16 июня в Киевском национальном театре оперетты - двойная премьера: новый спектакль "Аккомпаниатор" и открытие нового сценического пространства Stage_Lab.
Так что в столице появится еще одна сценическая площадка, которую театр позиционирует как место для творческих поисков, сценических экспериментов. Режиссер спектакля "Аккомпаниатор" Александр Билозуб рассказывает о премьере, сотрудничестве с Богданом Струтинским (над спектаклем "Скрипач на крыше"), вспоминает Богдана Ступку, делится впечатлениями от работы в Венгерском национальном театре.
- Александр, "Аккомпаниатор" - ваша киевская режиссерская премьера после довольно продолжительного перерыва. Еще с того времени, как вы ставили в Театре им. И.Франко. Что вас заинтересовало в пьесе Марселя Митуа?
- Этот одноактный моноспектакль открывает экспериментальную сцену (Stage_Lab) в Национальной оперетте. В главной роли - Ася Середа-Голдун. Я, вообще, склонен раскрывать именно женские образы на сцене. Это подтверждают и мои предыдущие постановки в Театре им. Франко - "Соло-меа", "Два цветка цвета индиго", "Амаркорд", "Романсы. Ностальгия".
Могу объяснить, почему. Потому что мужчины иногда более закрыты по своей природе, они представляют себя над театром, не растворяются полностью в образе. Возможно, это мое личное ощущение? Но сцена ведь требует открытости, и именно женщина открывается на ней максимально. Только откровенный взгляд мужчины на женщину может "сыграть" о ней правду. Глубинность женской природы в театре необыкновенно интересна!
- "Аккомпаниатор" - моноспектакль. Как вам работается с одной актрисой?
- Моноспектакль - очень сложная история, ибо это всегда исповедальная форма. И если человеку нечего сказать, то чем же он может быть интересен для зрителя? Этот формат требует постоянно "открывать ящички" своего душевного серванта.
Меня заинтересовала актриса Ася Середа-Голдун, когда я увидел ее в спектакле "Любовный монолог" (постановка Богдана Струтинского). Это чрезвычайно важно, чтобы режиссер и актриса звучали в унисон - понимали друг друга.
Ася - современный человек, в процессе работы у нас, думаю, есть творческий обмен идеями. Я ей предлагаю: "Что хочешь сказать зрителю? Возможно, вспомнишь свой какой-то личный секрет, и он тоже будет в спектакле?". Она открыта к эксперименту, открыта к исповедальности.
- Каким вы видите новое пространство Театра оперетты?
- Stage_Lab - прекрасная сцена. Богдан Струтинский делает очень правильно, что открывает это пространство. Я работаю в Театре оперетты как художник, сценограф. Кроме того, часто работаю за рубежом, в Венгерском национальном театре. "Аккомпаниатор" - авторская работа, моноспектакль, здесь я выступаю как режиссер, сценограф, художник по костюмам. Иногда шутя говорю, что я человек-театр.
Это новое театральное пространство очень важно для всех нас, ведь на большой сцене не каждый актер может раскрыться, не каждая идея найдет свое воплощение. Особенность новой сцены еще и в том, что есть тесный диалог между режиссером и актером.
- В то же время вы продолжаете активно сотрудничать в Венгрии с режиссером Аттилой Виднянским. Расскажите о новых работах.
- Сотрудничаем мы с Аттилой уже довольно долго. Недавно вышла опера "Банк бан" композитора Эркеля Ференца. Это одна из лучших опер Венгрии, премьера состоялась на сцене Национального театра. Я там работал как сценограф. Недавно совместно с Аттилой Виднянским запустили сразу два проекта, их премьеры - в сентябре и ноябре на сцене Национального театра. Так что у меня есть возможность ежемесячно ездить в Венгрию, и в таком режиме я уже 15 лет.
- Говорят, что сегодня Аттила Виднянский - один из самых влиятельных культурных деятелей Венгрии?
