Тургеневская девушка на эстраде — явление редкое и тем более необычное. На фоне полуобнаженных ликующих особ с различной длины ногами и одинаковыми голосами — умное лицо с налетом легкой грусти, спокойная манера поведения, отличный голос и разнообразный репертуар навевают сладкие мысли о том, что в нашей эстраде еще встречаются обособленные индивидуумы. Анжелика Варум воплощает собой то, о чем давно забыли многие наши исполнительницы, — неподдельную женственность.
Как певица, Анжелика многим обязана своему отцу — Юрию Игнатьевичу Варуму. Поэтому сегодня моя беседа — с ним. С человеком, создавшим этот индивидуум.
— Юрий Игнатьевич, чем вы можете объяснить стремительный взлет популярности вашей дочери — ведь еще полтора-два года назад ее имя не было таким знаменитым?
— Упорной работой. Ее, моей. Всей нашей команды. Только благодаря собственным усилиям мы и достигли этой популярности — ведь начинали мы 5 лет назад. Вообще-то, если быть до конца откровенным, — не хотел я из нее делать певицу. Почему-то этот мир мне совсем не по душе... Я в нем очень давно вращаюсь и знаю, чем он полон.
— Вы боялись за нее?
— Да. Там слишком много соблазнов. Особенно для молодой девушки. Я боялся, что кто-то может совратить ее с пути истинного. Но, к счастью, все оказалось совсем наоборот. Ее спасло то, что этот мир она видела с детства. Она ездила со мной на гастроли — я брал ее во время летних каникул, когда она училась в школе. Она пропадала за кулисами у Валерия Яковлевича Леонтьева — смотрела, как и что происходит.
— А сама она хотела стать певицей?
— Она очень хотела. Вообще-то больше она хотела быть драматической актрисой. Поступала в ГИТИС, Щукинское, но не получилось.
— Когда состоялся ее первый сольный концерт?
— Сольно она работает постоянно уже года полтора. Но мы все время ищем новые схемы, новые варианты ее концертов.
— Как вы считаете, если бы вас не было рядом с ней, легко ли ей удавалось бы пробиться?
— В таких случаях люди говорят — кому какая звезда светит. Судьба не допускает нескольких вариантов, она выбирает только один, поэтому, что было бы «если», — сказать сложно. Я думаю, что она очень талантливый человек. И душевный. И потом, ей очень повезло — она попала в какую-то особую среду, которая тяготеет к добру: она нашла своего слушателя.
— Юрий Игнатьевич, какая черта является доминирующей в характере вашей дочери?
— Работоспособность.
— Это то, что проявлялось у нее с самого детства?
— Да, у нее всегда это было — трудом добиться того, чего очень хотелось. Вот, к примеру, она очень хотела научиться играть рок-н-ролл. На рояле. На рояле она играть совершенно не умеет: я был против этого обучения, я сам учился в наших музыкальных школах — мне не нравится эта система обучения, она приносит больше вреда, чем пользы. Да, так вот, Анжелика, не умея играть на рояле, выучила на нем рок-н-ролл за неделю.
— Какая музыка ей больше нравится?
— Не очень новая и ставшая уже своеобразной классикой: «Пинк Флойд», «Квин», Стинг, Филл Коллинз.
— А литература?
— Я думаю, что ближе всего ей Чехов. Хотя у нас с ней есть одно любимое произведение, по поводу которого наши взгляды полностью совпадают, — «Три товарища» Ремарка.
— Вы можете вспомнить какой-нибудь эпизод из ее детства, когда она что-нибудь учудила?
— Учудила?!
— Или это слово к ней неприемлемо?
— Нет. Ну... она могла сесть на последнюю электричку и поехать к своей сестре в Электросталь, за 50 км от Москвы — что само по себе очень опасно. Ей было тогда лет 16. Я когда узнал — чуть не поседел.
— Вы ее не били в детстве?
— Никогда. Меня никогда не били и ее тоже.
— А как вы ее в детстве называли?
— Стыдно сказать... Клава! Когда злился. А так — Маша.
— Подождите, давайте попорядку. Почему Клава?
— Когда я злюсь, я всех Клавами называю. И на нее тоже, когда она меня сильно рассердит, — «Ну, Клава, ты даешь!»
— А почему Маша?
— Потому что она — Маша. Анжелика — это псевдоним. Ее бабушка называла всегда «ангелочек». Да и сейчас называет.
— Юрий Игнатьевич, как вы считаете, эти черты характера как-то повлияли на создание ее творческого имиджа?
