Иван Франко |
«Спросите, какое впечатление произвел на меня Франко?
Большого астрального тела, которое греет всю Украину, а светит далеко еще дальше».
Марко Черемшина
Украинский народ, один из древнейших народов мира (что неопровержимо доказано не отечественными, к сожалению, учеными), за много веков пережил ассимиляцию, великое множество чужеземных влияний, но, несмотря ни на что, сохранил свой геном, свою самодостаточность и, главное, язык — тоже один из древнейших.
В украинском лоне время от времени рождаются духовные звезды первой величины, избавляя нас от комплекса неполноценности, т.н. окраинности.
Иван Франко, «ум и сердце нашего народа» (М.Рыльский) — несравненный по своей многогранности и мощному интеллекту даже среди величайших умов человечества. Автор почти шести тысяч произведений (широко известное 50-томное издание его наследия, безжалостно выхолощенное главлитовскими церберами, — это, возможно, всего лишь треть созданного Франко), великий писатель и поэт, драматург шекспировского уровня, критик и исследователь литературы, историк и философ, фольклорист и этнограф, языковед и искусствовед, социолог и экономист, он был ярким публицистом, журналистом, издателем, одним из ведущих деятелей в украинской политической жизни последней четверти ХІХ — начала ХХ столетия.
«Академия в одном лице», как его называли современники, энциклопедист в самых лучших европейских традициях, человек универсальной одаренности, титанического — «мужицкого» — трудолюбия, И.Франко, когда его попрекали за распыление своего таланта, отвечал: «... мені здається, що тут більше причинилася моя вдача, те гаряче бажання — обняти цілий круг людських інтересів. Може бути, що сей брак концентрації зашкодив мені яко письменникові, але у нас довго будуть потрібні такі, як я, щоб розбуджували інтерес до духовного життя і громадили матеріал, обтесаний бодай з грубшого. Фундаменти всі так будуються, а тільки на таких фундаментах, на таких стінах може часом здвигнутися пишне, сміле склепіння».
М.Грушевский, в течение ряда лет трудившийся с И.Франко бок о бок, называл своего товарища «гениальным галичским хлопом, не импульсивным, но бесконечно выносливым и трудоспособным».
Мы только сейчас отдаем себе отчет, что означает в современном цивилизованном мире знание иностранных языков. И.Франко знал 14 языков, по-немецки разговаривал, как по-украински (возможно, потому, что происходил, как сам отмечал, из украинизированных немецких колонистов). Когда у него спросили, на каком языке ему легче писать, он ответил, что на польском — в то время он был более всего нормирован грамматически и стилистически. Но родной язык заставляет творить, а не подражать... Сын Тарас вспоминал: «Отец из вежливости разговаривал с гостями дома на их языке». Блестяще знал русский, а русских писателей, особенно Ф.Достоевского, уважал чрезвычайно.
Интернационализм, в цивилизованном понимании этого слова, — вообще доминантная черта великого народолюба. Франко, в частности, выступал за предоставление равных прав в общественной жизни Австрии многочисленному еврейскому населению, обеспечение ему свободного национального развития. Приветствовал в этой связи предложения украинского посла в австрийском парламенте Юлиана Романчука — Украина первой в Европе встала на защиту еврейских национальных прав.
Фактически всю свою сознательную жизнь Иван Франко учился, демонстрируя блестящие знания и в начальной школе («Такой ученик, что стихами задачи пишет», — говорил о нем один из учителей), и в гимназии (читал в оригинале произведения Гете, Лессинга, Шиллера, Расина, Корнеля), и в университете (из-за политических гонений получил университетский диплом, уже будучи известной личностью), и занимаясь самообразованием, которое, собственно, предпочитал всем иным формам обучения.
Без книги под мышкой его можно было встретить весьма редко. Читал быстро, имел фотографическую память. Несмотря на бедность, собрал большую собственную библиотеку, в которой преобладали книги по литературоведению (1300), истории (1200), фольклору (750), почти столько же — по социологии и политологии. Среди славянских изданий было больше русских и польских.
И по сей день продолжаются споры, кем был Иван Франко — социалистом или националистом. Автор этих строк придерживается мнения, что и первым, и вторым, но национальные идеи ставил на первое место. Достаточно вспомнить его слова, написанные в двадцатичетырехлетнем возрасте, ставшие национальным гимном Западной Украины:
«Не пора, не пора, не пора
Москалеві й ляхові служить!
