Декабрь прошедшего года был слишком уж насыщен художественными событиями. И среди великого их множества я выбрала несколько самых симпатичных.
Чтобы начать красиво, начнем с выставки Анатолия Куща и Виктора Сидоренко в галерее «Персона» (19.11-13.12). До посещения выставки в «Персоне» мне как-то не случалось задумываться над причинами поддержания блестящей художественной формы этими мэтрами. А секрет, по-видимому, в том, что они необычайно разнообразны. Не довольствуются одноразовым успехом, не позволяют себе успокоиться и полюбить самое себя сверх меры, пристраститься к какому-то одному, пусть даже признанному всеми высококлассным, художественному языку.
Так мы видим некое раздвоение (в хорошем смысле слова) творческой личности Анатолия Куща. Он одновременно предстает перед нами в экстравагантном для него амплуа автора серии знаково-символических работ последних лет и в своей излюбленной роли поклонника одной темы, одного образа - лирической женственности. «Святое семейство», «Христос и Антихрист», «Древо познания», «Поцелуй Иуды» - вечные темы, архетипические, как сейчас принято выражаться, образы. Творческий инстинкт каждого истинного художника рано или поздно пробуждает в нем потребность осмыслить их, прочувствовать, воплотить в свою личностную пластическую форму. У Куща она максимально лаконична и абстрагирована, приближена к знаковости. Ведь внутренний голос подсказывает нам, что не стоит быть многословными, говоря о добре и зле, любви и ненависти.
Женское тело - самый достойный объект для скульптуры. В этом не сомневаешься, когда видишь «обнаженки» Куща - «Утро», «Галатея». Он очень тактично относится к пластике женского тела - она не вульгарно-эротична, но и не схематизирована, индивидуализирована, но не натуралистична.
Виктор Сидоренко выставил две серии живописных произведений - «Anima» (1998 год) и «Женщины и цветы» начала
1990-х, о которых написано уже достаточно. «Anima» - это эротические сцены в античном, истинно платоническом вкусе (старые добрые античные нравы - гомосексуализм не вызывал тогда такого пошлого ажиотажа) на фоне древнеримских архитектурных декораций. Юные отроки содрогаются в любовных конвульсиях - но не так все просто, как кажется на первый взгляд. Само название (anima - душа) заставляет нас усиленно размышлять над смыслом изображенного. Вспомним классиков: говорил же когда-то Платон, что любовь объединяет наш несовершенный земной мир с миром идеального истинного бытия. Стремление к некой идеальной целостности и полноте - именно в таком возвышенном духе хочется истолковывать этот любовный экстаз. Но счастье недостижимо, оно лишь иллюзия - ведь арена любовных битв буквально приперта к стене, на которой по моде римских времен иллюзионистично изображается идеальный ландшафт, лунный пейзаж или тихая гавань. Кажется - приятные перспективы, а на самом деле стена стеной и остается. Такая вот сложная, многоуровневая символика образа.
Киевский художник Эдуард Бельский был в прошедшем году в особом фаворе у галереи «Тадзио», пользовался там эксклюзивными выставочными правами и привилегиями. Весной мы видели его чудесную графику, затем не менее чудесную живопись. И вот вновь на итоговой декабрьской выставке (5.12-25.12) мы могли лицезреть его великолепные то ли акварели, то ли рисунки, скорее всего, нечто среднее - тонированные акварелью рисунки. Годовой цикл раскрутки триумфально завершен, и Бельский провозглашен «Художником года в галерее «Тадзио».
Мне очень даже понятно пристрастие галеристки Елены Ягодовской, лелеющей талант Эдика Бельского, - ведь есть же что лелеять. Бельский - очень рафинированный художник. Критики и друзья-коллеги иногда мечтательно вздыхают - есть, мол, у Эдика полет, вдохновение, органика, артистичное движение кисти и так далее. Муки творчества ему неведомы, стихия живописи - его стихия. Многие пытались экспериментировать в той самой спонтанно-экспрессивной манере «а-ля Бельский», но живописать как Эдик может только сам Эдик.
