«УБИЙСТВО ГОСУДАРЯ И АВГУСТЕЙШЕЙ СЕМЬИ БЫЛО ТОЛЬКО НАЧАЛОМ» ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ ПАВЛА ПЕСТЕЛЯ

Поделиться
Все смешалось в нашем доме. И в нашем сознании. Ну разве одиннадцать лет назад кто-то мог представить, что в Украине будет не одна партия, а более ста?..

Все смешалось в нашем доме. И в нашем сознании. Ну разве одиннадцать лет назад кто-то мог представить, что в Украине будет не одна партия, а более ста? А сколько потрясений мы пережили за это время! Узнали, что Сталин был таким же кровавым монстром, как Гитлер, если не хуже. Что концлагеря «для перевоспитания» политических противников задолго до Гитлера учредил Ленин. Что Нестор Махно — высокообразованный человек и вовсе не бандит. Что Степан Бандера был стойким борцом за счастье украинского народа. Что расстрелянная царица не была немецкой шпионкой, а Ленин — точно им был... Так за считанные годы советская мифология расползлась и разъехалась по швам.

Оказалось, что и декабристы — вовсе не революционеры, боровшиеся за демократическое переустройство России, не «молодые штурманы будущей бури», как назвал их Герцен, а члены масонских лож и террористы. Во всяком случае, именно так гласят архивные документы, которые были закрыты на целых 70 лет.

«Страшно далеки они от народа»

«Декабристы... Нет людей, равнодушных к смелому, бескорыстному и героическому подвигу первых русских революционеров. Поражает и восхищает в декабристах все: их жизнь на каторге и в ссылке, удивительная стойкость, беззаветная преданность своей мечте. Выходцы из дворян, передовые, высокообразованные люди, они раньше других поняли неизбежность уничтожения крепостного строя и бросили вызов своему классу». Дескать, именно декабристы разбудили Герцена, и пошло-поехало…

Так раньше писалось о декабристах в учебниках, художественных книгах, научных статьях... И я менее всего хотел бы этими своими заметками броситься из одной крайности в другую: дескать, декабристы были банальными и заурядными террористами. Нет! Они были самыми просвещенными людьми Российской империи, но вот свои республиканские идеи хотели претворить в жизнь не через волеизъявление народа, а именно путем убийства царя, его семьи, вельмож и министров.

Это были люди решительных действий. За их спиной стоял «переворотный» XVIII век, когда русские гвардейцы сбрасывали с престола царствующих особ, сокрушали правителей.

Они знали — для того, чтобы в 1740 году арестовать всесильного, казалось, Бирона и заменить его Анной Леопольдовной, хватило восьмидесяти гренадер.

Они знали — для того, чтобы в 1741 году свергнуть правительницу Анну Леопольдовну и малолетнего императора Иоанна Антоновича, понадобилось всего-навсего триста преображенцев.

Они знали — переворот 1762 года, погубивший Петра III и вынесший к власти Екатерину II, был организован несколькими десятками молодых гвардейских офицеров.

А со времени последнего дворцового переворота — убийства императора Павла — прошло всего пятнадцать лет. Молодые заговорщики видели и знали убийц прежнего самодержца, дерзким вторжением в Михайловский замок изменивших ситуацию в государстве.

Вот они и планировали убийства, которые изменят Россию. Планы покушений вынашивались давно. В своих показаниях Следственному комитету, учрежденному царем после восстания 14 декабря, Павел Пестель, давая «свидетельства» против Михаила Лунина, говорил, что «Лунин еще в 1816 или 1817 году предлагал партиею в масках на лице совершить цареубийство на Царскосельской дороге, когда время придет к действию приступить. Мы внимали каждому его слову».

В обвинительном акте, составленном собственноручно графом Михаилом Сперанским, сказано: «Полковник Пестель имел умысел на цареубийство. Изыскивал к тому средства, избирал и назначал лица к совершению оного. Умышлял на истребление Императорской Фамилии, и с хладнокровием исчислял всех ее членов на жертву обреченных, и возбуждал к тому других».

