Поэзия Марьяны Савки всегда содержит элемент неожиданности. Непросто сказать, как именно автор «это делает». Благодаря внутренней склонности к изменениям? Заряженностью на появление в новых амплуа и смысловых ролях? Энергетическим вмешательством образов внешнего житья-бытья? Проще всего было бы утверждать, что все вместе. Но в таком случае благотворная причина само-не-повторимости являлась бы размытой, так и не выясненной.
Для окончательного ответа стоит дождаться новых - двух-трех - сборников поэзии Марьяны Савки. Судя по частоте выхода ее книг - «Квіти цмину» (Львів: Видавництво Старого Лева, 2006), «Бостон-джаз» (Киев: Факт, 2008) и «Тінь Риби» (Львів: Видавництво Старого Лева, 2010), - можно надеяться, что ждать придется не так уж долго. А пока есть возможность накапливать материал и опыт наблюдений за новыми - хотя и не всегда художественно выигрышными, образно самодостаточными - гранями, моделями, сущностями ее стихов, представленных в этих трех сборниках, которые довольно ощутимо напоминают поэтический триптих.
Марьяна Савка углублена в мир ощущений - именно это наделяет ее поэзию качествами формальной завершенности. Здесь нет ничего неожиданного, - настоящесть смысловых пластов всегда имеет в своих истоках естественную грациозность и непринужденную прозрачность формы. Как в сборнике «Квіти цмину», где щемящая элегантность поэтической мысли объединена с элегантной стройностью строки.
Сборник «Квіти цмину» построен на двух принципах - цикличности и создания настроения. Его семь циклов - «Почути ангела», «Та, що іде по воді», «Родинні пасторалі», «Квіти цмину», «Крамниця запахів», «Парад світлин» і «Зі старого, улюбленого» - как смена мелоса и ритмов в музыкальных альбомах. Стихи Марьяны Савки вообще чрезвычайно мелодичны. В них звучат различные оттенки настроения - элегические и рассудительные, минорные и звонкоголосые, медитативные и животворные, интимные и созерцательные, пропитанные нарративностью и овеянные мягким пафосом.
Каждое ее стихотворение - это не только мелодичный ассоциативный «шкиц», это и рисунок - со своими предметными реалиями и изящно очерченной лирической фабулой. Если же соединить эти две характеристики, получится довольно сжато и полно: это мелодичный рисунок, представленный поэтической мыслью. Настроения, мелодии, рисунки, техника слова - все это составляет своеобразный гербарий, в котором суть сводится к уплотнению и выражению памяти души.
В ее стихах всегда звучит звонкое или приглушенное ощущение «таїни». Марьяна Савка подобно художнику или скульптору, который своими выверенными, отточенными движениями медленно, неспеша придает черты и очертания этой «таїни», никогда, впрочем, не стремясь высветить ее полностью. «Таїна» - это суть, которая в одинаковой степени отдалена и близка, доступна и призрачна, очевидна и неуловима; это состояние и процесс, взгляд и движение; это «слово немовлене», за которым скрыто множество разнообразных загадочных смыслов.
Стихи «Квітів цмину» насыщены таинственностью, которая понемногу приближает «таїну» и тонкое ощущение «таїни» к чувствительным обертонам сердца. Приближает настолько, чтобы сохранить как ее саму, так и ее трепетное звучание.
«Квіти цмину» буквально светятся тонкой чувственной метафорикой. Метафоричность в стихах «Квітів цмину» не является самоцелью, однако если она прорастает, то цветет-расцветает естественно щедро и изысканно, не ограничиваясь уровнем словосочетаний и достигая поля развернутых картин.
Лирические персонажи Марьяны Савки воспринимают мир не только душой и сердцем, но и как бы на ощупь. В своих впечатлениях от реалий и коллизий мира они будто убеждаются тактильно, своими «пучками пальців». «Пучками пальців» и «на кінчиках пальців» - это для лирических персонажей Марьяны Савки не только очерчивание эмоционального измерения, но и знак достоверности, выверенности меры, сопровождающей их знания о мире.
