Еще год назад шли разговоры о выходе на экран «Черной Рады». Взамен наша зрительская аудитория дождалась другой исторической киноэпопеи, украинской по крайней мере по тому вкладу, который наша история, наша земля, наше кинопроизводство и даже наши знаменитости были в состоянии сделать для осуществления заветной мечты Ежи Гофмана. В ожидании кинофестиваля «Молодость-99», пообещавшего киевлянам украинскую премьеру «Огнем и мечом», сама собой вырисовывалась идея сравнить две эпохальные киноленты. Но год назад «Черную Раду» так никто и не смог увидеть и оценить. В течение этого года критики успели обменяться бодрым словцом по поводу польского вклада в украинскую кинолетопись, а ученики и студенты продолжали изучать Пантелеймона Кулиша по программе. Кое-кто из энтузиастов стал понемногу забывать о возможной премьере, но телевидение Украины напомнило о ней вполне конкретно: мощно, многосерийно выкатились на экраны откормленные, проконсультированные историком «казаки», загремела обработанная современными композиторами музыка народных песен, загорелось пламя заставки.
Мы осознаем, что культура кино существенно отличается от телекультуры, телесериалов, даже когда за дело берутся одни и те же творцы шедевров. Но сравниваем «Огнем и мечом» с нашим сериалом абсолютно непринужденно, ибо всем известно, что последняя часть трилогии Ежи Гофмана, хотя и снята в предельно краткий производственный период, имеет, тем не менее, продолжительную телеверсию, а «Черная Рада» задумывалась как фильм художественный. Так вот оба режиссера — как в творческом замысле, так и во время его осуществления — столкнулись и с похожими трудностями и парадоксами интерпретации будто бы известного и известного наперед. Ну, во-первых, такова уж наша матушка-история: «Поедешь дальше, увидишь больше».
Важную роль, бесспорно, должно сыграть и появление на экране чрезвычайно известных людей. И здесь патриотизм совсем не помешает нам отдать пальму первенства Петренко—Хмельницкому, определенным образом все же «одолженному человеку». Отчасти из-за недостатка собственного контингента, а частично из-за искреннего пиетета к успехам земляков на московских подмостках наше телевидение согласилось пополнять галерею портретов «родом с Украины». Алексей Петренко с подкупающей искренностью признался: хоть и в Москве, но все, что делал, делал с чувством ответственности перед Украиной.
Богдан Ступка сыграл гетмана Брюховецкого. И сердце не одного зрителя затрепетало и замерло, покоренное игрой талантливого исполнителя, сумевшего воссоздать эту неоднозначную историческую фигуру.
Навязчивая и абсолютно неожиданная в «Черной Раде» какая-то «снотворная» атмосфера телеспектакля, в котором чуть ли не все действующие лица и исполнители, кажется, нарочно затягивают время экранного бытия (не потому ли, что оплачиваются почасово?) Вообще, историософичность литературного оригинала заменена церемонностью театрального кона, более естественной в живом зале, чем в «ящике», который еще и не у всех хорошо показывает. Привыкший к более стремительному действию и более энергичному видению истории зритель невольно тянется взглядом за кулисы, из-за которых выплывают все новые фигуры столичной театральной жизни и непринужденные герои культурологических презентаций. Театр и сцена присутствуют во всем, но речь, пожалуй, больше о театральности как таковой, нежели о динамичном присутствии театра в кино, как это было в фильме «За двумя зайцами», тоже очень киевском, но достигнувшем вершин мировой классики. Невозможно сравнить это произведение с двухсерийным фильмом Ежи Гофмана, хотя в обоих есть образ Богдана Хмельницкого, в обоих задействован Богдан Ступка. Создание правдивого образа украинца является, безусловно, актерской миссией Ступки в театре и в кино, причем миссией исторической. Актер высокой и честной культуры, он не теряется в водовороте самоповтора, искусно перевоплощаясь практически в одном и том же гриме.
Для Кулиша Иван Брюховецкий — это образ типичного представителя ненавистного ему охлоса. У Ступки — это человек, которого коварная история и характер шута заставляют играть «хохлацкую» комедию не только перед боярами, но и перед собственными «родителями» и «братчиками». Для такого известного и чрезвычайно одаренного художника, как Богдан Ступка, эта работа — портретный компромисс так же, как и его Хмельницкий в «Огнем и мечом». Когда актер появился во французском фильме о России «Восток—Запад» в роли «деятеля культуры украинского происхождения», это кое-кого смутило совсем не случайно. Там Ступка, следуя за правдой образа и, наверное, видением режиссера, демонстрирует сдержанность, вплоть до отсутствия национальных красок характера, присущего украинцу. Его предыстория и личное прячутся где-то под мундиром и казенной майкой.