— Сразу говорю — слово «имидж» у нас запретное. Мы его никогда не произносим, потому что оно ничего не объясняет: если в тебе ничего нет, если внутри пустота, то ни о каком имидже говорить нельзя. Все должно быть откровенно, натурально и честно — тогда люди в это поверят. Обмануть публику нельзя — это все знают. Можно лишь усилить изначальный эффект какими-то режиссерскими задумками.
— Хорошо, я задам вопрос по-другому: грустно-лирический мотив ее песен, какая-то недосказанность, словно обрывающаяся вопросом, кстати, очень созвучным с ее фамилией («Варум» в переводе с немецкого — «почему?») — все это элементы сценического образа?
— Нет. Ничего сценического. Она такая в жизни.
— У нее постоянно грустные глаза, она очень редко улыбается. Если улыбается — улыбка тоже получается очень грустной.
— Да, все это она привнесла из своего внутреннего мира. Это уже сейчас на основе всего этого мы стали определяться — что же у нас получилось. А то, что получилось, назвали «светлая грусть». Обязательно светлая. Это не та грусть, от которой хочется пойти повеситься. Это — лирическая, та, которая является состоянием души и даже помогает в некоторых моментах.
— Кто занимается ее внешним обликом?
— У нее есть свой кутюрье, который ее очень хорошо понимает. Есть свои модельеры, стилист.
— Насколько при этом она сама определяет свой стиль?
— Только она и определяет. В первую очередь ей должно быть уютно, комфортно. Ей могут сделать прическу, макияж, она уплатит за это 500 долларов, потом посмотрит на себя в зеркало и скажет: «Тетка...» Идет и все смывает под краном.
— Юрий Игнатьевич, вы сами считаете свою дочь звездой?
В ответ Юрий Игнатьевич недовольно вздохнул.
— Я уже понимаю, что вы не любите это слово.
— Да нет, я об этом просто не думаю, это все ерунда. Это ничего не стоит. Ну, обзовем ее звездой — ну и что? Это ничего не изменит и не добавит. Все это нужно продюсерам, администраторам, которые этим зарабатывают. Хотя, не буду скрывать, заработать — тоже наша задача. Очень много средств надо вложить, чтобы что-то получилось. Костюмы очень дорогие, аппаратура, запись одной только песни обходится приблизительно в 2200 долларов. Это если учесть, что сами песни и аранжировка ей обходятся бесплатно, поскольку это делаю я.
— А еще клипы.
— Ну, на клипы у нас просто нет денег. Это спонсоры. Ведь один клип — это 50 — 60 тыс. долларов.
— Вы знаете, что по Украине продается очень много кассет с записями Анжелики Варум?
— Это пиратские. С их продажи мы ничего не имеем. Но мы привыкли — это не только в Украине, в России тоже. Я даже приобрел в Польше ее диск «Самурай», который мы не записывали. Там переставлен порядок песен и на обложке помещено фото какой-то другой женщины.
— Анжелика хотела бы спеть с кем-нибудь в дуэте?
— Мы думали на эту тему. С Пресняковым-младшим. Он сильный музыкант. Может, даже самый лучший. Нам предлагали этот дуэт — не буду называть фамилию этого человека. Но мы отказались от этой идеи — потому что это предполагает некую интригу. Я считаю, что пытаться заинтриговать публику любой ценой, — это глупо и совершенно никому не нужно. Петь нужно только тогда, когда не петь нельзя. А подогревать для этого страсти, выходить за кого-то замуж или жениться на ком-то, чтобы о тебе говорили, — это лишнее. Публика очень быстро во все это вникает.
— Вы имеете в виду все эти афишированные браки и прочие трюки?
— Да. Все это очень неприятно и мне, и Анжелике. Хотя это, конечно, какой-то необходимый элемент шоу-бизнеса. Но я думаю, нам хватит собственных сил и мы обойдемся без этого.
— И последний вопрос, традиционный — ваши творческие планы.
— Сейчас мы оканчиваем новый альбом, у которого пока нет названия, — делался он в Германии и выйдет приблизительно в июле. В октябре начинаем еще один альбом — это будет что-то!
— И еще гастроли в Америке?
— Да, мы и еще 10 наших артистов едем в рамках «Песни года» в Таджмахал — это престижный концертный зал под Нью-Йорком. Мы, вообще-то, не хотели ехать в Америку, у нас были другие планы. Мы должны были ехать на конкурс «Мисс Бельгия».
— В качестве кого?!
— В рамках российской культурной программы. Затем в Канны, на фестиваль! Одним словом, в Америку мы едем нехотя, мне вообще эта страна не нравится. Там искусство — как некое добавление к сытости, тебе платят деньги и говорят: «Сделайте мне красиво». А от нашего зрителя исходит тепло, сочувствие и сопереживание.