- Виднянский возглавляет Венгерский национальный театр, он в нем и директор, и художественный руководитель. Могу сказать без преувеличения: Аттила действительно очень влиятельный артист. Он всегда берет на себя ответственность за все, что делает. Он отец шести детей, у него замечательная жена. И представьте себе, что за год Виднянский выпускает по три-четыре спектакля. К тому же у него насыщенная административная работа. Он в театре с восьми утра до десяти вечера. Я могу с ним общаться как режиссер с художником - с восьми до девяти утра. То есть могу выхватить только часок. Уже потом, с девяти часов, к нему живая очередь.
Для меня это необычайно интересное сотрудничество. Мое дело - предлагать решение постановки. Каждое утро я приношу ему десятки рисунков, пока ищем решение спектакля.
Недавно, за две недели до премьеры "Скрипача на крыше" в Киеве, я был в Будапеште и запустил новый проект - "Трагедия человека" Имре Мадача. Нашли сценическое решение за две недели! Это будет суперэкспериментальный спектакль, будут играть под сценой, ведь там сцена на 2,80 м опускается и поднимается на такую же высоту.
- А если возникнет идея постановки Виднянского в Киеве, и он вас пригласит как художника, то согласитесь без раздумий?
- Я только за! Возможно, у нас поэтому и сложился такой крепкий творческий дуэт, что я решаю спектакли в ракурсе и украинской, и венгерской ментальности.
- А вот ментальность венгерская - она какая?
- Мне трудно говорить, поскольку я не совсем владею языком. Работаю на своем уровне с переводчиком. И всегда говорю, что для режиссера первичное - работа со словом. Если режиссер не знает языка, то у него получаются не спектакли, а дубликат, секонд-хенд. Ведь именно в языке заложен секрет культуры.
Аттила Виднянский знает и русский, и украинский языки, он учился в Киевском университете им. И.Карпенко-Карого, потом вел там венгерский курс. А сам Аттила родом из Берегово, городка близ венгерской границы.
Я уважаю этого режиссера как выдающегося художника, человека. И все, что бы он ни делал, интересно.
Раньше, когда я работал в Театре им. И.Франко, рядом был Богдан Ступка. А потом Ступка познакомил меня с Робертом Стуруа… Когда такие выдающиеся люди рядом, они и тебя как бы поднимают, отрывают от земли.
- Заметно, что вы довольно болезненно пережили потерю Богдана Ступки. Кем он был для вас? Что он раскрыл в вашем творческом мире?
- Этого великого актера я называю своим крестным отец в театре. Ведь он дал мне возможность создавать, ставить. Для меня было счастье, что Богдан Ступка предложил мне работу в знаменитом театре. Сначала я отказался, потому что вообще не понимал, что буду делать в академическом театре. Но работал там 13 лет и сделал практически
13 спектаклей. А это почти целая эпоха.
- У вашего репертуара на сцене Театра им. И.Франко ("Соло-меа", "Два цветка цвета индиго" и др.) было много приверженцев.
- Я уже давно не работаю в Театре им. И.Франко. И, наверное, мне нужно было уйти оттуда сразу, как не стало Богдана Сильвестровича, в 2012-м. Как известно, на его место пришел режиссер Станислав Моисеев, он назвал себя реформатором театра. Когда мы впервые встретились, то я понял, что в театре началась эпоха "моно" - монологи, монологи. И я решил, что эти пять лет меня ожидают монологи, а диалога не будет. Когда в театре лишь монолог, то результат ожидаемый.
- Сегодня на сцене франковцев не осталось ни одной вашей постановки?
- Да, после смерти Богдана Сильвестровича сняли все мои спектакли. Возможно, это правильно? Их время закончилось, они свое отжили.
- По какому из спектаклей вы больше всего грустите?
- Всеми своими спектаклями я горжусь, мне за них не стыдно. Считаю спектакль "Соло-меа", посвященный Соломии Крушельницкой, который я поставил в 2005-м, удачным. Это была весьма знаковая постановка для Национального театра. Тогда в Театре им. И.Франко вышла серия постановок, посвященных выдающимся украинцам - Тарасу Шевченко, Соломии Крушельницкой, Екатерине Билокур.
