Прощание с властью: случай Никиты Хрущева 40 лет назад, в октябре 1964-го, «отец оттепели» был смещен со всех своих постов

В Черниговской области есть такая деревушка — Крапивна. В 1964 году она числилась за Дмитровским районом. И именно тогда в один из летних дней в ее центре, на пыльной площади, можно было увидеть длинную очередь у хлебного магазина. Состояла она из взрослых, стариков и, естественно, детей. Очередь терпеливо ждала, когда привезут хлеб. Ждала, зная, что хлеб будет плохой, некачественный, с какими-то неприятными, НЕХЛЕБНЫМИ добавками. Тем не менее все ждали.

И вот желанный миг: машина прибыла, хлеб разгрузили и начали продавать. Мгновенно очередь стала неузнаваемой. Она озверела. Люди стремились прорваться вперед любой ценой, так как знали, что хлеба на всех не хватит. С какого-то момента на детей перестали обращать внимание. Десятилетний мальчик тоже стоял в очереди, зажав в потной ладони деньги. Когда взрослые ринулись за СВОИМ хлебом, мальчика едва не задушили. Он испугался, чудом вырвался из толпы и, шокированный метаморфозой, происшедшей с окружавшими его людьми, побежал к бабушке, к которой родители привезли его на лето. Он рассказывал об увиденном и еще долго вспоминал глаза людей из той толпы, жаждавшей хлеба.

Этим 10-летним школьником был я. И это было мое первое знакомство с планом по снятию Никиты Хрущева с постов первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета министров СССР.

Уйти вовремя

Как правило, историки любят в сочувственных Хрущеву тонах описывать ту ситуацию: второй секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев, секретарь ЦК КПСС Николай Подгорный и их сторонники подготовили заговор и в целом успешно провели дворцовый переворот. Они склонили на свою сторону руководителей силовых структур и партийно-государственного аппарата. Затем в стране (на фоне абсолютно реальных трудностей) осуществили «кризисный» сценарий, частью которого стали упомянутые хлебные очереди (как только Хрущева сняли, нормальный хлеб появился в магазинах буквально на следующий день).

Хрущева вызвали из Пицунды (где он был в отпуске) в Москву. 13 октября 1964-го члены и кандидаты в члены Президиума (так в ту пору называлось политбюро), ЦК КПСС, секретари ЦК на заседании в Кремле предъявили ему претензии, а на следующий день, на срочно созванном пленуме ЦК КПСС была официально оформлена отставка. Брежнев стал новым первым секретарем, а Алексей Косыгин возглавил правительство.

Конечно, жертве всегда сочувствуют. Однако поставлю вопрос иначе: назрел ли уход Хрущева? Перечитав массу воспоминаний и исследований, могу утверждать, что мнения, как правило, разделяются. Одни считают, что снятие Хрущева было правильным и обоснованным, другие склоняются к тому, что его можно было «подправить», покритиковать за недостатки, но необходимости в смене руководства не было. Рискую, конечно, показаться апологетом «брежневизма», но осмелюсь утверждать, что смена Хрущева, которому в апреле 1964-го исполнилось 70 лет, все-таки НАЗРЕЛА. Причем не кто иной, как он сам понимал и подчеркивал это. Хрущев несколько раз заводил разговор о том, что устал, что нужен преемник помоложе.

Думаю, что это не было лицемерием, как у Иосифа Сталина, который также говорил о преемниках, даже называл имена, а потом уничтожал этих эвентуальных вождей. Но дело даже не в искренних намерениях Хрущева. Уход был детерминирован тем, что «под занавес» его карьеры в стране было реальное социальное напряжение и политико-идеологическое недовольство. А не видеть и не понимать этого для серьезного политика (даже очень любящего власть) — смертельно опасно. Роптали рабочие, что весьма выразительно показали события 1962 года в Новочеркасске Ростовской области. Недовольны были новым урезанием своих подворий и общим беспросветным существованием крестьяне. Запрещение держать скот лицам, напрямую не занятым в сельском хозяйстве, задело материальные интересы жителей маленьких городков и, как их называли в СССР, поселков городского типа. В 1963-м за границей было закуплено 3 млн. тонн зерна, но его значительную часть отдали державам-сателлитам, а о собственном народе думали во вторую очередь. Отсюда — хлебные очереди и ропот даже самых лояльно настроенных граждан.

