В Украине в издательстве «Саммит-книга» вышла полная версия романа-документа Анатолия Кузнецова «Бабий Яр». Произведение впервые издано на украинском языке. Украинский — 5 тысяч экземпляров, российский — 25 тысяч. Меценат, профинансировавший это издание, пожелал остаться неизвестным.
В Музее Великой Отечественной войны по поводу выхода книги состоялась презентация-дискуссия «Страницы Бабьего Яра: чтобы прошлое не повторялось, найди мужество посмотреть ему в глаза».
На дискуссию в музей пожаловали историки, философы, литераторы: директор Института философии НАНУ Мирослав Попович, ведущий научный сотрудник музея истории Киева Дмитрий Малаков (тема его специализации — «Бабий Яр»), доктор исторических наук Феликс Левитас (готовит книгу «Разгаданные тайны Бабьего Яра»), писатель, автор книги «Родина дремлющих Ангелов» Густав Водичка, а также Наталья Сумская, Нина Матвиенко, Владимир Гришко.
Была ли причастна советская власть к взрыву Успенского собора? Какой смысл имеет пересмотр вроде бы известных исторических фактов для современной Украины? С чем связаны настойчивые намерения скрыть следы преступления со стороны местных властей? Каким должен быть статус Бабьего Яра: это трагедия всей нации или же трагедия еврейского народа? Все эти вопросы остаются с нами.
Потому и «Бабий Яр» Кузнецова — книга не на «сезон»… Именно так оценил свой роман-документ сам автор в одном из писем к израильскому переводчику. И тут же уточнил: «…пока, по крайней мере». Это скромное «пока» продолжается спустя 67 лет после начала сентябрьской трагедии 1941 года. Первая строчка романа-документа: «Все в этой книге — правда».
Бабий Яр и весь Киев без цензуры
Сами немцы называли этот киевский овраг Baustelle. Что означает «строительная площадка». На этой «площадке» начиная с сентября 1941-го уничтожали и жителей города, и военнопленных. Поначалу женщины, дети, старики, в меньшей мере мужчины. «Все жиды города Киева и его окрестностей должны явиться…» Их обещали вывезти в Германию. И, взяв за руки одетых в лучшее детей, посадив в коляски немощных стариков, они шли на улицу Дегтяревскую —к месту сбора. Тем более что листовки пугали: «Кто из жидов не выполнит этого распоряжения и будет найден в другом месте, будет расстрелян…»
Рассмотрев внимательно роман-документ, можно увидеть фото: ручейки людей слились в один поток и устремляются к страшному оврагу. Шли в надежде на «светлое будущее», а на самом деле… Их расстреляли, поскольку, согласно идее «сверхнации», они подлежали тотальному истреблению.
До войны в Киеве проживало 843000 человек. Из них четвертая часть — евреи. Согласно немецким официальным отчетам, тогда в яру было уничтожено 33771 человек. Правда, многие историки утверждают, что эта цифра относится лишь к первым двум расстрельным дням. Основание — документы безвинно убиенных. Общее количество погибших во много раз больше. И трагедия этой местности скрывает не только национальную трагедию евреев. Этот овраг похоронил красноармейцев, партизан, украинских подпольщиков-националистов, цыган.
Отдельная глава «Крещатик» повествует о взрывах 24 сентября на Крещатике. Вину за эти взрывы было решено возложить на киевских евреев и казнить их. Уже 25 сентября 1941-го в Киев прибыли рейхсфюрер Генрих Гиммлер и Адольф Эйхман. На следующий день состоялось совещание высших военных чинов в Киеве.
Вот и первый вопрос дискуссии: кто в ответе за взрывы Крещатика и Успенского собора?
Однозначных ответов не было. Большевики? Немцы? Как веха истории — в условном зале музея фотографии именно тех событий: поднятый флаг вермахта на лаврской колокольне, вот горит центральный гастроном… Какие могут быть ответы, если документов о подрыве центра города в 1941-м исследователи так и не нашли. Этот приказ отдавался устно. Вот строки из романа: «…До войны в Киеве начинали строить метро, и теперь поползли слухи, что то было не метро, а закладка чудовищных мин под всем Киевом. Но более правдоподобными были запоздалые воспоминания, что по ночам во дворы приезжали грузовики и люди в форме НКВД что-то сгружали в подвалы. Но куда в те времена не приезжали по ночам машины НКВД и чем только они не занимались! Кто и видел из-за занавески — предпочитал не видеть и забыть…»
Эти фрагменты, как и многие другие в романе, поданы курсивом. А это значит, что именно эти отрывки книги были изъяты цензурой в 1966-м, когда роман впервые был опубликован журналом «Юность» поражающим тиражом — 2 миллиона 150 тыс. экземпляров!