Вот и в день восстания Кондратий Рылеев просит Петра Каховского проникнуть в Зимний и «лично убить государя, а уже затем мы всей братией изведем его родню и прочее».

Разумеется, убийство царя и его окружения было только «средством для достижения благородной цели», тогда как самой целью являлось уничтожение в России монархии и провозглашение республики. Один из основоположников декабризма Сергей Трубецкой говорил: «Общественное устройство в России еще и до сих пор таково, что военная сила одна, без содействия народа, может не только располагать престолом, но изменить образ правления».

«Убийство Государя и августейшей семьи было только началом. Он (П.Пестель. — В.Д.), искореняя самодержавие, мог залить кровью Петербург», — писал в своих воспоминаниях о суде над декабристами его председатель князь Петр Лопухин.

Декабристы, как известно, были объединены в тайные общества — Северное и Южное. Общества готовились к перевороту не только в военном отношении. Они создавали свои проекты грядущего государственного устройства. На Севере конституцию разрабатывал капитан Гвардейского генерального штаба Никита Муравьев, на Юге — командир Вятского пехотного полка полковник Пестель.

И конституция Муравьева, и «Русская правда» Пестеля имели общее: провозглашалось физическое уничтожение самодержавия, а затем — гражданские свободы. Но были и различия. Пестель отстаивал сильную централизованную власть и расширение государственных границ за счет захватнических войн. Муравьев представлял себе будущую Россию не столь централизованной, как у Пестеля, а федеральной, состоящей из пятнадцати автономных «держав»... Важно, что в канун декабря 1825 года программы обоих тайных обществ объединяла установка на вооруженный переворот.

Но сам переворот начался неожиданно, события обогнали декабристов и вынудили выступить раньше сроков, которые они сами же определяли. В ноябре неожиданно умер вдали от Петербурга, в Таганроге, император Александр I. Сына у него не было, и наследником престола являлся его брат Константин. Но женатый на простой дворянке, особе не царской крови, Константин много раз заявлял, что не имеет ни малейшего желания царствовать и править Россией. В связи с отречением Константина наследником Александра I должен был стать следующий брат, Николай. Но само отречение Константина почему-то держали в тайне — о нем знал лишь узкий круг членов царской семьи. И поэтому 27 ноября население было приведено к присяге Константину.

Формально в России появился новый император — Константин I. В магазинах уже выставили его портреты, успели даже отчеканить несколько новых монет с его изображением. Создалось двусмысленное положение междуцарствия. И поэтому была назначена на 14 декабря вторая присяга, или, как говорили в войсках, «переприсяга», — на этот раз уже Николаю I.

Декабристы во всех своих документах обещали начинать решительные действия именно в момент смены императоров на престоле. Этот момент настал. «Случай удобен, — писал московским декабристам из Петербурга Иван Пущин. — Ежели мы ничего не предпримем, то заслужим во всей силе имя подлецов».

Планировалось вывести войска под командованием Трубецкого на Сенатскую площадь, не допустить сенаторов присягнуть Николаю I, заставить их объявить прежнее правительство низложенным и провозгласить новое правительство.

Но когда полки братьев Бестужевых добрались до Сенатской площади, оказалось, что сенаторы уже присягнули новому императору и спокойно разъехались по домам. Дальнейшее — известно. Начинало темнеть (в тот день в Петербурге солнце зашло в 14 часов 58 минут) и верный присяге генерал Сухозанет приказал навести пушки на восставших.

В бумагах Николая I есть такая запись: «Я направил генерала объявить бунтовщикам, что если они не сложат оружие, то будет отдан приказ открыть огонь. Но в ответ солдаты кричали «ура» и «Конституция». И тогда Преображенский, Семеновский и Измайловский полки меня поддержали и, верные присяге и Отечеству нашему, обрушили залпы по бунтовщикам и смутьянам... Но как же страшно, что я вошел на Престол ценою бесценной крови моих подданных!»