Недовольство выражали интеллектуалы, что особенно четко проявилось после одиозных встреч первого секретаря с «творческой интеллигенцией» (так тогда выражались) 17 декабря 1962-го, 7—8 марта 1963 года и после пленума ЦК КПСС 18—21 июня того же года, на который пригласили более 2000 гостей — писателей, художников, композиторов. На встрече в марте Хрущев, видимо, в воспитательных целях, вдруг произнес: «Вы что, думаете, мы арестовывать разучились?» Представляете, каково было услышать это таким соловьям хрущевской «оттепели», как, например, Илья Эренбург или Евгений Евтушенко?

От Хрущева устала номенклатура. Точнее, не от него самого, а от его перманентно фонтанирующих идей, одна из которых состояла в том, чтобы эту самую номенклатуру лишить привилегий и вообще сократить. Правда, с номенклатурным недовольством все обстояло не так просто. С одной стороны, партийные и государственные бюрократы понимали, что далеко не все его идеи следует воспринимать, например, идею разделения парторганизаций на промышленные и сельские. С другой стороны — и это также особенность тогдашней системы управления, — мало кто отваживался перечить «первому». Наоборот, каждый стремился поддакнуть, опередив коллегу.

Процитирую слова бывшей стенографистки Хрущева, наблюдавшей своего шефа в течение многих лет в разных ситуациях: «По-моему, никто особенно не мог ему что-либо навязывать. Может быть, только — очень осторожно — Ильичев что-то советовал. Ну, помощники иногда советовали. Знаете, к чему это приводило? Самый знаменитый случай! Это был знаменитый доклад, где он сказал, что через 20 лет мы будем жить при коммунизме, и цифры привел. А эти цифры ему дал Старовский — начальник ЦСУ. И когда это все уже оформлялось, писалось, дополнялось, кто-то из помощников Хрущева спросил Старовского: «А откуда цифры эти взял?» Он: «Как откуда? Вот оттуда и оттуда. А вообще пусть те, кто тогда будет жить, сами и проверят. Нас уже не будет». Понимаете? Ведь они же могли сказать Хрущеву, что это цифры непроверенные. Но никто не сказал. А ведь все понимали, что что-то не то в этих цифрах. Но он-то своим всегда доверял».

Мне довелось на тему хрущевского строительства коммунизма «за 20 лет» беседовать с несколькими совсем неглупыми бывшими партийными функционерами. И все они заявили, что Хрущев, конечно, был утопистом, но лично они в тот момент в коммунизм ВЕРИЛИ. А на мое утверждение, что лидеру нужны и те, кто НЕ ВЕРИТ, а может сомневаться, дискутировать, приносить плохие новости, мои собеседники (каждый по отдельности и по-своему, но в общем дружно) возражали, что тогда это было невозможно.

Дочь Хрущева Рада Никитична точно заметила в одном из недавних интервью: «У меня есть свое собственное, очень четкое убеждение, которое подтвердил один академик: при нашей системе власти и при нашей системе жизни человек, который оказывается на самом верху, может адекватно воспринимать действительность и себя в этой действительности пять лет максимум. А дальше — все. Окружение, лесть убедят любого, даже если ты очень сопротивляешься этому, что ты и бог, и царь. И человек теряет ощущение реальности. Никита Сергеевич очень сопротивлялся вот такому влиянию аппарата. Он не любил ни лесть, ни подхалимаж. Даже в домашнем кругу. А потом — к 63-му году — это ушло, и он поверил, что теперь может судить обо всем, его слово — единственно правильное.

Потому что люди, которые окружают первое лицо государства, действительно в этом убеждают, действуя лестью и обманом».

Не подлежит сомнению, что Хрущев вот это «ощущение реальности» утратил. Словом (кто бы и что ни рассказывал), ему надо было уйти. Причем уйти вовремя. Но этого не случилось, а потому его «ушли».

Теория и практика заговора

Идея созрела не сразу. Все помнили, как Хрущев безжалостно расправился в 1953-м со своим основным конкурентом Лаврентием Берией. И любой неправильный шаг мог стоить тогда головы ему и тех, кто его поддержал. Вот почему Брежнев и Подгорный начали с осторожных разговоров с участниками партийного «ближнего круга». Особенно акцентировали внимание на том, что Хрущев мало считается с мнением окружающих, становится грубее и заносчивее. Если собеседники поддерживали этот мотив, разговор выходил на то, что вот, дескать, неплохо бы Хрущева остановить, сделать ему внушение, «поправить». То есть казалось, что речь о снятии не идет.