Я видел глаза зрителей, которые по несколько раз приходили на эти спектакли. И радовался, что силами Национального театра мы смогли воплотить на сцене свои замыслы, свои идеи. И это доказывало, что Национальный театр им. И.Франко - не рутина, а живой организм, который может реализовать на сцене такой разный материал. Действительно, спектакль "Соло-меа" был экспериментальным, был риском. Но Ступка поверил нам. Я пришел к нему в кабинет с этой нестандартной идеей, которую он сразу принял. И позже мы с этим спектаклем ездили в Варшаву, выступали на той же сцене, где в свое время пела сама Крушельницкая! А в Минске за "Соло-меа" я получил Золотую медаль как лучший режиссер. Так вот, по этому спектаклю очень грущу… Но это светлая грусть.
- Вы, вообще, приверженец хореографических форм на драматической сцене.
- Слова мы слышим везде, они ничего не стоят, они почти обесценились. А вот язык тела на сцене звучит за счет пластики, живой или неживой музыки, - в этом контексте и возникли образы Фриды Кало, Екатерины Билокур.
Помню, когда я работал над спектаклем "Два цветка цвета индиго", я принес две фотографии, положил их на стол в кабинете Ступки - фото Фриды Кало и Екатерины Билокур. И Богдан Сильвестрович сразу сказал: "Делаем спектакль!".
Знаете, он был гениальный художник с ошеломляющей интуицией. Мы действительно сделали спектакль "Два цветка цвета индиго" - о двух женщинах, двух личностях, которых поцеловал Бог. Сколько у обеих было драм, страданий, жертв. И благодаря Богдану Ступке эта работа и состоялась.
- Некоторые зрители заметили, что спектакль "Скрипач на крыше" на сцене Национальной оперетты - это ваш символический поклон спектаклю "Тевье-Тевель", в котором играл Ступка.
- Конечно, "Тевье", в котором играл Ступка, - спектакль грандиозный, сумасшедший, гениальный. Там в одной работе встретились режиссер Данченко, художник Лидер, актер Ступка. Но это был драматический спектакль. А в премьерном музыкальном спектакле в Театре оперетты "Скрипач на крыше" (музыка Джерри Бока) - драматургическая основа та же, однако форма подачи иная. Форма музыкального театра. Поэтому и не надо искать аналогий.
Когда режиссер Богдан Струтинский сказал, что получил разрешение на постановку "Скрипача", и предложил мне быть художником, я сразу согласился: "Конечно!". Это очень интересная работа. Уже премьерные показы "Скрипача" доказали, какой мощный творческий потенциал у этой большой работы.
- Какие идеи вас волновали, когда вы искали образное решение для "Скрипача"?
- Решение пришло быстро. Вообще, это грандиозная история, в которой нет одной темы - служение родине или любовь. Здесь есть конкретная история человека, семьи. Эта семья живет в хатке, а хатка - в селе. Это такой венок содружества людей. И потому человек находится внутри - и села, и самого себя. А потом все это выходит наружу.
В спектакле прекрасная музыка. И мне нужно было думать, как своей сценографией не нарушить величия музыки, режиссерского решения.
Первое действие "Скрипача" - земной рай, праздник, горит свечечка, а в конце приходят люди и все это уничтожают. Во втором акте Тевье пытается все соединить, но его дочери расходятся по свету. И это бесконечный процесс противостояния. Символ противостояния - снег, который сыплется во втором акте.
Я также сделал на сцене витраж, полностью скопировал его с оригинального витража Собора святого Стефана в Меце (Франция), расписанного Марком Шагалом в присущей ему экспрессивной манере. Я там был на фестивале и ходил в этот кафедральный собор, как на работу, каждое утро. Смотрел, как витраж светится, когда восходит солнце, сияет всеми цветами. И у меня он остался в памяти на всю жизнь. Когда делал сценографию к "Скрипачу", я сказал, что в финале будет только витраж.
Художник должен тесно взаимодействовать с режиссером. Ведь это и есть партнерство - слышать друг друга. И если я слышу, что, в противоположность моей идее, предлагается более ценное, то беру это как приоритет.
