Сцена из спектакля |
«Во мне закопошились черви», — сказал как-то Витольд Гомбрович. Не знаю, как с червями, но искры провокации изрядно подогрели сцену Молодого театра в то время, как на ней происходило шокирующее карнавальное буйство по Гомбровичу, Рабле и, конечно, Бахтину. Польская труппа из Компании-театр и люблинского Провизориум-театра привезла в Киев раблезианскую версию «Фердидурки» Гомбровича. Раблезианскую потому что, как было сказано на состоявшейся после спектакля встрече со зрителями и прессой, публике продемонстрировали биологическую игру на грани хорошего вкуса. Актеры гримасничали и корчили такие жуткие рожи, что поединок гримас в спектакле апеллировал к лучшим традициям смеховой средневековой и ренессансной культуры в версии Рабле—Бахтина. Словом, выделывали такие штуки, что подчас вспоминался даже не Рабле, а поединок уродов из «Собора Парижской Богоматери» — тот самый, в котором победил Квазимодо.
Собственно говоря, поляки (актеры — Яцек Бжежиньски, Витольд Мазуркевич, Ярослав Томица, Михал Згет, постановка Януша Оприньски и Витольда Мазуркевича) продемонстрировали 24 февраля на сцене Молодого театра виртуозную буффонаду по мотивам знаменитого романа Витольда Гомбровича. После спектакля много спорили о том, уничтожила ли эта постановка текст Гомбровича или, напротив, воскресила его. Отдельно взятый текст, может быть, и уничтожила, а систему образов и мотивов, присущих творчеству Гомбровича в целом, конечно же, воскресила.
В самом деле, основные идеи, мотивы и образы творчества польского провокатора здесь были налицо — и предпочтение возвышенной беседе человека и абсолюта одомашненному разговору человека с человеком («Я старался показать, что последней инстанцией для человека является человек, а не какая-либо абсолютная ценность»), и шокирующее отсутствие белых перчаток вплоть до смакования грязи («Он (Рабле, высоко ценимый Гомбровичем. — Е.Р.) не собирался ни заниматься «абсолютным писательством», ни поклоняться «чистому искусству», ни — наоборот — выражать свою эпоху, он вообще ничего не намеревался, потому что писал так же, как ребенок справляет свою нужду под кустиком, он облегчался»), и пресловутый антитоталитаризм вместе с вольтеровской усмешкой по отношению к религиозным ценностям, и, опять же, по Рабле и Бахтину, разделение человека на верх и низ и обостренный интерес к низу — словом, полный букет колючек. Чего-чего, а деликатности у Гомбровича искать не стоит, поскольку, как следует хотя бы из процитированных выше «Дневников», польский писатель предпочитал шокирующую и избыточную откровенность.
Киевская премьера спектакля стала еще одним этапом открытия Гомбровича украинскими зрителями и читателями — началось все, как известно, с выхода «Дневников» в издательстве «Основы». Нынче ожидается появление украинского перевода «Фердидурки». Но здесь мы, увы, опять отстали от братьев-россиян, которые уже успели издать этот роман дважды, а сейчас упиваются «Порнографией» Гомбровича, вышедшей в петербургской «Азбуке». Нам же пока, кроме трехтомных «Дневников», похвастаться нечем. Вот «Фердидурку» ждем...
Польский институт в Украине и продюсерское агентство «Мистецьке Березілля» предоставили киевлянам — правда, не широкому зрителю, а получившей приглашения публике — редкую возможность полюбоваться театральным образчиком смеховой культуры, в которой отсутствует понятие стыда, а вместе с ним и нечистоплотности. Когда в начале спектакля актеры ощупывали, почесывали и поглаживали себя, со знанием дела ковыряли в носу, превращая этот процесс в эстетический акт, или меланхолически любовались выдернутыми волосками, вспоминалось карнавальное отсутствие запретов — можно делать все что угодно, но пока карнавал не кончится. В продемонстрированной на сцене Молодого театра версии «Фердидурки» карнавал стал спектаклем, а спектакль — карнавалом. И длился он до самого занавеса, до финальных аплодисментов.