Такой разговор, например, состоялся с первым секретарем ЦК Компартии Украины Петром Шелестом в сентябре 1963-го. А поскольку последний поддержал антихрущевские настроения, ему самому поручили переговорить с более чем 30 членами ЦК КПСС от Украины. Что Шелест и сделал. Так постепенно расширялся круг ПОСВЯЩЕННЫХ.

Когда в него вошел председатель КГБ Владимир Семичастный, Брежнев осторожно, но последовательно начал у него выяснять, как можно физически устранить Хрущева: отравить (nota bene!), подстрелить, подложить бомбу в самолет? Выяснилось, что этого не даст сделать охрана «первого». Тогда остановились на варианте ареста, когда Хрущев вернется из Скандинавии. 5 июля 1964-го он сошел с трапа теплохода «Башкирия» в порту Балтийск в Калининградской области. Но бывшие на встрече командующие Балтийским флотом и Прибалтийским военным округом адмирал А.Орел и генерал-полковник Г.Хетагуров, а также находившийся в отпуске неподалеку и приехавший на встречу министр обороны СССР Р.Малиновский самим своим присутствием помешали осуществить арест.

Потом вообще случилось то, что чуть не разрушило весь замысел: произошла утечка информации. Вскоре бессменный помощник Хрущева в течение многих лет Г.Шуйский, зять Алексей Аджубей, дочь Рада Никитична получили сигналы о подготовке «дворцового переворота». Но все они не решились информировать Хрущева, ибо речь шла о слишком серьезных вещах. В начале октября секретарь ЦК Компартии Украины Ольга Иващенко узнала о готовящихся событиях и пыталась дозвониться Хрущеву по спецсвязи. Но соединиться не удалось, поскольку «связистам» стало известно, что именно хочет рассказать Иващенко.

Имел информацию о заговоре и сын Хрущева Сергей Никитович. Дело в том, что председатель Президиума Верховного Совета РСФСР Николай Игнатов ездил по областям и практически открыто агитировал: надо снимать Хрущева. Тогда, страшно рискуя, к Сергею приехал бывший охранник Игнатова Василий Галюков и раскрыл механизм заговора. Была организована встреча с Анастасом Микояном, и этот разговор Сергей подробно записал.

И вот начинается самое интересное. Речь пойдет о двух реакциях на эту информацию. Хрущев, узнав от сына о том, что рассказал Галюков, переспросил, кого он назвал среди заговорщиков, а потом сказал: «Нет, невероятно. Брежнев, Подгорный, Шелепин — совершенно разные люди. Не может быть. Игнатов — возможно. Он очень недоволен, и вообще он нехороший человек. Но что у него может быть общего с другими?» Затем Хрущев запретил сыну обсуждать эту тему с кем-либо, а перед отлетом в Пицунду рассказал о полученных сведениях Подгорному и поручил: «Вызовите Игнатова, что он там болтает? Что это за интриги? Когда вернусь, надо будет все это выяснить».

Теперь реакция вторая. Леонид Брежнев вызвал к себе первого секретаря Московского горкома КПСС Николая Егорычева и испуганно сообщил: «Коля, все пропало. Хрущеву известно все в подробностях… Он нас всех расстреляет!» Будущий вождь был бледен, руки дрожали, глаза слезились. Егорычеву пришлось его успокоить, заставить умыться. Более сурово реагировал Подгорный: «Ты, конечно, можешь ползти к нему на коленях, надеясь вымолить себе пощаду. Ну а о других ты подумал, о тех, которых мы с тобой — ты в первую очередь — вовлекли в это дело? Ты покаешься первым и останешься как бы ни при чем. А они? Что будет с ними?»

Но разоблачение не состоялось, а вербовка еще НЕОХВАЧЕННЫХ членов ЦК КПСС пошла семимильными шагами. Правда, 11 октября 1964-го Хрущев подпортил настроение заговорщикам своим неожиданным звонком бывшему «на хозяйстве» одному из заместителей председателя Совета министров СССР Дмитрию Полянскому. Ругаясь и намекая на какие-то интриги против него, Хрущев заявил, что через три-четыре дня будет в Москве. Инициативу нельзя было оставлять за ним. Полянский вызвал отсутствующих членов президиума ЦК КПСС (Подгорного из Кишинева, где отмечалось 40-летие Советской Молдавии, Кириленко из отпуска в Кисловодске, а Брежнева из Берлина, куда тот отправился на 15-летие ГДР). 12 октября секретарь ЦК КПСС Михаил Суслов позвонил Хрущеву в Пицунду и настойчиво просил его прилететь, поскольку «все собрались» для обсуждения вопросов сельского хозяйства.

