Главный драмтеатр страны может проставить в свою историческую «зачетку» один серьезный «плюс». Впервые в Украине именно на сцене Национального театра имени Ивана Франко представлена последняя великая пьеса В.Шекспира «Буря» (режиссер, сценограф и композитор — С.Маслобойщиков).
Старинный текст, прошитый алхимическими узорами и образами, по каким-то производственным причинам доселе отпугивал отечественных постановщиков различных времен и формаций. А имидж странной, неподъемной, загадочной и непонятной пьесы, словно бы клеймо на плече у Миледи, так и впечатан в этот текст…
Почитаемый киевскими эстетами, одаренный художник и режиссер Маслобойщиков как раз из тех, кто не только вчитывается в тексты, но и «вгрызается» в них.
Для данного премьерного повода это творческий позитив. Но присутствуют и ожидаемые (для дальнейшей кассы) экономические опасения... Если посмотреть на декорированную сцену со среднестатистической зрительской «колокольни». И признаться друг другу, что оригинал читали (в зале), всего-то несколько человек, включая режиссера, завлита и автора этих строк...
Но… г-н Маслобойщиков, как художник самодостаточный, успешно работавший не только на Подоле, но и в Будапеште, сразу (немедля!), закатав рукава, уже идет под мышку с шекспировским томиком навстречу буре-натиску... По пути заведомого усложнения идеологии произведения.
Пьеса, и так сама по себе сложная, полифоничная, подвергается в данном случае серьезной смысловой «обструкции».
Как бы перепрочтению — от обратного.
То, что в шекспировской фабуле светло и сказочно, здесь мрачно и чересчур запутано-уныло.
То, что в шекспировской морали утешительно и всепростительно (вспоминается цитата из умного А.Аникста, когда-то назвавшего «Бурю» «утопией о перевоспитании»)… здесь — совершенно безнадежно.
«Буря», уже само название, лишь кликнешь четыре этих буквы в компьютерной памяти собственной башки, сразу и вываливает ворох красивых образов, исторических контекстов… Где Просперо — добрый волшебник, познавший мудрость мира из старинных книг. Даже обреченный на погибель вельможей-братом, даже чудом уцелевший на острове (где нет календаря), он не теряет благородства, силы духа и вечного желания творить добро, осознавая бренность и неблагодарность мира…
Иль Калибан. Хрестоматийный раб, уродливый дикарь. Давно уж имя нарицательное. Как антитеза «свободы, равенства и братства», как отражение в кривой зеркальной глади всего того, что… человечеством зовется.
…Шекспировский остров (населенный людьми, уродами и духами), напомню, словно бы остров «невезения», остров мирозданья и территория волшебства — одновременно. Как микрокосм.
И властвует там не только Человек, но силы Неба, Рока и Судьбы. (Как часто у Шекспира.)
В премьерном же спектакле одной лишь краской в стиле «монохром» стираются контрасты и различия между шекспировским Добром и Злом, богатыми и бедными, волшебным и реальным…
Все стерто — напрочь!
Здесь — все равны.
Здесь — все во всем повинны…
Здесь — лишь одна «игра». И та без правил. «Борьба за власть». Борьба за остров. За кусок свободы на берегу под солнцем.
…Борьба за выживание, наконец, как в популярной телепередаче («Последний герой»).
Обломки разбитого судна (на сцене). Такова декорация (она вертится). Таков и этот сценический «мир»: разбитый, растрощенный. Унылый, убогий, прокисший. Населенный — оборвышами. Наполненный — тоской, которая прорезается в каждом ритме монотонной навязчивой музыки, сочиненной самим режиссером.
«Остров» в этом спектакле, в этом море-окияне, скорее — пустыня с песками цвета хаки, ржавчины, тлена.
Здесь всё (и давно) уже разложилось… по полочкам. Не люди, а призраки. Не духи, а испаренья (светлый Ариэль здесь «троится» в глазах в образах мальчиков-колокольчиков-хулиганов).
Поэтому не жди, начитанный умник, красивости морских горизонтов (на сценическом заднике). Или спецэффектов на авансцене, то есть на берегу… Всего того, что и сулила бы данная пьеса для кассы (поставь ее кто как развлекательный комедийный аттракцион…)
«Чудесам здесь не место!» — это уже крик самого С.Маслобойщикова на «другом» берегу вослед проплывающим шлюпкам.
Из его авторской версии (умышленно или случайно) изгнаны все надежды господина Шекспира на то, что каждый человек на одном общем острове (и в особенности главный герой Просперо) все-таки способен… на волшебство… на чудо.... На всепрощение.
И посему Просперо (его по-разному играют Алексей Богданович и Петр Панчук) в этой же постановке — не волшебник, не «повелитель бури». А… «потерпевший кораблекрушение». Мирный, обаятельный, обиженный родственниками и одержимый чувством мести человек. Такой себе чудак-островитянин.
…Ох, этот Просперо. Один из подлинно величественных полетов гения Шекспира. Образ-«матрица», удивительный персонаж, достойный актерского мастерства Оливье, Смоктуновского, Гилгурда или Борисова. Этот образ давно служит символом магии актерства, художественного «исполинства».
А в нашей версии... Просперо-Богданович: земной красивый человек, последний романтик. Обманут близкими и потому несчастен (актер играет вдохновенно: в этой роли просвечивают новые, прежде не раскрывавшиеся его краски: философичность, умеренный трагикомизм, высокий-низкий штиль, похвально…).
