Создается впечатление, что после многих лет ожидания чуда — того, что меценатство в стране появится само собой на неблагоприятной экономической, культурной и налоговой почве, — государство решило взять ситуацию в свои руки. И создать меценатов указом свыше, как гомункулусов в пробирке. Однако поскольку меценатство, как и алхимия, — материя тонкая, решили не формализовать: кандидатов в меценаты «пригласили» в этот высокий чин поименно, без права отказаться от такой мономаховой шапки, даже когда она окажется слишком тяжелой или вдруг начнет сползать на глаза.
Таким образом, имеем уникальный не только в отечественной, но и в мировой истории случай внезапного возникновения меценатов как класса благодаря усилиям государственной власти. И все в этой истории достойно самого искреннего восторга: и намерения благородные, и меценаты по всем формальным признакам настоящие, и культура возрождается и развивается. Вот только последствия этого эксперимента заставляют серьезно задуматься над тем, будет ли это пробирочное существо жизнеспособным, то есть способны ли сегодняшние сдвиги коренным образом изменить ситуацию, а главное —преследовал ли цель коренных сдвигов Фауст, все это придумавший?
В миру новоиспеченные меценаты более известны как олигархи, и свое увлечение украинским искусством и культурным наследием до последнего момента большинству из этих самых богатых людей страны удавалось удачно скрывать. Светились разве что Виктор Пинчук и Сергей Тарута. Первый, коллекционер живописи ХІХ — начала ХХ веков, несколько лет назад, явно не без мудрого совета пиарщиков, увлекся искусством современным. Впрочем, если живописная коллекция является его собственностью и более широкой общественности недоступна, то немалая и, как для Украины, уникальная коллекция современного искусства не только украинских, но и мировых имен принадлежит его центру современного искусства, который в скором времени должен открыться в центре Киева. Второй — давний приверженец Триполья, коллекционер и друг ныне покойного известнейшего украинского коллекционера артефактов трипольской культуры Сергея Платонова (впрочем, меценатством это назвать отнюдь нельзя).
Однако сегодня даже эти люди резко изменили свои художественные вкусы, а остальные отечественные миллионеры и миллиардеры внезапно эти вкусы в себе открыли. И вот уже Ринат Ахметов финансирует восстановление Софии Киевской, группа «Приват» (Игорь Коломойский, Геннадий Боголюбов) вместе с Григорием Суркисом, Вадимом Новинским (Смарт-групп) и Виктором Пинчуком поддерживают «Мистецький Арсенал», а Тарута выделяет средства на восстановление дворца в Батурине. Кроме того, Батурин — место вероятного размещения одной из президентских резиденций — стоил по крайней мере Пинчуку и Новинскому по миллиону гривен. Об этом пишет интернет-издание «Українська правда», называя это «начальным взносом для появления в клубе «благотворительных друзей президента».
О причинах такого эпидемического заболевания богатейших людей Украины можно пока разве что выстраивать версии, которым ни непосредственного подтверждения, ни опровержения нет. Однако очевидно, что базовыми составляющими этой популярности почетного звания «меценат» является кнут и пряник в руках президента. А поскольку количество новоиспеченных меценатов неуклонно растет, пряник привлекателен, а кнут довольно неприятен.
Впрочем, о том, насколько «привлекательными» и насколько «неприятными» являются эти «средства», стоит поразмышлять, учитывая суммы, выделяемые или, по крайней мере, декларируемые меценатами на культурные потребности государства и его президента. Например, на реставрационные работы Национального заповедника «София Киевская» Ахметов выделил 15 млн. грн. Уже после обнародования этой информации в СМИ в самом заповеднике об этом ничего не знали. Правда, знали то, что реальные потребности на реставрацию составляют несколько десятков миллионов долларов (звучали цифры 60—75 млн.). Следовательно, подарок Ахметова составляет около 5% от потребностей заповедника и 0,125% от его собственного богатства. Сколько выделил Пинчук на «Мистецький Арсенал» пока неизвестно (хотя среднестатистическая сумма взноса — около 10 млн. грн.). Впрочем, не секрет, что на Музей современного искусства, который должен был размещаться в помещении того же Арсенала, олигарх готов был потратить порядка 40 млн. долл. И это не считая саму коллекцию. 10 млн. грн. от Таруты на реставрационные работы в Батурине, выделенные еще в прошлом году, не помешали из-за недостатка финансирования остановить процесс. Стоимость только первой очереди «Мистецького Арсенала» оценивают в 120—150 тыс. евро, хотя президент говорит, что это предварительная сумма. А пока (по крайней мере, публично) речь идет приблизительно о 50 миллионах от меценатов, в госбюджете на этот год заложены 45 млн., киевский мэр замахивается на 100 млн. из городского бюджета (но это только пока он мэр). И все в гривнях...