Было убито (по данным статистического управления Министерства юстиции) 1271 человек, из них «черни» — 903, малолетних — 19, женщин на сносях — 2. Дальнейшая российская история знала еще много-много безвинных жертв. Знала и тех, кто подталкивал к бунту, к перевороту, к восстанию. И как это ни странно, общество всегда симпатизировало подстрекателям, называло их «славными сынами Отечества», «жертвами во имя будущего России».

Например, в марте 1878 года состоялся процесс над В. Засулич, стрелявшей в петербургского градоначальника Ф. Трепова. На этом процессе этика террора одержала свою подлинно «триумфальную победу». К присяжным заседателям обратился председатель суда А.Кони: «Быть может, ее скорбная, скитальческая молодость объяснит вам ту накопившуюся в ней горечь, которая сделала ее менее спокойной, более впечатлительной к окружающей жизни, и вы найдете основания для снисхождения. Она хотела России счастья и поэтому взяла в руки револьвер». Присяжные вынесли оправдательный приговор. И зал суда взорвался криками восторга. Аплодировала вся страна, люди выходили на улицы и обнимали друг друга, университетские студенты и гимназисты покинули занятия и толпами с транспарантами ходили по городу. Никому тогда не дано было предугадать, каким раскатным эхом прогремят эти сиюминутные эмоции в истории империи. И сколько новых выстрелов породят эти аплодисменты в честь безнаказанности террора. Вообще, у нас в стране очень долго любили революцию и все революционное. Слишком долго. Теперь народ остывает к романтике баррикад и терактов. Бомбометатели, цареубийцы и бородатые герильерос уже, кажется, утрачивают ореол героев.

...Месяц декабрь дал им свое имя. Но современники декабристов никогда не пользовались словом «декабрист». Это слово отсутствует в творчестве Пушкина, в его дневниках, частных письмах. Многие авторы на протяжении десятилетий называли их — «люди 14 декабря». Первый раз слово «декабрист» появляется 1 ноября 1857 года в «Колоколе». Герцен публикует некролог по случаю смерти декабриста Ивана Якушкина и в сноске пишет: «Говорят, будто государь не знает, что декабристов, возвратившихся из Сибири, теснят всякие мелкие, недостойные их масоны. Ибо для меня декабрист и масон — одно великое и прекрасное понятие».

Масоны, кругом одни масоны...

Небольшая справка. Само слово «масон» в переводе с английского и французского значит «каменщик». «Вольные каменщики» в XI—XII веках формировали цеховые организации — ювелиров, оружейников, врачей, актеров. Профессиональные цехи, в свою очередь, были тесно связаны с религиозными братствами. Из этого соединения рождались разного рода магии. Так закладывались масонские ритуалы, идеи, традиции.

В России масоны появились еще при Екатерине II. Она поставила преданного Ивана Елагина во главе всех масонских лож (их было тогда 14). Ей многие вельможи советовали запретить «навеянные западным ветром масонские общества», но императрица решила, что контролировать масонство через доверенных лиц куда более эффективно, чем запрещать его.

«Вольным каменщиком» был Петр III, а Павел I воспитывался масонами. Масоном являлся и его сын Александр I.

Был у российских масонов свой гимн «Коль славен наш Господь в Сионе». Его написал в 1810 году в Киеве масон и композитор Дмитрий Бортнянский на слова Михаила Хераскова.

В мае 1821 года граф Андрей Бенкендорф передает Александру I «Записку о Союзе благоденствия», где подробно описывает возникновение тайных масонских обществ. «Записка» начинается так: «В 1814 году, когда войска русские вступили в Париж, множество офицеров приняты были в масоны и свели связи с приверженцами разных тайных обществ... Эти офицеры привыкли болтать то, чего не понимают, и из слепого подражания получили не наклонность, но, лучше сказать, страсть заводить подобные тайные общества масонов у себя в России... С годами разные тайные общества масонов из-за разных обстоятельств рушились, но сохранившееся долее прочих стало общество под названием Союза благоденствия. Правила оного составляли особенную книгу, названную по цвету обвертки Зеленою книгою. Написанная темным мистическим слогом, она составляла смесь из правил разных тайных масонских обществ, с весьма нескладным применением к отечественному».