Просперо-Петр Панчук: как «чернокнижник» на острове безумцев. Как парафраз из «Графа Монте–Кристо» (но только без сокровищ, без внешнего гламура). Он скорее — лишь заботливый отец и одержимый тайный мститель…
«Я не волшебник, я только учусь!» — извиняясь, должен бы сказать каждый из этих хороших артистов о своем же Просперо… Отрицая важнейшее в «миссии» этого героя. И лишь «симулируя» его «чудодейство». Что, кстати, тоже в параметрах концепции режиссера-интерпретатора.
Поскольку… не в колдунах иль в добрых духах вся суть сего сюжета (по мысли режиссера). «Буря»-то — не в море, не на суше. А в душах — каждого из них (и в нас самих…)
И эта «буря» — на острове проклятых, я повторюсь, всего лишь жалкая возня за выживание, за власть над ближним… И вовлечены в нее: Просперо, Антонио (Б.Бенюк), Алонзо (В.Мазур), Фердинанд (А.Форманчук), все остальные. И люди, и уроды. Хотя — тут все едины.
И даже Калибан (уродливый дикарь и раб) замечен в этой драке, отстаивая и свои права на «идеалы»…
В спектакле этот Калибан, как давний добрый друг Просперо, а вовсе не исчадье ада или контраст всему священному, живому. Сей миловидный Калибан в пенсне — меня-таки в тупик загнал… Хотя в таком вот повороте — есть тоже и интерпретация, и игра на усложнение. Только сама идея с добрым и красивым Калибаном, к сожалению, лишь очерчена, но сценически (актерски, режиссерски) не развита. И Калибан, важнейший образ в тексте, зависает как компьютер. Его глючит от неопределенности в столь неожиданном рисунке (актер Олег Стальчук, кажется, вообще не понимает, кто он здесь: «горе» или «радость»?).
...А режиссер в это же время, прислушиваясь к шуму сценической «бури» (как и раньше на экране он прислушивался к «шуму ветра»), обустраивает и дальше свой спектакль по «кинематографическим» принципам. Его мизансцены — объемны, как эпизоды «Аватара» (но снятого за три копейки). Отдельные «кадры» попеременно предлагают зрителю то крупные, то общие планы. А Миранда, дочь Просперо (в этой роли страстная А.Добрынина и элегичная А.Савченко), смотрит на синее море — как на плазменный экран, сжимая в кулачке дистанционный пульт… Вот нажмет она кнопочку — и «буря» уже. Нажмет другую — тут же штиль.
Маслобойщиков тихо «играется» с некоторыми кинематографическими фокусами, ракурсами. Не чурается и юмора, хотя спектакль его чересчур серьезен, грустен, даже уныл местами. При этом… стильный, эстетский, грациозный.
Этот спектакль — его попытка предложить разбалованным кассовыми сборами франковцам некий «театр идей», а не «театр зрелищ» (на основе волшебной пьесы).
Некоторые из таких его идей — о месте человека посреди «бури» на нашем извечном «острове проклятых» — вроде бы и артикулированы режиссером внятно: и визуально, и обстоятельно, а местами даже навязчиво (порою, и в ущерб оригиналу).
А вот некоторые, проскользнувшие в морской пене, идеи — грубо оборваны. Потому что неподъемным на этом дне морском (шекспировском) оказывается один важный «якорь». Собственно, текст. Массив этого текста.
Видно, нынче и впрямь трудна эта задача — «удержать» шекспировский текст. Как для артистов она трудна. Так и для режиссера (хорошо обустроившего внешний ряд, но не до конца разложившего текстовую «партитуру» на эти разные голоса)... Так и для зрителей есть трудности с шекспировским словом и его восприятием, поскольку среди таких зрителей, как замечено выше, лишь несколько человек и прочли саму пьесу…
Впрочем, и текст (перевод М.Бажана) вроде тоже играет в свою «игру». Но не в «усложнение» (как Маслобойщиков), а на «сопротивление» — как Шекспир.
Потому-то они и редко встречаются в этом спектакле… Артисты и его Слово.
...Годы сценической лени, ужасы наших театральных ПТУ, порочные «заповеди» репертуарного игнорирования подобных высоких произведений — все это и вылезает боком самым разным нашим театрам (не только этому).
И блистательные сентенции Вильяма нашего… (которые читаешь взахлеб) на сцене кашей вязнут в актерских зубах, застревая еще в их гортани, не долетая во всем смысловом многообразии даже до моего четвертого ряда… куда уж ближе…
Это — общая беда, а не вина (отдельного постановщика).
И, конечно, лучше других в этом деле — мастера: П.Панчук, А.Богданович, Б.Бенюк (этот актер вообще сильно радует в последнее время своим заметным желанием проявлять свою же разноплановость в сложных текстах).
...В общем творческом итоге эта «Буря» (в «стакане» франковцев), может быть, и навеет некоторым зрителям (под самый занавес) грустные мысли об обреченности человека (и человечества), о тщетности всех наших праведных и грешных усилий… Обо всем таком… Ведь и такие мысли одолевают Шекспира в знаменитом монологе его Просперо: о том, что все мы «сотканы из сновидений» и потому — «напрасно все…». А жаль…
Однако представленье это — совсем не кажется «напрасным».
Ведь глуп актер, который не видит в себе Калибана. И плох тот театр, который, плюхнувшись в бульварную лужу, не стремится «буре» навстречу — в море Шекспира…
Так что все не напрасно, дружище Просперо, дерзай…