- Где вы проводите больше рабочего времени - в Киеве или Будапеште?
- Знаете, больше всего времени я провожу в путешествиях по миру. Много путешествую. Это хобби. После премьеры "Аккомпаниатора" еду по скандинавским странам - Норвегии, Швеции, Дании - смотреть фьорды. Побываю в замке Гамлета. Почему-то этим знойным летом хочу поехать к викингам. А новый год встречал в Марокко. Мечтал увидеть голубой город Шефшауен. Это как восточная сказка. Я ездил по Марокко, был в городе Марракеш, на могиле Ива Сен-Лорана. А до того побывал в Камбодже. Так я и отдыхаю. Ведь художник должен ездить, видеть мир.
- Хорошо зная состояние дел в венгерском театре, какие из его (венгерского театра) инициатив, касающихся реформ, перемен к лучшему, вы перенесли бы на украинскую почву?
- Я бы перенес адекватную контрактную систему. Тут даже речи быть не может. Только такая система может способствовать притоку новых сил в театр. Я также работаю как художник в Венгерском национальном театре на контракте. Актеров набирают на год, а потом контракт с ними продлевают или… не продлевают - опять на год. И это не зависит он ранга актера. А режиссеры работают по приглашению, там вообще нет режиссеров, которые бы работали на постоянной основе. В театр приезжают выдающиеся режиссеры, например Сильвиу Пуркарете (это вообще мой кумир), он ставит гениальные спектакли.
Благодаря контракту у венгерского актера полностью расписаны планы на год, он четко знает, где и какой период работает. Они ездят по всей стране. Почему это очень удачная практика? Во-первых, так актера больше узнают люди, коллеги. А во-вторых, и это самое главное, - у актера нет времени на закулисные игры.
Так что контрактная система обязательна. Это держит актера в форме, организует. В конце сезона проходит собрание, каждого актера вызывают к художественному руководителю, с ним либо подписывают контракт, либо не подписывают.
И актер четко знает, в каких спектаклях он будет играть в следующем сезоне. Издается специальный ежегодный театральный альманах, где на каждой странице - спектакль и распределение ролей на весь год. Четкое планирование жизни в театре. Но, несмотря на такую армейскую дисциплину, у актеров много возможностей для работы, много движения. Они зарабатывают деньги, участвуют в разных проектах, их знают в стране.
- В одном интервью вы говорили, что любите работать с пожилыми актерами.
- Я считаю, что пожилых актеров надо уважать, а не жалеть. Не надо от пожилого человека ожидать какого-то чуда. Каждый может делать то, что ему по силам.
В Венгерском национальном театре работает Мари Тёречик, это выдающаяся уважаемая актриса, звезда мирового кино. Ей за 80 лет, я делал с ней два спектакля как художник. И когда в FB выставляют ее портрет и пишут, что сегодня у нее день рождения, то сразу появляется
15 тысяч лайков! Так венгры ее уважают. В Венгрии есть и другие актеры почтенного возраста, которых очень уважают.
- Насколько в Венгрии, других странах Европы знают украинских режиссеров, украинский театр?
- Откуда венгры могут знать украинский театр? Украина почти не участвует в фестивалях, громких гастролей также нет. Украинское ТВ там никто не смотрит, у них есть свое.
Для того чтобы было пересечение культур, должны быть взаимопроникновение и дружба. У нас с венграми общая граница, но мы почти не знаем культуру друг друга.
В Будапешт приезжают французские, российские, итальянские режиссеры, но украинские - редко. Кроме того, в Киеве мало иностранных режиссеров, их просто не приглашают.
Знаете, раньше меня представляли в Венгрии просто как художника, а теперь представляют и всегда подчеркивают, что я - украинский художник. Что я имею в виду? Только то, что в сфере культуры не может быть середины - вы либо за, либо против. Это мое категоричное отношение. Вы либо украинцы, либо не украинцы. Потому что иногда видишь, что деятели культуры почему-то считают, что они какие-то миссионеры и двигают историю. А между тем историю и культуру Украины двигают ребята, которые стоят на передовой, которые гибнут за нашу культуру и наш язык.