Александр, прочитав «Записку», отвечает Бенкендорфу: «А ведь я не только благоволил Союзу благоденствия, но и сам какое-то время разделял эти иллюзии и был счастлив поговорить всякий раз о благородстве помыслов российских масонов».

Важно, что в «Записке» не только анализируются тайные масонские общества, существующие в России, но и говорится об опасности, которую представляют для самодержавия некоторые члены этих обществ: «Офицеры (а их тьма!) для прикрытия сколько-нибудь своего невежества бросились к изучению политических наук и стали посещать частно преподаваемые курсы, где поверхностно ослепляли их блеском выражений и глушили громкими, но пустыми словами. Слабый желудок их, не имея предварительных оснований в вспомогательных науках, не сваривал сочинений лучших политиков, от чего и все их просвещение было мишурное. Стремление сие особенно заметно было в столице, где представляется более удобностей доставать запрещаемые правительством сочинения».

Государь принял меры и запретил в 1822 году те масонские тайные общества, «кои заняты не проповедованием гуманности и любви ко всем людям, верности Богу и Отечеству, а лишь будоражением честных умов и подбиванием их на постыжую политику».

А вообще, российские масоны были людьми весьма мирными. «Устав вольных каменщиков», принятый в России в 1787 году, предписывал масону быть «кротчайшим господином рабам своим, а в обхождении с людьми быть более похож на их отца, нежели властелина».

Там же говорилось: «Твоя первая клятва, брат, принадлежит Богу, вторая — Отечеству и Государю». Кстати, последнее слово в тексте этого устава, отредактированного самим Александром I в 1812 году, заменено словом «Государству».

В 1818 году один из руководителей масонского движения в России светлейший князь Петр Волконский (с 1826 года — министр императорского двора и уделов) писал: «Диктатор Союза Великой Провинциальной Ложи должен наблюдать, чтобы в речах каменщиков не упоминаемо было о политических предшествиях, ибо речи не должны уподобляться газетным статьям. Свободный каменщик обязан всем распоряжениям своего правительства повиноваться, а в делах государства ему нет права, нужды и пользы».

Историк Николай Греч в газете «Северная пчела» писал в 1836 году: «Барон В.И. Штейнгель очень недолюбливал масонов. В 1816 г. ему предлагали принять участие в масонской ложе, возглавляемой П.И. Пестелем, но он отказался. Он полагал, как заявил в одном из своих показаний на Суде, что масоны разделяются на два рода людей: обманывающих и обманываемых. Он не желал принадлежать ни к тем, ни к другим. По его мнению, «давать клятву на исполнение правил неизвестных и при том подвергать себя испытаниям, похожим на шутовские, противно человеку здравомыслящему». Очевидно, Штейнгель не верил в искренность главаря масонства Пестеля. И был абсолютно прав...»

И последнее. Осенью 1826 года, когда все дела, связанные с восстанием декабристов, были завершены, Николай I пишет Бенкендорфу: «Надлежит в Делах III Отделения спрятать все материалы по истории русского масонства в царствование Александра I и не открывать никому, ибо Государь потворствовал оным, а они в ответ хотели руку на него поднять».

«Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю...»

Записка, под которой стояла подпись с завитушками: «Николай», была короткой, всего в три строки: «Пестеля поместить в Алексеевский равелин, выведя для этого Каховского или другого из менее важных». Эту записку комендант Петропавловской крепости получил от императора 3 января 1826 года, через двадцать дней после восстания. А ведь Николай знал, что Каховский был одним из организаторов восстания и даже пытался посягнуть на его, Николая, жизнь. Пестель же в мятежных действиях не участвовал и сидел тогда под арестом далеко от Петербурга, в Тульчине. Но то, что именно Пестель был главой тайного общества, сомнений не вызывало. Об этом сообщалось в доносах, это признавали допрошенные к тому времени все участники восстания. Кстати, в энциклопедических словарях и справочниках, выходивших в России до 1917 года, значилось, что «П.Пестель был масоном с 1812 года, членом ложи «Соединенных друзей» и «Трех добродетелей» (1815—1816) в Петербурге, одним из учредителей «Союза благоденствия» (1817), составил даже для него устав, но вскоре перенес свою деятельность в Южное тайное общество». Именно Пестель в 1818 году организовал в Тульчине ложу «Союза благоденствия», добился принятия его членами республиканской программы, обосновал необходимость цареубийства и уничтожения всех членов императорской фамилии.

