлагает: «Мне кажется, пришло время поработать над текстами Миллера или Селина… Или Лимонова — «до» его политической деятельности». То есть он как бы «заказывает музыку». И не боится, что «публика не готова» и всего такого в этом духе, о чем постоянно говорят в Киеве: у нас не Париж, у нас на это не пойдет народ! Но ходят же на «Гамлета» в Харькове по сей день — и полные залы. А когда-то сто человек было на премьере. А теперь мои «Сны» этот театр кормят... Я благодарен Харькову по жизни. Это был определенный этап. Он закончился. Теперь другой этап. Теперь у меня интерес к кино. Интерес к слову. Мне интересно, о чем говорят люди в пьесах. Хотя раньше меня это не всегда волновало. И Рената хочет «со словом». И Неелова. Это же серьезные актрисы, а не марионетки! Зачем же их приглашать в проекты, если не слышать их голоса. «Без слов» можно взять любую манекенщицу… И ставить с нею какие-то капустники, как это сегодня в Киеве часто происходит.
— Где жестче конкуренция — в Москве или в Берлине?
— В целом Москва иногда проигрывает по сценографическим решениям и по режиссерским трактовкам. По актерам — не проигрывает. Актеры гениальные.
— Даже младшее, сериальное, поколение?
— Там тоже много хороших артистов. Они вообще лучшие в мире! И не надо плакать, что после «великих» никого не появится. Эта трава обязательно вырастет, сколько б ее ни косили. И в Украине, не сомневаюсь, тоже прекрасные актеры. Только нет садовников, которые поливали бы их лейками. Вот я приехал в Киев и спрашиваю тебя: «Какие новые имена открыли в украинском театре за последние несколько лет?»
— Несколько имен назвать можно. Но широкой аудитории они мало что скажут.
— Хорошо. Тогда кто из известных артистов по-новому здесь раскрылся за последние сезоны?
— Думаю, Сумская Наталья — чудеса перевоплощения в одном из последних спектаклей. И, если на мой вкус, то Петр Панчук — без преувеличений, выдающийся украинский актер на нынешний день.
— Надо же, Петя так вырос? Он же у меня когда-то в «Идиоте» играл, когда мы по городу ходили — в церковь, в старый дом. Но я восемь лет ничего не ставил в Киеве! Поэтому и не знаю, кто вырос, кто не вырос! Ну вот почему я не нужен украинской драме — если это один из важнейших театров страны?
— Это уже ваши личные отношения.
— У меня нет «отношений»! Я просто хочу ставить. И в Русской драме хочу ставить, потому что я «полуученик» Резниковича. Но он не зовет. А я хочу только один спектакль — не для себя, для страны. Поставить и уйти. Эти люди, которые руководят крупными театральными концернами, о чем вообще думают…
— Каждый о своем.
— Ну вот кто сегодня из известных режиссеров ставит у Резниковича? Кто? О чем он думает?
— Как каждый худрук — о репертуаре, о зарплате. В конкретном случае, полагаю, думает, как бы занять в 115-й роли актрису N… Разве это большая тайна?
— Но кто придет вслед за ним на эту сцену? Где преемник?
— Кто надо, тот и придет. Актер Кашликов, если тебе интересно, пробует себя в режиссуре. Может, и придет, никуда не уходя.
— Ну а Ступка?.. Неужели у него опять так расписаны планы, что нет места для постановки?
— Ступка — хороший человек… И ни на какие твои провокации не собираюсь поддаваться. А ставит у него твой же «полуученик» Билозуб. Уж пятый спектакль подряд.
— Билозуб — не режиссер! Я так считаю. Он хороший ассистент, визуалист. Но для цельного произведения ему не хватает вкуса и опыта! И все равно я не знаю, какие нужно положить на стол медали, чтобы дали на родине единственную постановку...
— Так в родном городе нет европейских бюджетов и гонораров. Или за бесплатно — во благо отечества?
— Когда очень хочется и когда есть идеи — найдутся и деньги. А в Центре Курбаса что-то происходит?
— Происходит. Что-то.
— А Диме Богомазову уже построили театр?
— Земля в Киеве уже почти распродана. Строить-то негде.
— А вот в Москве новый театр Петру Фоменко возвели! Иосифу Рейхельгаузу новое здание Чубайс сооружает. Миронову Жене дают полмиллиарда на масштабную реконструкцию Театра наций. Сергею Женовачу открывают новый театр…
— Сколько можно оглядываться на Москву? Пора смириться: это другая страна, это другая политика, это другие товарно-творческие отношения.
— Но если там есть достойные примеры, почему не оглянуться? Хотя бы в вопросе театрального строительства. У них осталось одно неизжитое «купеческое» желание — иметь свой театральный дом. И любого олигарха, видимо, тянет провести рукой по шершавой стене театрального дома — «мое!». Не унести же с собой в могилу все деньги! А так хоть память о человеке останется — театр! А так что же после нас от всех останется? Жизнь меняется постоянно! Какие пьесы будут интересны завтра? Какие сны мы увидим через десять лет? Об этом тоже нужно думать в театре. Когда мне звонит после премьеры режиссер Кирилл Серебренников и говорит: «Поздравляю! Ты молодец… Держись…», то я понимаю: и в отношениях между коллегами что-то меняется. А не только вечное киевское деление на «правый» и «левый» берега. Когда меня выживали в Харькове, не позвонил никто — ни один режиссер украинского театра. А может, пришла пора закрыть все театры в Украине? А?
— И что останется?..
— Останется эстрада. И еще самолеты — за границу, для богатых. А театры взять и закрыть — года на два! В плане эксперимента. А потом открыть их и осознать: в отсутствии этой «любви» в мире так ничего и не изменилось.