В Берлин приехал Жолдак, Андрей. Он привез из Харькова большую труппу украинских актеров, тонны роскошного, или, как сейчас говорят, жирного, реквизита и три абсолютно гениальных спектакля. Получился эдакий фестиваль в фестивале — неожиданно мощный украинский акцент в традиционно насыщенной громкими театральными событиями берлинской жизни. Происходило все на сцене, без преувеличения, самого радикального, модного, самого современного и самого скандального из театров Германии — берлинского «Фольксбюне». Некоторые из моих немецких знакомых даже утверждают, что это сегодня — просто самый выдающийся театр, театр номер один в Европе, мире и Вселенной. И публика, которая туда ходит, — это просто самая отзывчивая, самая живая, самая лучшая театральная публика.
Я так самозабвенно захлебываюсь всеми этими суперлативами, потому что Жолдак и его труппа сотворили в «Фольксбюне» чудо, вследствие которого эта самая отзывчивая, самая умная, самая живая и — не в последнюю очередь — самая скептичная публика никак не хотела отпускать их со сцены после завершения действа. Мне под этот шквал и самому очень хотелось попрыгать на стуле: мы есть, мы входим — красиво и эффектно — в культурное сознание мира, наконец-то, Господи.
В первый и в последний раз что-то украинское ставилось на этой сцене (именно «Фольксбюне», да!) в конце 20-х годов прошлого века — правда, тогда режиссер и актеры были немецкие, зато пьеса — «Білою пантерою» Винниченко, неизвестного неудачника из несуществующей страны, недополитика и эмигранта. Спектакль запомнился и даже сказался на тогдашней публике: хроникеры театра по сей день отчитываются о систематических вызовах карет скорой помощи к театральному подъезду.
Потом о нашем существовании на долгие десятилетия забыли, о существовании у нас какой-либо культуры — тем более. Начиная с 1991 года наши ответственные деятели, по правде говоря, вывозили иногда на продажу какие-нибудь очередные шаровары, но желающих их купить обычно не находилось.
Безусловным прорывом в западноевропейском эстетическом сознании стала наша революция. Оранжевый цвет борьбы за демократические идеалы оказался очень эффективным средством против той культурной серости, в которую нашу страну сознательно и неосознанно затягивало ее прежнее руководство. В этом смысле Андрей Жолдак с его прорывно-агрессивными театральными проектами — более последовательный (извините, пафос!) борец за идеалы революции, чем все наши нынешние власти и оппозиция, вместе взятые. Возможно, именно поэтому случилось, что случилось: его спектакль «Ромео и Джульетта. Фрагмент» в посткучмовском демократическом Харькове просто запретили, а самого его от тамошнего академического театра просто отстранили. Нам таких Жолдаков «не нада».
Год назад, участвуя в формулировании Открытого письма двенадцати аполитичных литераторов в поддержку кандидата в президенты Виктора Ющенко и ставя позднее свою подпись под этим письмом, я был уверен, что только приход к власти вышеупомянутого кандидата гарантирует моей стране политическую свободу, а мне и каждому из моих друзей (как и моих недрузей, а также моих недругов), то есть каждому из моих коллег, писателей и художников, — свободу творчества. Это была подпись за свободу творчества и для Андрея Жолдака в том числе. Это была подпись за свободу творчества для всего талантливого в Украине, для всего, что вырывается за пределы ее официально-серой, навязанной режимом «языка попсы и блатняка».
Как мне сегодня объяснять шокированным немецким симпатикам нашей страны и нашей революции то, что случилось с Жолдаком? Как мне доказывать отсутствие цензуры, когда она уже не то что коснулась — изо всех сил проехалась по одному из важнейших в нашей стране театров? И при этом они, эти до сих пор увлеченные оранжевой красотой немцы, еще оставляют шанс — и нам, и себе, они еще не хотят верить, они нерешительно говорят: «Да нет, это, пожалуй, только идиотизм какого-то местного самодура!».
Хорошо, что они все еще надеются. Хорошо, что вместе с ними все еще надеюсь я. Но судя по всему, «Ромео и Джульетту» 22 и 23 октября 2005 года превосходные харьковчане играли в первый и последний раз. Спектакль закрыт. Забыть.