Пестель себя видел президентом республики на целых десять лет. Он мечтал после победы создать Приказ высшего благочиния, в обязанности которого бы входило «узнавать, как располагают свои поступки частные люди». Каким способом? Посредством тайных розысков. «Тайные розыски, или шпионство, суть посему не только позволительное и законное, но даже надлежащее и почти, можно сказать, единственное средство...»

Биография Пестеля складывалась весьма удачно. До 11 лет он воспитывался в родном доме под неусыпным наблюдением матери. Тот же Н.Греч написал о ней: «Не знаю, как она уживалась со своим тираном, но детям своим, особенно старшему, Павлу, внушала она высокомерие и непомерное честолюбие, противоставив его другим сыновьям своим». После полного гимназического курса Павел Пестель поступил в Пажеский корпус и в декабре 1811 года выпущен «первым по успехам с занесением имени на мраморную доску». Правда, в характеристике на юного прапорщика лейб-гвардии Литовского полка значилось: «Любит влиять на своих товарищей. Самостоятелен. Замкнут и не искренен».

Павел Пестель — герой Отечественной войны 1812 года и заграничных походов, награжден российскими, австрийскими, прусскими орденами и шпагой «За храбрость». В 1822 году был переведен полковником в совершенно расстроенный Вятский полк и в течение года привел его в порядок. Сам Александр I, осматривая его в сентябре 1823 года, выразился: «Превосходно! Это как будто моя славная гвардия», и пожаловал Пестелю 3000 десятин земли.

Пестель, обладая большим умом, разносторонними познаниями и даром слова (о чем единогласно свидетельствуют почти все его современники), скоро стал во главе Южного тайного общества. Силой своего красноречия он убедил в 1825 году и петербургское общество действовать радикально, в духе Южного. К слову, в начале 1825 г. в Киеве собрался четвертый съезд Южного общества. Центральным вопросом был новый план выступления, который в следственных материалах носит название «первый Белоцерковский». План возник осенью 1824 года, так как в начале следующего года предполагался в районе Белой Церкви царский смотр 3-го корпуса. Авторы плана хотели поставить к Александру I в караул переодетых солдатами членов тайного общества. Они должны были захватить императора и «нанести ему удар».

А за год до этого был Бобруйский план, по которому верные солдаты должны были стоять «на часах у государя» и арестовать его. Планы эти не осуществились по разным причинам.

Многие современники были в восторге от Пестеля. Пушкин в дневнике за 9 апреля 1821 года записал: «Утро провел с Пестелем, умный человек во всем смысле этого слова. «Сердцем я материалист, — говорил он, — но мой разум этому противится». Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю...»

Генерал Павел Киселев: «Пестель такой закваски, что может занимать любое место с пользой для дела. Жаль, что чин его не позволяет, но если окажется дежурным генералом, начальником штаба корпуса — везде принесет пользу, так как имеет отличную голову и много усердия».

Были и иные точки зрения. Декабрист Александр Бестужев: «Признаться, наш заговор состоял преимущественно в болтовне, существенного мы ничего не сделали, да и не делали. Зато на юге дело шло серьезнее. Там ужаснейший честолюбец Пестель написал даже Русскую правду, или устройство правления, но эта Русская правда была написана на французском языке. Хорош же патриот Пестель! Себя считал он вторым Наполеоном, был уверен, что непременно будет сперва президентом временного правительства, а потом и государем. Признаться, и все мы были не чужды этой обольстительной мысли».