Графика Бельского с первого же взгляда поражает своей необычностью, отражающей активность творческого темперамента. Рисунки создаются на экстравагантно оборванных клочках бумаги с эффектом помятости. Несколько нарочито небрежных штрихов, потеки акварели - и возникает что-то очень красивое. Хотя и в графике Бельский остается живописцем - листы оживают прежде всего благодаря сказочной красоте цвета, мерцанию светоцветовой среды.
Эдик свободен как птица в своем творческом полете - пишет и рисует, что хочет и как хочет, не прислушиваясь ни к пискам, ни к крикам интеллектуально-эстетической моды. Ну кто еще в наше время решится стать поэтом прекрасных дам, да еще без малейшего намека на ироничность? Нежные девушки неземной красоты на его полотнах, с влажными глазами и в анахроничных шляпках в виде фруктовых корзинок мечтают о любви - видимо, грядет новая эпоха сентиментализма. А любимая тема для вариаций - «Двое» (заимствованная все-таки у Шагала) - поцелуи, серенады и все такое прочее. И эта идиллия разворачивается на романтическом фоне моря, вдаль к берегам мечты уплывают корабли. Эдуард Бельский - романтик и поэт сладкой жизни, но без цветов зла и трагической пресыщенности.
В нашей рубрике я еще не уделяла должного внимания особой разновидности существующего ныне искусства - претендующему на суперсовременность сontemporary art. Хочу оправдаться - любить «современное искусство» можно, лишь имея созвучный безнадежно пессимистический с сильной склонностью к мазохизму психический склад плюс стабильно сумеречное состояние души - но чего нет, того нет, слава Богу.
По большому счету, утверждает Аниэла Яффе, применяющая аналитическую психологию для интерпретации искусства, все пугающее, интригующее, жуткое, мерзкое, инфернальное в современном искусстве есть лишь проецируемая художниками собственная тень. Мрак чужой души - если он вам нужен, приходите в Центр современного искусства Д.Сороса и наслаждайтесь, а если не нужен, то наслаждайтесь тамошней элитной тусовкой.
Жизнь уродлива и абсурдна - это экзистенциальное завывание звучит как основополагающая установка contemporary art. Из залов Центра современного искусства не выветривается некая мрачно-подавляющая атмосфера, но как безнадежно старомодно и вторично это «современное» миропонимание. Адепты contemporary art пытаются разукрасить его новыми технологиями (вот собственно почему «современное» и «новое») - компьютер, видео- и аудиоаппаратура, но лучше оно от этого не становится. Все такое же безликое, устрашающе однообразное, предсказуемое... Раздражает арсенал «шокирующих» тем - бомжи и дебилы, трупы и язвы, насилие и секс, доставшая всех десакрализация (разгуливающие среди надгробий манекенщицы и тому подобное) - претензии на потрясение тупого мещанского сознания, этакая смешанная шоковая терапия. Монолог на тему «Почему я не люблю contemporary art» можно продолжать бесконечно, поэтому главное - вовремя остановиться.
Огромное удовольствие доставила мне выставка Татьяны Семеновой в галерее «Ирэна» (10.12-31.12). У нее очень своеобразная, темная, стилизированная живопись. Существует такое нарицательное понятие, как «музейная чернота», «музейный колорит» - от него начали избавляться импрессионисты. Но цвет уже раскрепостился немыслимо, теперь идет обратная реакция. Художники затосковали по тому самому музейному колориту, почувствовали особый шарм его благородной сдержанности. Традиционная техника многослойного письма, мягкие коричневатые тени, окутывающие предметы, и яркое горение насыщенного цвета - это снова актуально, как, впрочем, и арсенал музейных тем. Выбор такой стилистики для Татьяны Семеновой символически значим - она подчеркивает духовный аристократизм художницы, возврат к вечным ценностям, отвергающимся нашей циничной эпохой. «Желтые камни» - окрашенная закатом, по маньеристической моде гибкая мифологическая купальщица застыла на фоне скал. Над «Забытым городом» на юге римских провинций, над забытой эпохой, летит светлый ангел, а под арками акведука застыл мрак небытия. Отблески «Заката» - напряженно-трагическая борьба света и тьмы, пурпурное вино неба и погруженная в темный сон земля. Татьяну влечет этот мистический «музейный» контраст света и тени, добра и зла.