Мышлению Марьяны Савки присуща неизбежность эротичности. Сказать, что в «Квітах цмину» есть периоды и образцы поэтической эротики, было бы, пожалуй, слишком радикально. Тем не менее Марьяна Савка пронзительно ощущает эротическую мелодику штриха, черты, ракурса. В ее стилевой манере легко и непринужденно живет эротическая тонкость, утонченность, деликатность. Поэтика эротического, бесспорно, придает чувственный шарм и без того сенситивной стилистике «Квітів цмину».
Фотолирический сборник «Бостон-джаз» включает фотографии и стихи. Порядок слов («фотографии» и «стихи») в этом случае имеет значение, поскольку определяющее место (и, очевидно, не только композиционно) на каждом развороте принадлежит фотографиям, а стихи как саундтрек, который пытается «слиться», предельно соединиться с настроениями и семантическими вибрациями, раскрытыми в фотографиях.
«Бостон-джаз» является попыткой приобщиться к иным психолого-чувственным пластам. Большинство текстов сборника имеет более «прохладное» (по сравнению с «Квітами цмину» ) звучание.
Нарратор напоминает путешественницу с тонко развитыми чувствами, которая наконец-то поехала в давно желанное путешествие. И понимает, что для острого ощущения другой территории недостаточно одного-единственного путешествия, даже двух-трех кратковременных странствий не хватит. Нужно вжиться в эту инакость - в ее реалии, свежесть воздуха, обычаи, запахи ее людей. Пока же, вместо бесконечного восхищения увиденным, архитектурными реалиями и человеческими ипостасями, она начинает ощущать, что это внутренне взлелеянное путешествие прежде всего пробуждает в ней эмоции и идеи, которые возвращают ее к временно покинутому.
Переживая впечатления-перипетии, впечатления-коллизии путешествия, странница прежде всего переживает себя саму такой, какая была до этого путешествия. Это формат приключения, когда странствие в давно желанные миры обернулось путешествием в себя, открытием тех уголков себя, которые подоспели только теперь. Прикоснувшись к поверхности иного и инакости жизни, она начинает пронзительнее ощущать родство с собой («судомить груди…», «Ваніль», «Талісмани», «Горище», тетраптих «Очерети»).
Один из коротких циклов сборника так и называется (почти манифестно) - «Органи чуття»: «зір», «слух», «нюх», «доторк». Для автора «почувствовать» означает «состояться». Она и пытается передать, выразить, высказать состоявшиеся вещи и людей, идущих от бытия, которые остаются в ее острых и вышколенных чувствах.
Естество нарратора настраивается на то, чтобы молчать вслух и говорить, даже выговариваться о себе. Фотопоэзия молчания рождается из нерастраченных слов и сюжетно подобранных фотографий. Путешественница прибегает к внутреннему общению с тем, с чем сталкивается и кого встречает во время своей вербальной фотосессии, которая растянулась значительно дольше и больше, чем на одно путешествие. В этих вербальных фотовспышках пробиваются-проступают признаки иной жизни и иной ментальной территории, по которой продвигаются ее взгляд и разум: «тут так багато всіляких дрібничок /що можуть зворушити /от скажімо конверти з пелюстками квітів /куди можна сховати листа до коханого /написати на справжнім папірусі /кілька затаєних слів» («тут так багато всіляких дрібничок…»); «манхеттен з бродвеєм /чорні тунелі сабвеїв /і до нудоти чітка геометрія вулиць» («Одинадцята-стріт»). Эти и похожие строки являются полностью фотографическими, не отягощенными переизбытком проникновения в суть, но надежно хранятся в памяти.
Фотолирика «Бостон-джаз» ассоциируется с виртуально-сценическим действом, где воображаемые и вполне представляемые движения, вызванные натуральной выразительностью и графичностью фотографий, дополняются зонгами, функцию которых выполняют текстовые куски, представленные в рифме и без.
«Тінь Риби» наглядно, на слух и на образ показывает, как в рамках одного довольно компактного сборника может происходить сложно-сюжетная лирическая эволюция. Иначе говоря, архитектоникой тональных и семантических узоров убеждает, что эволюция - это дело вполне поэтичное.
