Он считает, что классическое искусство - удел богатых. В том числе - и, возможно, в первую очередь - богатых духом. Этот музыкант - один из немногих, осознающих искусство как служение, готовых и способных работать, добиваться, поддерживать, вкладывать свое время, силы, авторитет в то, к чему он призван. Заслуги выдерживают проверку званием - он народный артист СССР, признанием - он удостоился чести играть на скрипке Паганини, временем - он педагог и создатель конкурса молодых скрипачей. И, наверное, главное - он выдерживает проверку слушателями, приходящими в концертные залы уже даже не столько «на Бетховена», сколько «на Которовича». К сожалению, это происходит все реже. Много сил и времени приходится тратить музыканту на то, чтобы организовать, достать, договориться. Наша жизнь не прощает пассивности, что нередко оборачивается просто нехваткой времени на творчество. О времени и о творчестве наш разговор с народным артистом СССР Богодаром Которовичем.
- Богодар Антонович, как сложился для вас прошедший сезон и как, на ваш взгляд, сложился он для нас, зрителей?
- Для зрителей, мне кажется, хорошо. Уже потому, что сам имидж Национальной филармонии сейчас привлекает. Я был председателем Госкомиссии Московской консерватории в этом году и видел стремление среди московских музыкантов сыграть в этом зале. В этом сезоне не было недостатка в артистах высокого ранга, несмотря на отсутствие средств. Очень часто известные артисты соглашаются играть в этом зале или совсем бесплатно, или за символическую плату. Немного настораживает, правда, то, что это повторяющиеся лица. А новых, особенно тех, которые сейчас популярны за границей, из тех, которые уже никак не связаны с нами прошлыми приездами, у нас не бывает. Они уже слезам не верят, и здесь надо выкладывать деньги, на что филармония еще не очень способна, но пример с Пендерецким - а это артист наипервейшего ранга - говорит о том, что все возможно.
Лично для меня сезон тоже сложился удачно. Произведения, которые мы представили, получили высокую оценку у зрителей. В частности концерт Шостаковича, концерт Шнитке и баховский концерт, в котором я вступаю в полемику с школой автентистов. Нам в этом сезоне охотно давали много играть. Пройден барьер первой настороженности в отношении к молодому коллективу.
- А в чем именно заключается ваша полемика с автентистами?
- Я открыто исповедую другой подход. Я считаю, что Бах - это и наше достояние. Это универсальный, неисчерпаемый гений. И мы можем и должны трактовать его произведения с учетом нашей эстетики, нашего опыта - все, что было пройдено, все, что было написано. Я бы привел аналогию с Каденцией к концерту Бетховена Шнитке, который приводит цитаты из Брамса и Шостаковича. Мне кажется, что подобная интерпретация нашему слушателю скажет больше, чем такое музейное исполнение. Это, конечно, интересно в качестве эксперимента. Но зачем же это навязывать широкому кругу слушателей? И, кроме того, кто сказал, что именно так и на таких инструментах, в такой манере играли? Восстановить это фактически невозможно. Да, можно прийти в музей, посмотреть на кости динозавра. Но мне кажется, что в качестве широко представляемого искусства это неверная тактика. На мой взгляд, этот автентичный бум инспирирован звукозаписывающими фирмами, которые таким образом имеют возможность переписать и продать весь парк старинной музыки. Это своеобразная игра с модой. Вот основная константа: искусство должно доходить до публики. Нам важно не столько то, чем есть Бах сам по себе, сколько то, чем он есть для нас.
- У вас нет ощущения, что успехи вашего коллектива, то, с какой охотой его принимают, базируются на вашем авторитете и вашей энергии?
- Я видел множество энергичных людей, которые в то же время были вполне бездарны. И это было ясно сразу, как только он начинал что-то делать. Авторитет - на нем тоже далеко не уедешь. Можно сыграть один, два концерта на авторитете, но если он ничем не будет подкреплен, тебя больше никуда не пригласят, играть тебе больше не дадут. Но, конечно, вы правы, мой авторитет и моя энергия играют немалую роль в продвижении нашего коллектива. Но нас много приглашают, дают нам сцену очень охотно, а это значит - мы нравимся.
- Вы играли в этом сезоне на скрипке Паганини. Как это вам удалось?
- Не знаю, как так получилось. Эта идея возникла у нашего дипломата Анатолия Орлова - он был много лет послом в Италии. Он имел там немало связей. А я оказался достойным этого по мнению итальянцев. Я был в свое время лауреатом конкурса Паганини, был там членом жюри, записывал произведения Паганини, я ничего больше не сделал.