Таких цензурных табу, полистав книгу, можно заметить множество. Причем если убрать эти строки, сразу видно, как искажается замысел автора — показать истинное лицо тоталитарного общества (и советского, и фашистского).
Еще в романе есть строки, взятые в скобки, — это некие дополнения, сделанные автором уже в эмиграции в 1967—70 гг. Ведь впервые роман вышел в полном объеме в 1970 г. в нью-йоркском издательстве Possev-USA. После этого «Бабий Яр» был переведен на иностранные языки, выдержал несколько изданий в Советском Союзе и в постсоветской России.
Чтобы донести до читателя всю правду об этой киевской трагедии, Анатолий Кузнецов уехал в Англию. «У меня во время отъездов делались обыски, а однажды неизвестно кем был подожжен и сгорел мой кабинет. Важнейшие рукописи были у меня пересняты на пленки, которые в железной коробке были зарыты недалеко от дома, а сами рукописи я зарыл в стеклянных банках в лесу под Тулой, где они, надеюсь, лежат и сейчас. Летом 1969 года я бежал из СССР, взяв с собой пленки, в том числе и пленку с полным Бабьим Яром». Вот его выпускаю, как первую свою книгу без всякой политической цензуры, — и прошу только данный текст «Бабьего Яра» считать действительным». (Из вступительного слова Анатолия Кузнецова.)
По две стороны «занавеса»
История романа такая же «непоследовательная», как и судьба автора. С рождения и во время войны он жил на Куреневке, буквально на краю Бабьего Яра. Тогда ему было 12 лет. Бабий Яр представлял собой огромный овраг, на дне которого весело журчал ручеек. Анатолий рано прикоснулся к правде… «Я нагнулся и поднял… Это был обгоревший кусочек кости величиной с ноготь, с одной стороны белый, с другой — черный. Ручей вымывал их откуда-то и нес. Из этого мы заключили, что евреев, русских, украинцев и людей других наций стреляли выше… Мы походили вокруг, нашли много целых костей, свежий, еще сырой череп и снова куски черной золы среди серых песков. Тогда я решил, что надо все это записать, с самого начала. Как это было на самом деле, ничего не пропуская и ничего не вымышляя…»
Вот писатель и избрал путь соцреалиста, создав документ, выбивающий слезу уже у третьего послевоенного поколения… Во время дискуссии в музее ВОВ была высказана такая мысль: мол, в школьную программу книга войдет скорее в Израиле, нежели в Украине или России.
В Киев на презентацию книги приехал сын Анатолия Кузнецова Алексей. Он привез записи лондонских передач отца на Радио «Свобода». Его голос ясный, уверенный, без полутонов: «Человек привыкает ко всему! Советская действительность гласила: террора не было! Такого не могло быть! Не было!»
Когда Анатолий Кузнецов оказался по ту сторону железного занавеса — в Лондоне, то был вычеркнут из учебников, из детских книг. Алексей тоже пошел по писательскому пути. Закончил Государственный институт театрального искусства в Москве, долгое время работает на Радио «Свобода». Признается, что сам прочел роман отца в шесть лет в «Юности». О западной жизни Анатолия Кузнецова его сыном написана книга «Между Гринвичем и Куреневкой» (в основу легли письма писателя своей маме, какие-то лондонские сценки). Сейчас Алексей готовит к изданию расшифровки выступлений отца на Радио «Свобода» в период с 1969 по 1979 гг.
Так сложилось, что семья родителей Алексея распалась. В пять лет его отдали в Киев к бабушке: мама уехала учиться в Москву, а отец оставался в Туле до своей эмиграции в 1969 году.
— Мать сильно пострадала от этого шага отца, ведь формально она была за ним замужем, — рассказывает «ЗН» Алексей Кузнецов. — Уже потом они развелись «заочно», но на этом мои отношения с отцом закончились. Только лишь в июле этого года я впервые побывал на могиле Анатолия Кузнецова. Как журналист и критик могу отнестись к работе отца объективно и понять, что это действительно хорошая литература. Мне также близок Киев, ведь я здесь вырос. Так сложилось, что сейчас я не живу в Украине. К сожалению, не разрешено двойное гражданство. Поэтому многие люди, подобные мне, расценивают нынешнее состояние дел как границу, проходящую через сердце. Когда приезжаю сюда, то останавливаюсь в том доме, где жил в детстве у бабушки и дедушки. Это рядом с Голосеевским лесом. Некоторые вещи отца, описанные в романе, можно до сих пор потрогать руками.
