Ути-пути-мути, читатель ты мой предновогодний да предрождественский! Лапочка ты моя, душенька, солнышко! Счастьице ты мое ненаглядное. Это чьи такие глазоньки разомлевшие и добренькие? Это чьи такие ноженьки, пухленькие и ватненькие от беготни за праздничными припасами? Это чья такая головонька малочтосоображающая от серийных поздравлений - как входящих, так и исходящих? Это чье такое сердечко любвеобильненькое без каких-либо обязательств? Агу! Ну, не хнычь, детонька. Небось зарплату к праздничку выдали начальнички? Видишь, как хорошо! Не успело и столетье кончиться. Так что лучше садись-ка тут со мной рядышком минут этак на пятнадцать, а я тебе баечки травить стану. Про кино про наше национальное и успехи его международные. Кстати, бутылочку-то не отсовывай - после каждой сказочки за что-то хорошее и тяпнуть не грех.
Кино-коло-бок
Испекли его в землях ненашенских с нравами дивными, европейскими. Но потом он стал обретать нашу национальную форму и содержание. Вот как это было. То ли обстановка в отчем доме сложилась нездоровая (без матери да при двух-то отцах!), то ли из-за врожденной мобильности и общительности только однажды покатился Колобок (К.) куда глаза глядят - на восход солнца. Долго ли, коротко ли, а навстречу ему попался Комиссар. Весь с головы до ног в коже и обмотках, сбоку шашечка, а пониже пупка маузер болтается - больше никакой частной собственности не наблюдается. Вот Комиссар и говорит: «Колобок, Колобок, иди ко мне в услужение! Станешь вместе со мной властителем масс. А я тебе за это мозги вправлю». К. и согласился, поскольку смекнул, что в XX веке с мякишем вместо мозгов долго не протянешь. Рубанул тут его Комиссар шашечкой, но не до смерти, а пополам. Вставил мозги по-обещанному. Стальные, точные, на рубиновых камнях. Потом сложил половинки и «Красной Москвой» спрыснул. Затикало. Глядь, и впрямь поумнел К., и из круглого дурака стал круглым отличником по боевой и политической подготовке. Стал крутиться преимущественно на этом поприще, где и воспел новую землю-матушку, прямо скажу, на весь мир в шедеврах - от «Полюшка пшеничного» до «Предков». И все бы хорошо, только Комиссар стал донимать: то форма ему, видите ли, слишком национальная, то зауми в избытке якобы. А чтоб не был К. таким шибко грамотным, стал ему на мозги чем-то капать, а то и маузером этак в затылочек потыкивать. Не стерпел К., плюнул, да и покатил себе куда подальше.
А навстречу ему тетя пригожая. Да такая пышная и в пух и прах разодетая, что и сказать нельзя, где у нее мини-юбка заканчивается, а декольте начинается. При комиссарах такого не показывали. К. зарумянился весь и спрашивает: «А ты кто?» Улыбнулась тетя игриво: «Сам угадай, лысенький». Помялся К. да как ляпнет: «Буржуазное извращение!» «Дурачок, - смеется, - это тебе, совку, мозги запудрили. Пробуй еще!» Тут К. и пронзила догадка. Неужели это ОНА, о ком мечталось одинокими ночами в казармах социализма? Кто лишь в грезах приходил под казенное одеяло из верблюжьей шерсти... Нерешительно так, он и говорит: «Неужто Пысанка-краса?» Еще пуще заливается красавица. «Теплее, теплее! Ну, ладно уж, скажу. Свобода я твоя, глупыш, сексуальная! Пойдем-ка со мной, я тебя кое-чему подучу да и на ТВ пристрою». Окунулся К. в творческий процесс, и пошло и поехало. Пока не стало пошло и заезжено. Актеры, правда, научились играть всем телом, а не только одним лицом. Но вот беда: с какого конца туловища их в кадр ни возьми - играют одинаково. А вот сюжеты, наоборот, все на одно лицо получаются: встречаются колобки и колобродят. Охи-вздохи, чмоки-шмяки и протяжный стон. Примеры: «Архипелаг Оргазм», «Несколько амурных циклов», «Эродром», прогноз погоды на канале «Винтер» и другое. «Е-мое! - подумалось однажды К. - Сколько же можно одно и то же! В конце, так сказать, концов, и форма у меня башковидная, а не фаллическая! И содержание есть умственное. Бежать надо, иначе пропаду!». Объяснился он с милой зазнобою. Дескать, так и так - «адье», дорогая, иду настоящего мужского счастья шукать.
Не успел откатиться, глядь, красноликий дядька весь в национальном руками машет: «Гайда до мене! Не баба варта козацької любові, а батьківщина! Розбудову будемо розбудовувати, відродження відроджувати та національну думку думати, а з того багатіти!» К. ему и отвечает учтиво так, по-государственному: «А хто ж ти будеш, дядечку?» - «Хіба не бачиш - Патріот. Причому такий же круглий, як ти! Нумо, брате, разом народ наш будити, манкуртів таврувати, а ворогів наших бити аудіовізуальними засобами». Подумал-подумал К. да и ответствует категорически: «Не бажаю знов агітпропагандою та блудом бруднитися. Я від розвиненого соціалізму втік і від гіпертрофованого сексуалізму відійшов, а від тебе, недолугого, тим паче втечу!» Так сказал наш маленький, но гордый К., по сообщениям его искренних почитателей. Ибо был он уже умудрен своим как горьким, так и сладким опытом. Катился, катился и докатился до конца века. Помятый и пообкусанный, но не сломленный. А что там, в новом столетии будет, то ни в сказке сказать, ни пером описать. Фантазии не хватает.
