Вчера мы в последний раз сыграли моего «Нелегала Орфейского» на сцене театра в Дюссельдорфе. Проект завершается, режиссер уезжает в другой город, актеры из трех стран — Германии, Италии и Украины — разъезжаются в противоположных направлениях. И от этого на душе скребут громадные визгливые кошки. Во время заключительного разговора со зрителями Стас Боклан, украинский исполнитель роли Перфецкого, сказал, что это стало фантастическим отрезком (на самом деле он назвал это «куском») его жизни, и ему ужасно обидно, что этот отрезок уже позади. На это итальянец Розарио Тедеско пронзительно завопил «Стас!» и карикатурно зарыдал у него на плече. Актеры — это действительно цветы.
В свою очередь немецкий исполнитель той же роли, Михаэль Фукс, рассказал публике о том, что для него абсолютным потрясением стал Киев. «Это ощущение рождающейся демократии, — говорил он, — совершенно неустойчивой, которую фактически нужно отстаивать каждый день и каждый час, это просто незабываемо. Я нигде больше не встречал такой чувствительной публики, она дышала и пульсировала вместе с нами, именно в Киеве мы наконец-то поняли, для чего это все делалось».
Те два мартовских вечера на сцене Молодого театра в Киеве действительно невозможно забыть. Я сидел в первом ряду и спиной, затылком, всем существом своим ощущал то, что обычно называют драйвом. Но это было даже больше, чем драйв.
«Нелегал» получился довольно эластичным спектаклем. Больше всего мне нравится в нем то, что каждый из участников может привносить в его ткань что-то совершенно свое — и ткань от этого не трещит и не рвется, а наоборот — приобретает дополнительную прочность и пружинистость. Это немного джаз.
Скажем, Гетц Аргус, немецкий исполнитель роли отца Антонио, здоровенный фактурный мужик с бритой головой и мощной шеей, привнес к эту общую ткань анекдот. Он смачно рассказывает его Фуксу–Перфецкому во время их попойки на Острове Мертвых. Кстати, получив роль венецианского священника, Гетц во время летнего отпуска отправился в путешествие в Венецию, нашел кладбище на острове Сан-Микеле и познакомился с настоятелем тамошней церкви — своим, так сказать, будущим прототипом. Он несколько раз сфотографировался с ним и… распил бутылочку вина. Они, кажется, подружились. Чтобы более походить на своего прототипа, Гетц даже решил похудеть и сбросил целых семнадцать с половиной килограммов.
Но вернемся к анекдоту Гетца. В той сцене он, священник, вдруг выясняет, что его чужестранный гость — украинец. К такой догадке он приходит, услышав от Перфецкого, что из его никому не известной страны «в центре Европы» навсегда уезжают женщины. Отцу Антонио становится понятно: эта таинственная страна — Украина. «Кстати, — говорит отец Антонио с плохо скрываемым предчувствием злорадства, — что делает итальянец в борделе?» Перфецкий пожимает плечами. «Amore», — отвечает отец. И тут же спрашивает дальше: «Что делает немец в борделе?» Перфецкий и на этот раз пожимает плечами. «Liebe», — говорит отец и тогда берет быка за рога: «А что делает украинец в борделе?» и, не дав Перфецкому даже пожать плечами, радостно сообщает: «Он ищет свою жену!»
Едва ли он это выдумал, Гетц. Скорее всего, это действительно фольклор. Мы стали интегральной частью общеевропейского фольклора.
Искренне признаюсь: когда в сентябре прошлого года я впервые услышал это на дюссельдорфских репетициях, во мне начал резко просыпаться кто-то, кого я больше всего в этом мире ненавижу, — цензор. Я — то есть он во мне — внутренне возмутился. Но я одолел его, вовремя отрубив эту возмущенную драконью голову. Анекдот запретить невозможно. Спорить с анекдотом нет смысла. Если он уже существует, надо уметь его выслушать. Если он существует, на это должны быть основания.
Помню, как во время второго киевского спектакля все напряглось. Часть публики смеялась вместе с Гетцом. Часть не смеялась. Кто-то за моей спиной обиженно сказал: «Ничего смешного в этом нет». Я, автор, был и с первыми, и со вторыми одновременно. Когда мы смеемся над собой, мы становимся сильнее. Хотя это в самом деле обидно — это не мы, это другие смеются над нами. Нам остается присоединиться к ним и смеяться вместе с ними. Найти в слабости силу. Нам остается стать другими. Чем громче мы будем смеяться, тем быстрее мы ими станем.