Николай Греч в своих воспоминаниях: «Павел Пестель приехал в Петербург. Я видал его в собраниях масонских лож. Он молчал и наблюдал за другими. Роста был невысокого, имел умное, приятное, но серьезное лицо. Особенно отличался он высоким лбом и длинными передними зубами. Умен и зубаст. Достойно замечания, что первенствующим из заговорщиков был сын жестокосердого проконсула, врага всякой свободной идеи, всякого благородного порыва. Отец его, Иван Борисович Пестель, был человек суровый, жестокий, неумолимый. Сибирь стонала под его жесточайшим игом».

Николай Бердяев: «14 декабря был до примитивности обычный масонский заговор, каких множество в Европе».

Федор Достоевский: «14 декабря было диким делом западничества уродливого: зачем мы не лорды?.. Освободили ли бы декабристы народ? Без сомнения, нет. Они исчезли бы, не продержавшись и двух-трех дней. Ну а Пестель просто плут, диктатор, авантюрист и очень уж жесток. Не приведи Господи!»

Другие писатели были столь же категоричны. Мягкосердечный Жуковский назвал декабристов сволочью. Федор Тютчев написал: «Народ, чураясь вероломства, забудет ваши имена...» А Иван Гончаров заявил: «Если бы эти изверги не напугали Россию анархией, она бы, матушка наша, давно бы стала счастливой».

«Ближайшие товарищи наперегонки торопились
выдать и обвинить его»

Декабристы были заточены в Петропавловскую крепость в декабре 1825 года, а 8 июля 1826 года суд представил царю «всеподданнейший доклад», где было сказано, что «все подсудимые, без изъятия, по точной силе наших законов подлежат смертной казни». Далее за пышными фразами канцелярско-бюрократического языка следовало: «Суд определил к осуждению: 5 человек к смертной казни четвертованием; 31 человек к смертной казни отсечением головы; 17 человек к политической смерти с ссылкой вечно в каторжную работу; 2 человека к ссылке в каторжную работу вечно; 38 человек к ссылке в каторжную работу на определенное время и потом на поселение; 15 человек по лишению чинов и дворянства на поселение вечно» и т.д.

Николай I издал «с безграничной милостью» указ, и П.Пестель («наиболее виновный из всех главарей»), С. Муравьев, К.Рылеев, П.Каховский и М.Бестужев-Рюмин приговаривались к повешению, все остальные — к каторжным работам, одни пожизненно, другие на 20, 15, 10 и 5 лет, а затем на вечное поселение.

13 июля 1826 года «повешение исполнили заплечных дел мастера» петербургской городской тюрьмы С. Карелин и М. Козлов, предварительно прикрепив к груди каждого осужденного доску, на которой было написано «Цареубийца».

Конечно, декабристы, заточенные в Петропавловскую крепость, не готовы были к таким тяжким испытаниям в период следствия. Допросы, вызовы к императору, кандалы, страшный мир казематов не мог не сокрушить их спокойствие, не наполнить их сердца беспредельным отчаянием. Одни писали письма, исполненные раскаяния, другие давали самые подробные показания, а потом, на допросах, плакали, просили разрешить им кровью искупить свою вину перед Отечеством и Государем...

Пестеля непрерывно вызывали на очные ставки, он вел себя искренне, рассказывал все, что знает о себе и друзьях. Он, надо думать, пережил глубокое личное разочарование: «ближайшие его товарищи наперегонки торопились выдать и обвинить его, раскрыть все его дела и планы», как писал Н. Греч.

К Николаю I привозили арестованных в Зимний по одному. Император неизменно являлся перед ними в полной военной форме. С одними разговаривал по-дружески, искусно притворялся молодым, доверчивым монархом, который готов выслушать даже горькую истину от своих политических оппонентов. Он дружески похлопывал некоторых по плечу, горячо пожимал им руки. Император, как неплохой психолог, знал точно, какую маску на себя надеть: добродушия, терпения, расположения или же грозного и неумолимого монарха.