Так выпьем же за то, чтобы украинское кино имело в своей стране все, а его - никто!
Ивасик-оскароносик
Долго дело делается, да не скоро это сказывается. Родился как-то в семье видных кинематографистов сынок. Да такой пригожий! Прозвали его Ивасиком (по ассоциации с рыбкой, которая в те давние времена широко продавалась). Сызмальства два таланта проявил - снимать и ловить. Снимать начал рано. Сначала - девчат, потом и кино черед настал. Ловить тоже попервах на рыбке в пруду упражнялся. Потом за призы да награды принялся. Бывало матушка выйдет на бережок и кличет его. Приплывает. Он - ей улов, она ему - теплых пирожков. Хорошо! Ибо парнишка, повторю, и впрямь талантливый уродился. Но вот чует Ивасик: нет, понимаешь ты, чувства глубокого и полного удовлетворения. Что делать? Кто виноват? И закинул он удочки за бугор. И клев пошел обильный, но какой-то сомнительный. Скажем, на одном внутреннем конкурсе в стране Бабояговщине за свой, скажем прямо, далеко не лучший фильм «Гудбай вторично» получил Ивасик гран-при как за лучшую бабояговскую картину вопреки регламенту, т. к. фильм был сугубо наш, отечественный. Знать, нечистая попутала. Дальше - больше. Вообще перестал снимать кино собственноручно. А ведь замыслов было - палата! Пристрастился сам призы всякие нужным людям раздавать и в бизнес ударился. Что тоже неплохо, если б одаренности его художественной урону не было, да критерии эстетические резко не подупали. А там еще - интоксикация саморекламой, нетерпимость к критике, квазипатриотическая риторика и прочее, что завсегда собой искусство вытесняло. Одна только высокая мечта у Ивасика осталась: «Оскара» для неньки-родины добыть. И что же? Сбылася! Его (по деньгам) картина «Зюйд-вест» с полдюжины таких статуэток отхватила! Только нам какова с того честь, если создали ее сплошь иностранцы? А рядом обратное: отечественные корифеи от простою да бескормицы в зарубежье подались и опять-таки там не нам славу творят. Вот петрушка какая.
Так, выпьем же за то, чтобы отечественные таланты не утекали вовне, а творили бы шедевры собственноручно и по месту жительства! Гляди, и «Оскара» своего, а не заемного добудем!
Хаврошечка Небейлежаченко
Есть люди хорошие, есть похуже. А есть и такие, которые и Бога не боятся, и брата своего не стыдятся. К таким-то и попала Хаврошечка. Мачеха - идеологически настырная и на бюджетное финансирование скупая: своим все, а приемышу фигу. Сводные сестры-завистницы, да отец родной - гультяй и лежебока. С одной стороны, гнобили, конечно, Хаврошечку нещадно как неродную. Всю грязную работу - ей. А с другой стороны, она сама хороша. Вместо того чтобы в трудах совершенствовать свое профессиональное мастерество, она (может, из-за дурной наследственности) так наладилась выкручиваться: в одно ухо буренке влезет, в другое вылезет, глядь - а работа как бы сделана. В общем к лаже и халяве пристрастилась. И кинообразование так получила: в одно ухо влетало, из другого вылетало. А между тем стала сама других учить по аналогичным профессионально-этическим принципам. К тому же еще всех своих родичей к кинематографическим синекурам пристроила. Даже сводную сестру Одноглазку, инвалида по зрению, в кинооператоры определила. Дескать, зачем ему, оператору, два глаза сразу? О батюшке ее, Панасе Небейлежаченко, и говорить нечего. Возглавил продюсерское дело. И стали множиться в тех краях недоучки-халявщики и приспособленцы-конъюнктурщики неимоверно. Да еще всех мастей - от кинодраматурга до госчиновника. И заполонили весь кинопроцесс специалисты одного рода - Небейлежаченки. Даже закон о кино там приняли соответственный - странный и бесполезный до нелепости. И все-то стало там дивным и как бы перевернутым: фильмов снималось все меньше, а считалось, что даже больше. Кино ставало все хуже, а всякие лауреаты да метры разные так и роились, будто клонировались. И такой дух эпигонства, чинопочитания да провинциализма воцарился в родной хате Хаврошечки, что и Кафке того не сказать, а мне тем более. Вот, оказывается, чего с отдельными хаврошечками кое-где порой случается на почве общеисторической угнетенности.
Так выпьем же за высокие художественные критерии и честную творческую конкуренцию - залог расцвета украинского кино!
... Ну вот, милый мой читатель, тут и баечкам конец. Теперь читай другое. Тот, кто слушал, - молодец, а кто тосты поддержал - вдвое. Хорошо сидим? Памперсы менять будем? Тогда тостую постскриптумно: «С Новыми нас!».