- Что это за программа?
- Скрипка была завещана Паганини городу Генуе. И город какое-то время просто ее сохранял, гордился этим, и иногда какие-то музыканты на ней поигрывали. Потом появился конкурс имени Паганини, на котором в качестве приза победителю дают возможность поиграть на этом инструменте. Но скрипка долго молчать не может - она теряет звук. И это постепенно доходило до хранителей этого инструмента: на скрипке надо играть, должна быть концертная деятельность. Поэтому организуют турне скрипки по разным городам и предоставляют честь играть на ней крупнейшим скрипачам мира. Сначала это было один раз в год, теперь стало чаще.
- Расскажите немного о скрипке.
- Ее хранитель - Мария Сан-Филиппо, очень интересный человек, исследователь, активный деятель генуэзской мэрии. Мне повезло - я играю на скрипке Вильйома, которая была фактически скопирована мастером со скрипки Паганини. И я не испытывал тех проблем, которые обычно испытывают музыканты со скрипкой Паганини. Поэтому все получилось очень естественно. Конечно, не обошлось и без мистики. Есть что-то необычное - то ли податливость, отзывчивость, то ли тембральные особенности - создается ощущение чего-то живого, живого голоса. Паганини в свое время занимался на этой скрипке подражаниями звукам природы вплоть до мычания коровы. И хотя я не сильно верю в потусторонние силы, но когда я играл, иногда слышал какие-то посторонние звуки, как будто у меня за спиной еще кто-то играет. Возможно, что-то происходило в моем восприятии, а может, действительно что-то такое было.
- Как вы строили репертуар в этих концертах?
- Обычно скрипачи предпочитают играть на этом инструменте под рояль. Но я пошел по линии самого Паганини, то есть играл и под рояль, и с оркестром, и с певицей. Единственное то, что Паганини играл только свои произведения, а я подключил еще Бетховена - любимого композитора Паганини, - Баха, без которого не могу играть концерт, Шимановского, Вивальди. Итальянцам очень понравилось. И когда мы играли здесь - это несомненно было событие. Оно всколыхнуло людей, оно всколыхнуло начальников, которые после этого отнеслись ко мне с большим пониманием. И я считаю, что именно благодаря скрипке Паганини мы смогли нормально провести конкурс в Харькове.
- Как себя чувствует классическая музыка в нашем культурном истеблишменте?
- Главная наша проблема - отсутствие профессионалов в области организации культурных акций. Особенно в области классики, потому что в области популярной музыки какие-то потуги уже есть. Тоже плохо, тоже непрофессионально, но там что-то происходит, потому что там есть деньги. У нас денег нет и никогда не будет - это глубочайшее заблуждение, если кто-то думает, что на классической музыке можно что-то заработать. Сама история искусства показывает, что высокое искусство всегда существовало только благодаря поддержке сильных мира сего. Или вопреки, если это касается, скажем, писательского труда - он может позволить себе писать «в стол» в надежде, что когда-нибудь это прочитают. Но как может музыкант работать вопреки? Если ему не дали сыграть концерт - все, он этого уже никогда не сделает. Поэтому мы зависимы. Музыкант не может работать «в ящик», в отличие от писателя, художника. И мы нуждаемся в немалой поддержке, потому что, как верно сказал Бернард Шоу, «музыка - это дорогостоящий шум».
- Но говорят, что на Западе исполнители классического репертуара, если им удается пробиться в ведущие, зарабатывают неплохо.
- Да, если пробиваются. Но как они зарабатывают? Они все равно не организовывают концерты за свой счет. На это есть дотации со стороны города, государства, меценатов. То есть само это зарабатывание подразумевает бескорыстность мецената, дающего деньги потому, что он испытывает потребность участвовать в процессах духовного порядка. Это следствие высокой культуры, хорошего воспитания, элитарности в полном смысле слова. А если это выскочка, который стал богат вдруг вследствие всех этих невероятных событий 90-х годов, а воспитания, образования при всем при этом ему явно не хватает, то он, конечно, просто не испытает живой потребности поучаствовать в духовном росте собственного государства. В лучшем случае он будет поддерживать спортсменов, в худшем - красавиц. Потому что его основной вопрос - а что я с этого буду иметь? Причем речь идет о вполне материальной прибыли и как можно скорее.
- И как нам из этого выбираться?