После каждой личной встречи царь посылал собственноручно написанные инструкции коменданту Петропавловской крепости. Одних заключенных он требовал содержать «в строгом нраве», другим разрешал «приносить обеды и вино из офицерского собрания»...

А в это самое время 28 генералов в парадных мундирах пришли в Зимний дворец и коленопреклоненно попросили, чтобы как можно большее количество «бунтовщиков» было осуждено к смертной казни. И несмотря на то, что сердце монарха «обливалось слезами» — оно, русское воинство, просило монарха отрубить больше голов, чтобы убить дерзкие мечты либерализма и масонства. Сенатор Лавров настаивал, чтобы было отсечено не менее 63 голов смутьянов. Графиня Браницкая пожертвовала 200 пудов железа на кандалы для участников восстания на юге.

В это самое время поэт Василий Жуковский напечатал такой шуточный пассаж: «Как-то Николай I встретился с кадетом по фамилии Романов. «Ты родственник мне?» — пошутил Государь. «Точно так, Ваше Величество», — ответил без запинки молодец-кадет. «А в какой степени?» — спросил Государь, пристально всматриваясь в кадета. «Ваше Величество — отец России, а я — сын ее», — ответил находчивый кадет».

В это самое время Фаддей Булгарин в журнале «Сын отечества» печатает свое кредо: «Между царем и мною есть взаимное условие: он оберегает меня от внешних врагов и от внутренних разбойников, от пожара, от наводнения, велит мостить и чистить улицу, зажигать фонари, а с меня требует только одно: сиди тихо! Вот я и сижу».

В это самое время предательство и доносительство в среде осужденных декабристов росло и росло. Особенно старались бывшие сослуживцы Пестеля Александр Поджио и Аркадий Майборода. Хотя, думаю, их предательство было для Пестеля еще не самым страшным...

Брат мой — враг мой

Отец Павла Пестеля Иван Борисович Пестель, саксонец по происхождению, поступил на службу в русскую армию в 1770 г., а затем перешел в гражданское ведомство, в Московский почтамт. Потом по приглашению Павла I переехал в Петербург, стал директором столичной почты, действительным статским советником. Иван Пестель пользовался особым расположением государя. Но...

Однажды он недоглядел, что в одной иностранной газете, пропущенной через почту, опубликовано сообщение: русский царь Павел I отрезал уши у французской актрисы мадам Шевалье. Павел I в гневе потребовал немедленно доставить к нему провинившегося директора почты.

— Как смеете пропускать такую газету в Россию?

Пестель ответил:

— Но, Ваше Величество, я считал, что это самый лучший способ разоблачить чужестранных лжецов. Достаточно кому-нибудь из ваших подданных отправиться в театр и лицезреть мадам Шевалье и ее уши, которые, конечно же, на своем месте.

Павел I разразился хохотом и приказал Пестелю немедленно получить из казны бриллиантовые серьги для артистки и лично вручить ей в качестве подарка от императора. И она должна уже в этот вечер выйти с ними на сцену...

Спустя полгода с Иваном Пестелем приключилась новая история. Министр иностранных дел и любимец Павла I князь Федор Ростопчин отправил по почте письмо. В нем говорилось ни больше ни меньше как о... заговоре против Павла I. Пестель читал письмо не просто с радостью — с ликованием. Ведь это же прекраснейший случай отличиться перед царем. Но вдруг директор почты побледнел. В письме было написано: «Не удивляйтесь, что пишу вам по почте. Наш директор почты тоже с нами!» Пестель понял, что погублен. Невозможно показать такое императору. И он уничтожил письмо.

А Ростопчин только этого и ждал. Павел I все узнал, директора уволили, и он вернулся в Москву. Однако падение его было временным. Через четыре года граф Пален возглавил заговор, в результате которого был убит император Павел I. На престол взошел Александр I. Новый император вызвал Ивана Пестеля в Петербург и назначил на ответственный пост — генерал-губернатора Сибири.