И вот здесь мы подходим к довольно интересному аспекту. И «Огнем и мечом» Сенкевича, и «Черная Рада» Кулиша — сложный исторический литературный материал, в котором остро встает проблема обретения независимости как польским народом, так и украинским. Оба фильма — это еще и раздумья о том, как обретенной независимостью пользоваться, собственно, что с ней делать. Эту проблему и сумел очертить Ступка в обоих своих трагических гетманах.
Упомянутый анахронизм абсолютно прозрачно обусловлен перипетиями национальной киножизни. Прежде предложения совместно поработать над Сенкевичем для ликвидации белых пятен польско-украинской истории наталкивались на монолитную неприязнь советского национального кинематографа, а незапрещенная книга Пантелеймона Кулиша отпугивала читателя зловещим умалчиванием, двусмысленностью упований на культурную автономию в братских объятиях и одиозностью самого автора. Нынче ситуация коренным образом изменилась, и каждый прочитывает историю, как бог на душу положит. Ведь художник не может не «редактировать» историю. Представитель академической исторической науки может подтвердить вам, что влияние исторического романа на формирование коллективной исторической памяти намного мощнее и шире, чем резонанс от вынашиваемого годами революционного исторического труда. А влияние исторического фильма? А влияние телевизора?
К счастью, телевизионные сериалы отечественного производства (даже снятые на украинском материале) для нас давно уж не в диковинку. Получили заслуженное признание работы Олега Биймы на материале неожиданно детективной прозы Ивана Франко, кстати, также с полной обоймой тех самых родных лиц. Тем не менее у всех на устах не эти работы, а «Роксолана» с массовкой многолюдного Стамбула из десяти человек, грубыми историческими просчетами и замороженным «удерживанием» всех и каждого в кадре. Квазиисторических блох, очевидно, можно с легкостью наловить и в «Черной Раде», но даже и без такой ревизии уже упомянутая сценичность, условность, вплоть до фальши, не дает покоя. Почему-то возникает травестийная ассоциация с народным ансамблем, в котором лихие костюмеры одевают солидных артистов безусыми юнцами в тесноватых свитках и дородных девчат в пластиковые веночки и фальшивые косы. Соблазненный совершенством Гофмана зритель тоскует по аутентичности, этой вершине современного исполнительства.
Презентация набора культовых фигур стала залихватской модой современного кино. Это выглядит более-менее уместно, когда в наличии широкий, как сеть Интернета, международный круг или, наоборот, теплая компания много раз переругавшихся единомышленников. Нашим же «старшинам» тесно на галере украинской «истории». Это вызывает у «голытьбы» соблазн как следует «вспомнить всех поименно» и еще поперчить искренним украинским приветом. А искупать вину ближайшего своего соседа не следует. Такое столпотворение людей, о которых каждый ребенок знает, насколько кардинально различны их позиции относительно украинской культуры, можно оправдать лишь похожими на гофмановские намерениями примирить всех. А что, мы, потребители и обыватели, не против. Но видимые, визуальные контрасты причастности, принадлежности поражают и вкус, и слух. Кроме подробного выяснения этнографических, связанных с обычаями, и социальных реалий второй половины XVII века, кроме педантичного доведения отброшенной современностью аксиомы о необходимости быть «навеки с российским народом», Кулиш в своей «Черной Раде» хлопотал еще и о перенесении на почву украинской литературы вальтер-скоттовской модели исторического романа, где в добросовестную имитацию документальных хроник вплетаются авантюра и адюльтер, где реальные исторические лица соседствуют с придуманными трикстерами. Эти последние и являются носителями и выразителями объективной «свободы» истории. Каждый придуманный персонаж у Кулиша — аллюзия одного из любимых героев Вальтера Скотта, но вместе с тем каждый представляет собой интеграл удельного национального типа, код отборного (по Кулишу) типажа. Нечего и говорить, что никакого такого «генофонда» в сериале нет. Типы лепятся в эклектическом экспромте, иногда получается карикатурно. Цветущий вид для сегодняшней Украины — вещь драгоценная, но он отнюдь не к лицу узнику, сидящему в погребе, отважившемуся на венец христианского мученика и отбросившему венец кесаря. Известный ректор, пишущий под издевательскую диктовку гетмана из народа, тоже отвлекает от исторических медитаций. А между тем, насущная потребность ученого и малограмотного задуматься над исторической судьбой украинского народа никуда не исчезает. Мы слишком долго и мучительно ждали таких фильмов, чтобы воспринимать их как веселые картинки, да и помпезность нам сейчас совсем не к лицу. К тому же семье и школе известно, сколько нынешних школьников смотрят и видят литературу и историю лишь по телевизору.