Хрущев, разумеется, понял, о каком ХОЗЯЙСТВЕ идет речь. Недаром, оставшись наедине с Микояном, бывшим с ним в Пицунде, он сказал: «Думаю, что этот звонок связан с тем, о чем нам говорил Сергей». И после паузы добавил: «Если речь обо мне, я бороться не стану».

Так оно и случилось. На заседании президиума ЦК КПСС 13 октября первый секретарь сначала не давал согласия на «добровольный» уход в предложенной ему форме, но заявил, что бороться за власть не станет, поскольку не считает возможным идти против мнения большинства, извинившись за собственное нетактичное поведение относительно руководящих работников. При этом Никита Сергеевич упрекнул своих соратников в том, что они никогда не пытались критически отнестись к собственным поступкам или решениям, а только поддакивали. После этого Хрущев все-таки подписал заранее заготовленное заявление о своем уходе.

На пленуме ЦК КПСС 14 октября слова ему не дали. Брежнев открыл заседание, а «всю правду» о Хрущеве рассказал Суслов, который констатировал: «Еще несколько лет тому назад стиль работы т. Хрущева был другим, и мы отдаем должное его инициативе и энергии… Мы не забываем и этих заслуг т. Хрущева. Но в последние годы он резко изменился в отрицательную сторону и фактически растерял качества руководителя ленинского типа».

Суслов подчеркивал: «Центральному Комитету и Правительству придется основательно заняться всеми проведенными реорганизациями и устранением допущенных ошибок. Надо подчеркнуть, что очень многое накручено в торопливости. Поэтому не требуйте, чтобы Президиум ЦК проявил такую же торопливость в раскручивании». Члены ЦК посмеялись и, естественно, бурно (а как же иначе?) поаплодировали и единогласно (и только так!) избрали новых вождей. Заговор удался. Так начинался брежневский «стабилизец», который завершится в ноябре 1982-го лишь со смертью «дорогого Леонида Ильича».

Уйти, чтобы остаться

Культ личности

забрызган грязью,

Но на сороковом году

Культ зла и культ

однообразья

Еще по-прежнему в ходу.

И каждый день

приносит тупо,

Так что и вправду невтерпеж,

Фотографические группы

Одних свиноподобных рож.

Эти строки написал в 1956 году Борис Пастернак, которого, как известно, при Хрущеве подвергали травле. Другой поэт, Андрей Вознесенский, сказал о Хрущеве: «Внутри него страшный человек сидел. Создан он был из крестьянина, превратившегося в вельможу. Почему его восхваляли люди даже очень талантливые? Может, потому что вмешивалась в дело магия власти? Это на людей влияло и будет влиять».

Но эти слова, как и строки Пастернака, могут быть вполне адресованы брежневскому времени. Строя начало карьеры на критике Хрущева за «выпячивание культа своей личности», Брежнев закончил, как известно, культом личности собственной. «Культ зла и культ однообразья» — это и о Брежневе.

И тут самое время поставить вопрос о том, как важно помнить, что смена лидера — это всегда вопрос и о КАЧЕСТВАХ ПРЕЕМНИКА. Публичное и пламенное осуждение хрущевского «субъективизма и волюнтаризма» (осуждение — еще раз подчеркну — справедливое) должно было привести к выдвижению лидера иной закваски — молчаливого, прогнозируемого, не увлекающегося бесконечными экспериментами, считающегося с мнениями соратников, а главное, реалистически оценивающего состояние общества.

То, что Брежнев не выдержал тест на эти качества, общеизвестно. Когда в 1973 году в обкомы, крайкомы, ЦК тогдашних союзных республик разослали записку «О необходимости укрепления авторитета тов. Брежнева Л.И.», подготовленную непотопляемым Сусловым, стало понятно, к чему идет дело. Чехословакия, травля инакомыслия, Афганистан, тотальный политико-идеологический контроль и неэффективная экономика, построенная преимущественно на эксплуатации сырьевых ресурсов, — все это только отдельные штрихи «брежневизма».