Довершилась України кривда стара,
Нам пора для України жить!
Не пора, не пора, не пора
За невігласів лить свою кров
І любити царя, що наш люд обдира, —
Для України наша любов!»
Национальное возрождение Украины — генеральная тема творчества и главная идея жизни Ивана Франко. Но он не заигрывает с «народом», не ставит его на котурны ангельской чистоты и исключительности, богоизбранности и мессианства. У него есть строки, которые и сегодня не спешат цитировать, поскольку рождены, дескать, во время тяжелой душевной депрессии:
«Признаюсь до гріха, який мені багато «патріотів» уважають за смертельний: не люблю русинів... Так мало серед них знайшов я справжніх характерів, а так багато дрібничковості, тісного егоїзму, дволичності й пихи, що дійсно не знаю, за що я мав би їх любити, проминувши навіть ті тисячі більших і менших шпильок, які мені не раз у найліпшім бажанню вбивали вони під шкіру...
Чи, може, маю любити Русь як расу — сю расу обважнілу, незграбну, сентиментальну, позбавлену гарту й сили волі, так мало здатну до політичного життя на власному смітнику, а таку плодючу на перевертнів найрізноріднішого сорту?»
Франковая филиппика, помещенная в качестве предисловия к его книге «Галицькі образки» (да еще и на польском языке!) вызвала невероятную бурю в стане «настоящих патриотов»: «Руський перекиньчик! Брутальна сповідь д-ра Франка!» Относительно же того, как проектируются Франковые определения на современное украинское общество, читателю нетрудно разобраться. По крайней мере ни «перекиньчики», ни неспособность к политической жизни «на власному смітнику», ни отсутствие воли, ни другие названные Франко «достоинства» не перевелись и в наше время. А некоторые вообще достигли гипертрофированных размеров.
«Ти, брате, любиш Русь, як хліб і кусень сала,
Я ж гавкаю раз в раз, аби вона не спала.
Ти любиш в ній князів, гетьмання, панування,
Мене ж болить її відвічнеє страждання.
Ти любиш Русь! За те тобі і честь, і шана,
У мене ж тая Русь — кривава в серці рана!
Ти, брате, любиш Русь, як дім, воли, корови,
Я ж не люблю її — з надмірної любови».
Интересно отношение И.Франко к религии. Он не был «чистым» атеистом, по-своему, как, скажем, Лев Толстой, веруя в Бога. Известно, что Иван Яковлевич принимал у себя дома А.Шептицкого, выйдя встречать его прямо к извозчику и со словами уважения пригласив в свою комнату. Когда же в 1917 году митрополит, возвращаясь из царской ссылки, остановился в Киеве, то отслужил панихиду по Франко в первую годовщину смерти писателя — «за таких людей мы должны молиться».
Уже ребенком будущий поэт почувствовал, как мощно растет его внутреннее неприятие несовершенства мира, в нем рано запульсировала мысль: «Що робити з хлопською бідою?» Отсюда, наверное, и заинтересованность социалистическими идеями. Читал К.Маркса, Ф.Энгельса, предположительно — В.Ленина, участвовал в революционных группировках, трижды побывал в заключении. Коммунистические идеи, считал И.Франко, не являлись чем-то новым в ХІХ столетии, поскольку еще за 400 лет до рождения Иисуса Христа их провозглашал философ Платон. Относясь к ним в общем с симпатией, он высказывал сомнения по поводу методов их претворения в жизнь, в частности посредством т.н. «народного государства». Его опасения стали, к сожалению, страшным пророчеством:
«Поперед усього та всеможна сила держави налягла би страшенним тягарем на життя кождого поодинокого чоловіка. Власна воля і власна думка кождого чоловіка мусила би щезнути, занидіти, бо ану ж держава признає її шкідливою, непотрібною. Виховання, маючи на меті виховувати не свобідних людей, але лише пожиточних членів держави, зробилось би мертвою духовною муштрою, казенною. Люди виростали б і жили би в такій залежності, під таким доглядом держави, про який тепер у найабсолютніших поліційних державах нема й мови. Народна держава сталась би величезною народною тюрмою.
А хто держав би в руках керму цієї держави?.. у всякім разі ці люди мали б у своїх руках таку величезну владу над життям і долею мільйонів, якої ніколи не мали найбільші деспоти».
