Что такое «прекрасная эпоха»? Серебряный век русской культуры. По крайней мере, так считает режиссер Игорь Славинский, представивший на сцене мастерской театрального искусства «Сузір‘я» спектакль, показавшийся мне еще одним комплиментом в адрес серебряного века. Правда, в топорности и грубости этот комплимент нельзя было упрекнуть. Напротив, он выглядел тонким и не лишенным остроумия.
Блистательное начало ХХ столетия в лице Цветаевой, Гумилева, Мандельштама, Северянина, Вертинского и Хармса в этой постановке не просто водрузили на еще один пьедестал и увенчали лаврами. Создатели спектакля под названием «Серебряный век» сумели — правда, с помощью Хармса — беззлобно поиронизировать над великой русской литературой и ее столпами. А столпы эти во главе с Львом Николаевичем Толстым были преподнесены зрителям как капризные и ворчливые дети, с которыми охотно возятся взрослые, то есть читатели.
В спектакле были представлены основные «серебряновечные» типажи: франт в блестящем цветастом жилете, мечтающий о бананово-лимонном Сингапуре, трогательная Коломбина в белом трико, роковая женщина — то в черном платье, то в алом неглиже и с хрипловатым ресторанным голосом и т.д. и т.п. Роковой женщине, естественно, досталась Цветаева, а франту (непонятно почему) — Гумилев. Режиссер же в небрежно накинутой на плечи военной шинели занялся Мандельштамом и Северяниным.
Казалось бы, маски разобраны вполне традиционно — ничего необычного. Но не тут-то было! Оригинальность этой постановки заключалась не в каком-то особом распределении масок-ролей, а в том, как была перетасована колода. Режиссеру удалось так лихо перемешать, перетасовать и склеить между собой фрагменты спектакля, что обычные штампы поэтического театра, которых в этой постановке не удалось избежать, казались милыми пустяками. Зато как лихо перемежалась высокая поэзия с легкомысленными прозаическими этюдами Хармса, а романсы Вертинского с кабацкими песенками! В этом винегрете и заключалась основная прелесть спектакля.
Благодаря премьерной постановке «Сузір’я» публика увидела не только торжественно-парадный вариант серебряного века, но и его несерьезную изнанку. Изнанкой, конечно, оказался Даниил Хармс с его анекдотическими историями о столпах русской литературы — от Гоголя до Достоевского.
В результате актеры вошли во вкус и лихо изобразили семейку Толстых: Льва Николаевича, который «как поймает ребенка, как начнет его по головке гладить», и бедную запуганную Софью Андреевну, занятую приготовлением рисовых котлеток. Словом, всем досталось на орехи, и даже безобидному Достоевскому.
Первая — возвышенная и даже трагическая — часть спектакля контрастировала со второй: залихватской и легкомысленной. Правда, как мне показалось, актерам — Ирине Калашниковой, Сергею Мельнику, Екатерине Тыжновой и Елене Даньшиной — больше удалась вторая. Ее они отыграли лихо и по-гусарски — со скачкой на стульях, таборно-ресторанными плясками и прочими проявлениями широкого, «купеческого» веселья.
Оказалось, что серебряный век — это не только томительно-грустно, но и до безобразия весело, а пронзительные интонации Вертинского прекрасно сочетаются с хармсовскими шуточками-прибауточками. Выходит, что прекрасная эпоха хороша именно своей лоскутностью, мозаичностью. И чем меньше фрагменты мозаики похожи друг на друга — тем лучше. В своем спектакле режиссеру удалось представить серебряный век как букет противоречий, но от этого букета нельзя было оторвать глаз. И именно потому, что так много красок и ароматов сплелись в нем воедино.