Но меня интересует сейчас не столько это, сколько качества Брежнева. Это очень важно в политике — кого на кого менять, кого из кого выбирать. Чтение отрывков из брежневского дневника за 1977 год окончательно убеждает в том, что СССР (или, как почему-то Брежнев постоянно писал, «ССР») рано или поздно должен был рухнуть.

Процитирую отрывки из дневника в авторской редакции:

«21 января. Первую половину дня отдыхал дома. Обедал дома.

Вес 85.200.

Вторая половину работал в Кремле.

Подписал протокол ПБ — от 20 января…

16 февраля. Работа на дому.

18 марта. Зарядка. Затем говорил с Черненко. Затем с тт. Громыко А.А., Андроповым, Устиновым — читали материалы связанные с приздом Венца.

Звонил Павлову Г.С. по стоимости.

Читал всякие материалы с Галей Дорошиной.

Поехал в цирк.

10 апреля.

Был дома на даче — обедал. Борщ из свежей капусты. Отдых был на дворе, дочитывал материалы.

Смотрел хоккей сборная ССР Швеция — итог — 4-2 в пользу ССР.

Смотрел «программу времени».

Ужин сон.

13 апреля. Утро — обычные — мероприятия домашние. Брали кровь из вены

С 11 часов переговор с Даудом

Вопрос в встрече один на один отпал.

Отдыхал — здорово — (обед).

Работа с Дорошиной…

3 мая. Вес — 85.300. Беседа с Рябенко. Разговор по телефону со Сторожевым? Известный вопрос. Разговор с Черненко К.У. — ? по повестке дня ПБ.

Портные — костюм серенький отдал — и тужурку кож. прогулочную взял.

Позвонил Ю.В.Андропов — приехал мы с ним беседовали.

Работал с Дорошиной».

И так далее, в таком же стиле. Не надо иронии. Брежнев взял власть и держал ее почти 18 лет, хотя уже с 1977 года он был лидером полураспада. Тем не менее дневник его для меня лично ценен. Сразу видно, на кого променяли Хрущева. И вообще это интересная мысль — проверять, умеют ли письменно формулировать мысли кандидаты в лидеры. И вообще, умеют ли они грамотно писать?..

Надо признать, что не шибко грамотно писал и Хрущев, но мемуары свои успел надиктовать на магнитную ленту. Был он в ту пору уже «пенсионером союзного значения». Пенсия 500 рублей, машина, обслуга, городская квартира и дачный дом в поселке Петрово-Дальнее под Москвой. И при этом — охрана и запрет без разрешения появляться где-либо. С мемуарами вышел скандал, поскольку они (через Сергея Никитовича) попали на Запад. Появились публикации. Тогда Хрущева 10 ноября 1970 года вызвали в Комиссию партийного контроля при ЦК КПСС. Его начали «воспитывать», но он ответил «воспитателям» очень просто: «Я тоже заразился от Сталина и от Сталина освободился, а вы нет».

Он действительно освободился от тирана и его удушливого наследия, которое начал защищать и оправдывать Брежнев. После заседания Президиума ЦК КПСС 13 октября 1964-го Хрущев позвонил Микояну и сказал: «Я уже стар и устал… Главное я сделал… Разве кому-нибудь могло пригрезиться, что мы можем сказать Сталину, что он нас не устраивает и предложить ему уйти в отставку?! От нас бы мокрого места не осталось. Теперь все иначе, исчез страх и разговор идет на равных. В этом моя заслуга».

Хрущев ушел из жизни в сентябре 1971-го. Ушел, чтобы остаться в истории. Не влипнуть в историю, как Брежнев (и еще кое-кто), а именно остаться в истории. Остаться не прозревшим сталинским головорезом и не эксцентричным самодуром-мечтателем. А политиком, поднявшимся над ужасами своего времени и сделавшим свободными других людей. Политиком, сумевшим в конце концов повести себя достойно в обстоятельствах весьма недостойных. Политиком, показавшим, что страна, в которой первое лицо может покинуть кресло только по причине смерти или заговора, — такая страна обречена, ибо она не нужна ни ее гражданам, ни миру. Политиком, подтвердившим, что власть не только нужно умело брать, но с властью еще надо уметь достойно распроститься.