Жаль все же, что «дитинній мрії» человечества так фатально не везет... Неужели вся суть в самой идее? Ответ на этот вопрос Иван Франко нам не дал. А он так пригодился бы при нынешнем «строительстве», осуществляемом методом проб и ошибок, через страдания миллионов. Вопрос: «Що робити з хлопською бідою?» остается открытым...
За 40 лет труда на ниве украинской культуры И.Франко сделал для ее утверждения и впрямь больше, чем любая академия. Беда только, что сегодня его мало читают и мало знают. Для духовно оскопленного, бульваризированного общества, где новые украинцы при словах «камерная музыка» нервно дергаются, это характерно. Произведения писателя, в особенности для детей — стратегического потенциала молодого государства, редко переиздаются. А ведь его перу принадлежат почти 50 пречудесных, андерсеновского уровня, сказок! Писатели и критики получили от него неоценимое наследие — свыше 500 литературоведческих трудов: статей, очерков, исследований, эссе, рецензий, реплик. Франко как мастер сюжета очень кинематографичен. И это убедительно доказали несколько лент, снятых по его произведениям.
Любопытно, что прежде, чем написать стих, И.Франко подыскивал, «напевал» для него мелодию. Потому-то его поэзии так легко нашли музыкальную трактовку в творчестве М.Лысенко, С.Людкевича, Д.Сичинского, Я.Степового, Б.Лятошинского, А.Кос-Анатольского, чья песня «Ой ти, дівчино, з горіха зерня...» стала народной. Отдадим дань глубокого уважения М.Скорику, недавно триумфально презентовавшего публике оперу «Моисей» по гениальной поэме Франко.
Нужно сказать, что лирическая линия была в творчестве Франко сверхмощной, а его сборник «Зів’яле листя» — это непреходящий поэтический памятник женщине, любви. Как человек увлекающийся, с пламенным характером, Франко часто, уже начиная с гимназических лет, восхищался женщинами. «Значний вплив на моє життя, а, значить, також на мою літературу мали зносини мої з жіноцтвом», — сознался он в письме к А.Крымскому. Неизвестно, раскрылся бы в такой же степени поэтический гений Франко без вот этого: «Тричі мені являлася любов. (/Одна несміла, як лілея біла/)... друга — гордая княгиня/) Темна й недоступна, мов святиня. () Явилась третя — женщина чи звір?..»
Исполину духа ничто человеческое не было чуждо. Во внешности не имел ничего «докторального». С.Ефремов вспоминал, представляя Франко мощным, при первой встрече увидел маленького лобастого человечка в длинном, до пят, пальто, «... рыжеватые, с сединой уcы, густая поросль на щеках и глубокие серые умные глаза...» Дома и в лесу ходил босиком, любил природу, был усердным грибником и рыбаком, традиционно преувеличивая улов. Не курил и не употреблял спиртного, постоянно ходил в баню. По утрам обтирался холодной водой, иногда делал зарядку с гантелями, не избегал далеких прогулок. Любил общество, чуть ли не каждый день ходил в кофейни — «на газеты» (кстати, где вы в Киеве или во Львове увидите сейчас кофейню с газетами?).
Был уверен в себе и отважен, упрям и убедителен в дискуссиях, не кланялся власть предержащим. Всю жизнь очень бедствовал, не раз приговаривая: «Одежі нема, чобіт нема, довги стоять і гавкають».
Бедность, заключение, беспрерывный и тяжелый труд, семейные неурядицы постоянно подрывали его здоровье. А затем пришел убийственный недуг — ревматоидный артрит в варианте синдрома Рейтера. Его преследовали невероятные боли, руки парализовало и выкрутило, мучили галлюцинации. Мужественно переносил напасть, до конца дней не теряя интеллектуальные, умственные способности. Неправильный диагноз, лечение ртутью стали, по сути, «объективным убийством».
…Гроб, который вынесли на своих плечах сечевые стрельцы, сопровождала 10-тысячная толпа, по дороге пел хор украинского общества под руководством композитора В.Барвинского.
...Украина грустила как после проигранной битвы, на кровавом поле которой упал повергнутый жизнью и людьми Воин.
Но и сквозь непрерывное течение лет доносится до нас его пламенное и тревожное слово:
«Чи вірна наша, чи хибна дорога?
Чи праця наша підійме, двигне
Наш люд, чи, мов каліка та безнога,
Він в тім каліцтві житиме й усне?
І чом відступників у нас так много?
І чом для них відступство не страшне?
Чом рідний стяг не тягне їх до свого?
Чом працювать на власній ниві — стид,
Але не стид у наймах у чужого?»