Киев-город. Киев-книга
Листая страницы «Бабьего Яра», осознаешь, что видение страшных событий подано именно сквозь «призму» Куреневки. Здесь все сугубо киевское. По описанию киевских реалий можно воссоздать историческую топографию военного Киева. Это и когда маленький Анатолий ходил мимо лавры к деду, и улица Петропавловская, и Пуща-Водица, и кинотеатр «Октябрь», и Андреевский спуск, и площадь Богдана Хмельницкого. И Петровка, и улицы Нижний Вал, Фрунзе (это название, кстати, никак не прививалось киевлянам, потому что на слуху у всех была улица Кирилловская).
И отдельно, как целостный образ — овраг Бабьего Яра, ручей которого давал воду. В оккупационное время, как описывает автор, воды в водопроводе не было, поэтому люди и потянулись с разной посудой к ручьям, и к этому в том числе...
— В этом месте люди никогда не жили, — рассказывает Дмитрий Васильевич Малаков, научный сотрудник Музея истории Киева. — И сегодня, конечно, это место не может быть обозначено «позитивом», ведь там лежат все враги нацизма, Третьего рейха — это не только евреи, но и подпольщики — украинские патриоты, тысячи человек большевицкого подполья, там лежат уголовные преступники, проститутки. Это общая братская могила. Поэтому не нужно на этом месте ничего строить. Да, через это место проложили метро «Дорогожичи». Сейчас вот на улице Олены Телиги возводят огромный 40-этажный дом… Что поделаешь?
Казалось бы, овраг сам подсказывает: не стоит превращать его в стройплощадку. Свидетельство тому — Куреневская трагедия 13 марта 1961 года. Тогда лавина намытого грунта, под которой лежали кости 100 тысяч расстрелянных, сорвалась и затопила Куреневку. По неофициальным данным, погибло несколько тысяч человек.
Во время дискуссии многие говорили о послевоенных годах — о советском беспамятстве Бабьего Яра. Когда в Освенциме, Дахау открывались мемориалы, в Киеве за то, что 29 сентября люди приходили в Бабий Яр возложить цветы, могли дать 15 суток. Почему? Потому что евреи, военнопленные, заложники, националисты, душевнобольные, цыгане и подпольщики — это не «герои». И до сих пор страшная трагедия киевского Холокоста не отмечена мемориалом. В 1965-м было объявлено о закрытом конкурсе на проекты монументов в память советских граждан, погибших от рук намецко-фашистских захватчиков во время оккупации г.Киева. В то время в дальнейшем в официальных документах слова «Бабий Яр» заменялись «Шевченковский район г.Киева». А в 1976 году был установлен памятник, и ныне напоминающий о «непоколебимой воле к победе великих идей…». Только к 50-летию трагедии Бабьего Яра установили бронзовую «Менору», благоустроили подходы к яру и открытый амфитеатр для митингов. Сейчас ведется обсуждение строительства «национального символа» в Бабьем Яру, мнения о котором полярны.
Так же полярны оказались мнения участников дискуссии о романе. Один критик-писатель сказал, что, дескать, роман не дает надежды.
Что автор, дескать, не высказывает благодарности хотя бы к Богу за то, что он выжил. На что сын писателя сказал:
— Роман моего отца не дает прямых ответов. Наоборот, он ставит такие вопросы, на которые ответов еще долго не будет… А критикам, которые говорят об отсутствии положительных идеалов, я бы рекомендовал прочесть главу «Сколько раз меня нужно расстрелять?».
Вот эта главка…
«К четырнадцати годам жизни на этой земле я, с точки зрения фашистов, совершил столько преступлений, что меня следовало расстрелять по меньшей мере вот сколько раз:
1. Не выдал еврея (моего друга Шурку).
2. Занимался укрывательством пленного (Василия).
3. Прятал красный флаг.
4. Нарушал комендантский час.
5. Не полностью вернул взятые в магазине предметы.
6. Не сдавал топлива.
7. Не сдавал излишки продовольствия.
8. Носил валенки.
9. Повесил листовку.
10. Воровал (свеклу, дрова и т. п.).
11. Работал с колбасником подпольно, без патента.
12. Бежал от Германии (в Вышгороде).
13. Вторично бежал (на Приорке).
14. Украл ружье и пользовался им.
15. Имел боеприпасы.
16. Не выполнял приказа о золоте (не донес).
17. Был антигермански настроен и потворствовал антигерманским настроениям (был приказ о расстреле и за это).
18. Не явился на регистрацию в 14 лет.
19. Не доносил о подпольщиках.
20. Пребывал в запретной зоне сорок дней, и за одно это надо было расстрелять сорок раз.
При этом я не был членом компартии, комсомола, подполья, не был евреем, цыганом, не попался в заложники, не совершал открытых выступлений, не имел голубей или радиоприемника, а был ОБЫКНОВЕННЕЙШИЙ, рядовой, незаметный, маленький человечек в картузе. Но я уже НЕ ИМЕЛ ПРАВА ЖИТЬ…»