- Спасение утопающих - дело рук самих утопающих. Это может быть дело рук только самих представителей творческой интеллигенции, которые уже пробились наверх. В этом плане мне очень импонирует личность Анатолия Соловьяненко. Это не только певец с большой буквы, но и очень активный деятель. Или Роман Кофман. Вот такие люди могут каким-то образом влиять на события, используя свой авторитет, убеждая. Наши власть имущие, в принципе, поддаются убеждению, если убеждать достаточно энергично. Но на это нужно время, крепкие нервы, отсутствие всякой гордости, чувства собственного достоинства, способность не реагировать на унижения - и тогда что-то можно будет сделать. Это, конечно, дело единиц. Ждать этого, скажем, от оркестрантов не стоит - они работают и хотят получать за это зарплату. И ждать. Ждать появления касты менеджеров, которые смогут взять это все на свои плечи, освободив таким образом плечи музыкантов. А пока этим должны заниматься сами музыканты.
- Можно ли сказать, что то, какой уровень, вид, тип искусства поддерживается в обществе, говорит, в принципе, об уровне этого общества?
- Можно. И с этой точки зрения то, что происходит сейчас у нас, говорит не в нашу пользу. И я не знаю, почему это происходит. Может быть, преследуются какие-то цели политические в плане популяризации определенных партий, идей и аналитики решили, что это оптимальная форма общения с широкой публикой. Должен сказать, что мне не нравится то, что на государственном уровне так откровенно отдается предпочтение популярной музыке. Дело не в том, что я против этого вида искусства, - оно должно быть, должно звучать. Но не должно оно поддерживаться финансово государством - эта область искусства должна обеспечивать себя сама, потому что она продаваема.
Кроме того, это еще и проблема масс-медиа. Особенно телевидения. Вот где еще проблема. Потому что это они производят общественное мнение. Они властители наших дум. А там столько безвкусицы, фальши, и в такой красивой и так навязываемой этикетке, что рано или поздно любой зритель начинает думать, что это действительно хорошо.
- Эти проблемы могут быть решены на уровне культурной политики?
- А ее просто нет. Конечно, у нас есть умы, которые думают над этим, вырабатывают концепции. Но с моей точки зрения - точки зрения практика - это, возможно, осуществимо через институт советников, подобранных соответствующим образом. Но, по-моему, до сферы культуры просто руки не доходят. Могла бы, конечно, существовать система действий на уровне масс-медиа, образования. В первую очередь образования, воспитания. У нас ведь идеальная система обучения. Тут не надо ничего изобретать - надо только не мешать и сохранить. Мы почему-то все время киваем на Америку. Но ведь у них настолько низкий уровень знаний! И подход у них такой: а зачем нам напрягаться, если мы все можем купить? Пусть остальные морочатся, те, кто менее богат. Плюс колоссальная самоуверенность. Поэтому с точки зрения общекультурной Америка с культом своего образа жизни приносит немало вреда. Их система ценностей для нас совершенно неприемлема.
- Насколько реальна сейчас возможность влиять на процессы в культуре?
- По-моему, тут возможна только тактика малых шагов. На уровне концепции здесь что-то решить сложно, потому что для последовательного проведения в жизнь какой-то целостной концепции нужны немалые средства. Поэтому нужно на данном этапе не кидаться на все сразу, а делать понемногу, пошагово - что-то понемногу организовывать, о чем-то договариваться. Нахрапом здесь ничего не решить, и кроме общего недовольства ничего это не вызовет. Такой подход был бы более эффективным с моей точки зрения.
- Как правило, когда я общаюсь с представителями нашей творческой интеллигенции, меня не оставляет ощущение какого-то не очень милого междусобойчика, где все знают друг другу цену, но никогда не объявят ее вслух. И это одна из причин падения уровня нашего искусства.
- Это провинциализм. Это наш комплекс неполноценности. Проблема в том, что у нас фактически отсутствует независимая критика. В этом плане, например, «Зеркало недели» - приятное исключение. Все люди в сфере искусства как-то между собой связаны, как-то могут повлиять на судьбы друг друга. И поэтому я очень не люблю читать хвалебные оды заведомо второстепенному товару. Возможно, именно потому, что знаю причины и знаю этому цену. И поэтому я стараюсь держаться подальше от тусовки. Что, как правило, вызывает определенное раздражение. У нас есть стереотип того, что все нужно делать вместе, в ногу - вместе расти или вместе загнивать. Поэтому когда кто-то выбивается из этого «вместе», тем более выбивается в область успеха, это не приветствуют.
- Что же сделает нас полноценными в культурном плане?
- Время и новое поколение. Если оно будет. Дело в том, что все это результат запуганности, страха наказания, воспитанного прошлыми временами. Не знаю, надо ли ходить по пустыне сорок лет, но хоть немного стоило бы.