Дарованому коню, как известно, в зубы не заглядывают. Однако, когда этот конь похож на троянского, очень хочется умножить два на два и посмотреть, почему в итоге выходит не четыре. Другими словами, при более близком рассмотрении выделенные меценатами деньги, с одной стороны, не удовлетворяют потребности, на которые выделяются, а с другой — являются для самих меценатов слишком незначительными ставками для подобных игр.
Существуют ли еще другие суммы, о которых даже вездесущая журналистская общественность (тем более широкие демократические круги) ничего не знает, и на что они идут? За что именно президент держит олигархов и чего именно они от него ждут? Какой все-таки формы кнут и насколько вкусен пряник? Эти вопросы ждут ответа. А между тем есть еще вопросы не менее важные в контексте демократичности и прозрачности политики нынешней государственной власти: зачем президенту все это меценатское представление, от которого за милю разит искусственностью? Зачем игра в публичность поддержки культурных инициатив представителями крупного капитала, которая уже похожа на метод государственной культурной политики, если дальше странных полупубличных деклараций никто двигаться не намерен. Откуда берутся «меценатские» средства, пожертвованные олигархами на культуру: это частные (тогда, действительно, скорее меценатские) средства физических лиц или отчисления с их предприятий? Вписаны ли эти суммы в соответствующие налоговые декларации? С каких и на какие счета они переходят? Облагаются ли налогами эти средства согласно нашим вполне антиблаготворительным законодательством? Кто отвечает за их применение по назначению? Существует ли хотя бы какой-то публичный контроль над тем, как и на что они расходуются? (Последний вопрос становится совершенно риторическим, учитывая неопределенные потребности большинства президентских инициатив. Они не только не имеют точных смет, но в некоторых случаях — и собственно проектов.)
И, наконец, простейшая математическая задачка: сколько стране нужно олигархов, чтобы решить все ее культурнические проблемы?
Ведь сколько олигарху ни рассказывай о Семеренко с Терещенко, в музей он чаще ходить не будет, не говоря уже об опере. А просветительской миссии президента на всех не хватит: пока он Арсенал строит, Российский музей трещит и в Пирогово начали несанкционированную застройку. Пока Батурин возрождает, разрушается Львов и никак не спасут уникальную Одесскую оперу. А за всей этой суетой государственного масштаба забывается, что меценат — или вообще благотворитель — это человек, отдающий свои деньги добровольно из-за собственных убеждений, а не под прицелом государственной мушки. Хоть знала история случаи искупления грехов, когда отдавались деньги на храм культуры под неусыпным карающим оком. Но совет меценатов при президенте — это все равно что совет святых грешников. Если речь идет о легализации теневого капитала через инвестиции в культуру — а Ющенко любит припомнить своим меценатам «земли в Испании или на Крите», — отлично, но давайте называть вещи своими именами.
Ни одно принуждение не способно создать традиции, ни одно одноразовое вливание не решит системную проблему. Недостаток средств на развитие культуры — это, во-первых, недостаток возможностей для людей, которые хотят жертвовать, знают, на что и могут себе это позволить, делать это без вреда для себя и своего бизнеса; во-вторых, недостаток понимания, что деньги можно отдавать на добрые дела; а в-третьих, как патетически это ни звучит, катастрофический недостаток понимания того, что отдавать деньги на хорошие дела — это неотъемлемая составляющая бизнес-культуры, обязанность бизнеса перед обществом, но почетная и приятная обязанность.
Правда, законодательное несовершенство президент пообещал решить, поставив разработку закона о меценатстве среди первоочередных задач Кабмина на этот год. Однако и здесь парадокс — зачем государству новый закон, если все происходит и без него. Следовательно, или этот закон не нужен, поскольку и старый, неоднократно раскритикованный «О благотворительности и благотворительных организациях» великолепным образом действует, или то, что мы видим сегодня, происходит за пределами закона. И это, бесспорно, тоже может стать началом новой традиции. Инициатив у президента еще много.