Пентаптих «Наслідки звіриної мови» і вірш «історії /не записані /не перечитані…», размещенные в дебютной части книги, наталкивают на мысль о стилистике магических трансформаций, магических вербальных трансмиссий, в которой они выполнены. В этих формах постоянно происходят образные перевоплощения - слова и поворотов смысла, осколков реальности и фантазии, наплывов будничности и вероятной невозможности. Эта поэзия магических вероятностей вполне могла бы стать эстетической концепцией всего сборника, которая от начала и до конца прозвучала бы как неотон лирического мысле- и духоощущения. Однако вскоре Марьяна Савка поворачивает свою манеру и ритмотропику на более традиционную поэтическую стезю.
Это уже просматривается в стихотворении «Риба» и продолжается стандарт-медитативными текстами «Як острівні комахи - чорно-смугасті бантики…», «Дівчинко, світ перевернутий, наче клепсидра…», «Боже я все ще дитина…», «Благодатна Маріє…». С яркого и неординарного дебюта поэтическая партия переходит в более спокойный миттельшпиль, в котором логика основных ходов преимущественно проверена и неоднократно апробирована. Ощущается перекликание с голосами Рымарука и Герасимьюка, выниривают из глубин сознания строки и темпоритм, образные метки и целые ряды, сказанные ими, в стихи с фоникой перекликаний понемногу вмешиваются знаки мужественности, этим стихам недостает мягко-ностальгической женственности, которой так полон стиль Марьяны Савки. Хотя, возможно, все это и задумано как поэтическая коммуникация.
Лирическая эволюция продолжается, и наступает очередь серии стихов со слайдами-миражами. Субъективно представляемыми и не менее субъективно представленными реалиями аккуратно расписаны тексты «Я восени зустріла лиса…», «Серпневий лев вилежує боки…», «Зроби наяду схожою на мене…», которые представляются кадрами короткометражного мифопоэтического фильма. А он, по законам жанра, пропитан ощущением условности, оттенен штрих-пунктиром гиперреальности и обозначен флером сказочности, даже фантастичности. И все это переходит в миражность фабул-картинок и коллизий-рисунков, довольно элегантно контрастирующих со стихами, которыми завершается лирическое эволюционирование тембра и мотивов.
В эндшпиле книги звонко поблескивают интонации напряженно-драматического мелоса. Это еще одно тонально-смысловое и поэтикальное изменение, которым звучит сборник «Тінь Риби». Это изменение проявилось в заключительных стихотворениях «Щось серед мене хоче моєї смерті…», «Сон осінньої ночі (Я, здається, померла, і це не моя кімната…)», «Я відчуваю спиною коли ти збираєшся впасти…». Энергетика стихов ассоциируется с потоками горной реки, которая может смыть и смести на своем пути не только все встречное, но и саму рассказчицу. Выныривают чисто женские мотивы, представленные в отчаянно экспансивных, обостренных и чувственных ракурсах. Вселенная (то есть весь мир) замыкается на субъективно-лирическом «я», трагедийно разомкнувшись в нем. Жизнь еще не завершена, однако запредельность как никогда близка, поскольку пронзает все естество, нутро, все чувства, ощущения и предчувствия.
Сборник «Тінь Риби» уплотнен сюжетикой лирической эволюционности, что придает ему композиционной гибкости и тонально-структурной разнородности. Лирическая эволюция состоялась - от неотона до почти традиции, от нехоженой дороги до интересной, но все же колеи.
Поэзия Марьяны Савки является благодатной почвой для наблюдений и рефлексий о генезисе художественной энигмы. В ее стихах - независимо от характера их ценностно-образного звучания - движения, влияния внешней реальности или внешнего происхождения с грациозной непринужденностью трансформируются в реальность внутреннюю. Иначе говоря, поэтическое чутье Марьяны Савки все многообразие проявлений и вторжений другой, объективируемой жизни переживает и толкует столь органично, что скрывается, исчезает, растворяется граница между внутренним и внешним. В этом, возможно, и заключен один из секретов экспрессивной энигматичности ее лирики.