Телевидением сегодня больше никто не восхищается, его любят ненавидеть все. Культурный человек с гордостью заявляет, что не смотрит телевизор, дабы остаться культурным. Над откровенно неинтересными каналами люди просто издеваются, отключая навсегда. Так и представляешь себе национальные телепередатчики, безадресно обстреливающие эфир в то время, когда национальное информационное пространство лежит совсем безоружное и не оплодотворенное никакой ценной идеей. При таких обстоятельствах как зеницу ока приходится беречь «священную корову» — аудиторию телесериалов. Люди соглашаются терпеть любое истязание рекламой, лишь бы иметь возможность жить непрерывным, последовательным созерцанием. Ведь, в конце концов, телевидение счастливее с нами, нежели мы с ним, ибо оно деньги зарабатывает (или, по крайней мере, расходует), а мы так, погулять вышли.
Сегодняшняя как будто элитарная культура сплошь и рядом вынуждена изображать из себя массовую, а массовая — притворяться элитарной. Все смешала вакханалия симуляции, но некоторые неудачи упорно становятся очевидны всем, несмотря на титанические усилия деятельных команд. Ведь для того чтобы сегодня делать кино, нужно быть изобретателем и предпринимателем с большой буквы. Каждый успешно завершенный кинообъект вызывает удивление и восторг приемной комиссии: «Мы строили, строили и наконец построили...».
Но что означает инфернальный огонь титульных титров в «Черной Раде»: очищение или гибель? Нет, украинское кино не умрет. Не сможет. Оно болеет жизнью и бережет силы. Хуже дела с украинским зрителем, как говорят в американских фильмах «парамедики», мы его теряем. Не хочется портить настроение авторам «Черной Рады», но из частных разговоров складывается впечатление, что аудитория к их детищу отнеслась с раздражением. Этот факт можно и не переоценивать, но задуматься над причинами такого восприятия нужно. Когда, не приведи Господи, случается катастрофа, все ищут черный ящик, хотя потом о его находке ничего и не сообщают. Можно считать ту черную урну сундуком Пандоры, но прежде всего это умная система, которая все фиксирует, помогая сделать правильные выводы.
Костюмное кино требует особой фактуры. Можно по-разному относиться к псевдоисторическому, а иногда и псевдолитературному костюмному кино, но пристальное внимание к фактуре обеспечивает доброжелательную встречу. Российские коллеги имеют в этой области ощутимые успехи, за которыми следят украинские зрители. С другой стороны, кино историческое совсем не должно быть костюмным, в нашей ситуации это может быть продиктовано если не концепцией, то хотя бы производственной необходимостью. В истории и театра, и кино есть великое множество примеров того, как ограниченность одних возможностей создавала другие. Вспомните хотя бы технические приемы немецкого экспрессионизма, усиление выразительности самого объекта там, где недоставало возможностей его дополнительного освещения. Американский фильм «Шестое чувство» полностью построен на одном приеме — искусственном замедлении экранного движения. Прокрученный рапидом Брюс Уиллис из надоедливого фата вдруг превращается в полновесного мужчину. Одна беда — этот мужчина... мертв, и, вероятно, таким и родился. Герои телевизионной «Черной Рады» тоже выглядят фантомами, несмотря на ухоженность и внешнее благополучие, тогда как период Руины — это время чрезвычайной активности, шекспировских страстей и коллизий. Иногда невозможно избавиться от ощущения, что люди на экране преувеличенно играют в актеров. Это, наверное, происходит еще и потому, что среди исполнителей много телевизионных фигур, которые обычно служат украшением тихих и бессодержательных семейных вечеров. Их чрезмерное и не всегда обоснованное, хотя и привычное присутствие, пожалуй, призвано примирить зрителя с сериалом, убаюкать его комфортом повседневности. Ну а уж без Русланы Писанки никто сериал и вообразить не мог. Она будто талисман перешла от Гофмана к Засееву-Руденко, обеспечив и здесь доброкачественное выполнение режиссерских сверхзадач, правда, в этот раз актрисе досталась обычная роль — воплощение украинских женщин. В отличие от всего человечества, Украина не смеясь, а плача прощается со своим колониальным прошлым. Оснований для грусти на этих проводах более чем достаточно. Вот и сериал пафосно показывает бывшему колхозному «процветанию» то шиш, то кулак. Но если бы сниматься в «Черной Раде» пригласили не только всех на свете, но и нас с вами — неужели мы бы отказались? «И я там был...» — разве это не счастливый конец для любой сказки?