Семейство Пестелей было весьма образованным даже для своего просвещенного времени. Жена И.Пестеля Елизавета Ивановна, урожденная Крок, дочь известной немецкой писательницы, провела молодые годы при дворе в Дрездене, путешествовала по Франции, Италии и слыла женщиной образованной, прекрасной музыкантшей. У Пестелей было четверо сыновей: Павел, Борис, Владимир, Александр и дочь Софья. Все они получили отличное образование. В послужном списке Павла Пестеля значится: «Русский, французский и немецкий языки, арифметику, алгебру, геометрию, тригонометрию, физику, артиллерию, фортификацию, географию и историю знает в совершенстве».

Полное издание документов Следственного комитета и открытие архивов тайной полиции проясняют некоторые странности, которые всегда отмечались при изучении истории декабризма. Почему, к примеру, Владимир Пестель 12 декабря 1825 г., накануне ареста брата Павла Пестеля (его арестовали 13 декабря в Тульчине) получил звание полковника? Почему на следующий день после восстания на Сенатской площади Владимир Пестель удостаивается «особой монаршей признательности», в январе 1826 года награждается орденом Анны II степени, а на следующий день после казни декабристов представляется к весьма почетному при дворе званию флигель-адъютанта? Да и дальнейшее его продвижение по службе успешно: в 1831 году Владимир Пестель — генерал-майор, затем херсонский и таврический губернатор, генерал-лейтенант в 1845 году, затем сенатор (1855) и действительный тайный советник в 1865 году.

Новые документы проливают свет на это особое расположение императора к ротмистру Кавалергардского полка Владимиру Пестелю. Хотя он был масоном с 1815 года, затем членом «Союза спасения» (1816) и «Союза благоденствия» (1817), а главное — членом Южного тайного общества, но Следственный комитет оставил все это без внимания. Почему? Да потому, что Владимир Пестель был заурядным «стукачом» и доносил о деятельности старшего брата начиная с января 1822 года: «Имею честь сообщить Вашему превосходительству, что в июле месяце числа 17 полковник Пестель имел тайные возмутительные разговоры с подполковником Сергеем Ивановичем Муравьевым-Апостолом касаемо государственного устройства...», «И тогда Пестель по полудню выехал в расположение Вятского пехотного полка, который стоял в Линцах Киевской губернии, но не один, а с ним был Николя Бобрыщев-Пушкин, доктор Вольф и я. Мы говорили исключительно о Русской правде, и Пестель доказывал, что хочет один управлять и ходом дел, и личностями в ту годину, когда не станет нашего государя-батюшки» и т.д. и т.д. Можно себе представить самочувствие Павла Пестеля, когда он на очной ставке с братом узнает о его коварстве.

Другой брат — Борис с 1826 года на государственной службе, в 1835 году назначается вице-губернатором во Владимир и является действительным статским советником.

Еще один брат — Александр тоже был обласкан царем. Николай I 16 июля 1826 года (спустя три дня после казни) назначает Александру пожизненную пенсию. Как пишет в своих воспоминаниях отец И.Пестель: «Государь назначил ему 3 тысячи рублей ассигнациями ежегодного воспомоществования и велел предложить Александру Ивановичу Пестелю перейти в Кавалергардский полк, чтобы служить вместе со своим братом Владимиром Ивановичем».

Странная вещь, Дантес и Мартынов тоже служили в Кавалергардском полку...

Поделиться
Заметили ошибку?

Пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите Ctrl+Enter или Отправить ошибку

Добавить комментарий
Всего комментариев: 0
Текст содержит недопустимые символы
Осталось символов: 2000
Пожалуйста выберите один или несколько пунктов (до 3 шт.) которые по Вашему мнению определяет этот комментарий.
Пожалуйста выберите один или больше пунктов
Нецензурная лексика, ругань Флуд Нарушение действующего законодательства Украины Оскорбление участников дискуссии Реклама Разжигание розни Признаки троллинга и провокации Другая причина Отмена Отправить жалобу ОК
Оставайтесь в курсе последних событий!
Подписывайтесь на наш канал в Telegram
Следить в Телеграмме