До странности непритязательно, без всяких концептуальных извращений, но со вкусом названа открывшаяся 30 декабря в «Ателье Карась» выставка. «Журавель. Бабак. Соломко» - простота ласкает слух. А глаз отдыхает на развешенных в каждом зале желтеньких, белых и красных шторках (не только на них, конечно), создающих расслабляюще-праздничный эмоциональный уют в залах. В «Ателье» воцарилась теплая новогодне-рождественская атмосфера - с верой в добрые чудеса и гармонию.
Этот тон задает Николай Журавель. Дитя нашего переусложненного и смутного времени, он все же прочно укоренен в простоте времени прошедшего. Живопись Журавля вырастает из старого сакрального искусства, хотя пишет он не иконы, а картины. Приятно, что Коля не опускается до бездарно-поверхностной имитации стилистических черт украинской иконы - за этим, как правило, ничего не стоит. Журавель не мимикрирует под икону, а вбирает ее внутреннюю сущность - искренность любви к Богу и всему окружающему миру.
Язык иконы многому научил Журавля, он для художника - образная формула любви, формула человеческих отношений. Коля отбирает то, что выражает нежность, умиление, растроганность. В персонажах картин Журавля мы узнаем младенца Иисуса, прижимающегося к щеке Богоматери, обнимающихся у Золотых врат Иоакима и Анну (один из редчайших эротических сюжетов в иконописи). Вновь мы видим вечные сюжеты и ценности, и что совсем не кажется парадоксальным - абсолютно современную живопись.
Читаются картины Журавля медленно и достаточно сложно - тут надо быть довольно изощренным «читателем». Сначала мы воспринимаем лишь абстрактную игру цвета в изумительном серебристо-молочно-охристом колорите. Огромные полотна, кажется, излучают мистический свет (интересная новость - формат Колиных картин растет не по дням, а по часам, но это им пока не вредит). Во вспышках этого чудесного света устремляются друг к другу люди - притяжение любви.
Художник Юрий Соломко известен тем, что вдохновенно рисует географические карты. Надо признать, что такая творческая ориентация не лишена оригинальности и дает возможность выделиться из толпы обыкновенных художников. Иногда хочется узнать - откуда у Соломко такая страсть к картографии? Ведь он годами, без устали, разрабатывает эту золотую жилу. Но спрашивать страшно - исчезнет очарование интриги, если будет произнесена банальность вроде: «Когда-то в школе, раскрашивая контурные карты...»
Казалось бы, Соломко уже и не жаждет более сильных эстетических потрясений и откровений, чем карта в чистом первозданном виде. Но в фотографиях, выставленных у Е.Карася, публике преподносится новая грань таланта Юрия. Он соединяет, уравнивая в правах, шедевры мировой живописи и дорогие его сердцу карты. «Даная» Рембрандта, «Солянки» Левицкого и прочие гениальные творения словно сетью извилистых кракеллюров (трещины красочного слоя) покрыты показателями уровня высоты и глубины, реками и дорогами.
Даже неприлично слишком долго распространяться о живописи Александра Бабака - она уже достаточно прославлена, так что обойдемся без тонких аналитических нюансов. Позволю себе только самое скромное замечание, да и то по поводу названия экспозиции - «Зимний пленэр». А нужны ли вообще художнику в его парении во внеземных пространствах абстрактных фантазий эти грубопредметные костыли слов?