Профессор Иван РУСИН: «В науке, как и в спорте, — никто не помнит, кто был вторым»

С 1996 года он живет и работает в США, при этом оставаясь, как говорит сам, коренным киевлянином и гражданином Украины.

О жизни западной науки, ее приоритетах, роли научной продукции в жизни общества - наша беседа с профессором кафедры инженерии и охраны окружающей среды факультета охраны общественного здоровья Университета Северной Каролины (г. Чапел-Хилл, США) Иваном РУСИНЫМ.

- Господин Русин, в чем особенность работы ученого в американской системе университетов?

- Работа ученого в системе университетов США имеет три составляющие, при выполнении которых его или награждают, или ругают, или предлагают искать другую работу.

Первая из них - учебный процесс, предусматривающий преподавание курсов и руководство научной работой студентов, от бакалаврского уровня до магистерского и докторского. Учебный процесс - не только чтение лекций, но и практические занятия со студентами в лаборатории. Отмечу, не те занятия, к которым привыкли украинские студенты, когда преподаватель сидит за столом и что-то там говорит. Речь идет о ежедневном общении с бакалаврами, магистрами, аспирантами или докторантами в лаборатории, обсуждение результатов их работы и рекомендации, как работать дальше.

Вторая составляющая - это, конечно, научный процесс: мы должны проводить эксперименты, печатать статьи и, наконец, улучшать финансовые возможности университета. На разных кафедрах по-разному отчитываются о научной работе. Например, на нашей - инженерии и охраны окружающей среды - приоритетным является количество опубликованных статей, полученных грантов, выигранных тендеров и т.д. Систематизировав эти показатели, можно сравнить, как люди работают.

Третья - общественная работа, вытекающая, опять же, из университетской специфики. Сюда входит членство в различных комиссиях (на уровне кафедры, факультета, университета, общенациональном или международном уровне), участие в международных конференциях, рецензирование статей и грантов для журналов (обычно на добровольных началах). Скажем, мне присылают статьи на рецензию, трижды в год я принимаю участие в рецензировании грантов как постоянный член одной из комиссий Национального института здоровья США.

Все три компонента в работе ученого важны, некоторые из них - проще, другие - сложнее. Ничего не поделаешь, должен быть разносторонним, иначе не станешь хорошим профессором.

- Наверное, непросто было адаптироваться к новым реалиям...

- Очень трудно. Совсем другая система, в которой иначе абсолютно все - не только подход к работе и учебному процессу. Раньше я думал, что закончил мединститут - и на этом лекции, обучение, экзамены тоже закончились, начинается научная работа. Я сильно ошибался.

- Поэтому и выбрали именно американскую систему аспирантуры?

- Мне больше импонирует американская система, чем европейская. В Европе люди приходят в университет и занимаются наукой, изредка слушают какой-то цикл лекций. В Америке лекционные курсы предусмотрены каждой аспирантской программой - это примерно от половины до трех четвертей учебного процесса. Теперь я понимаю пользу: когда мы выпускаем аспиранта, то гарантируем, что он не только профессиональный ученый, но и разносторонне подготовлен в специальности, по которой ему присвоена докторская степень.

Мне было чрезвычайно тяжело потому, что нелегко перестроить собственное мировоззрение. Не все могут понять американскую систему. Она не прощает ошибок. Но, с другой стороны, предоставляет тебе все возможности.

Кстати, что касается равных возможностей. В Европе (я там тоже занимался наукой) вроде и равные возможности, но значительно сильнее противодействие неместным. В Америке почти не важно, откуда ты. Если чего-то достиг, выполнил научную работу, то американцы не будут акцентировать внимание на том, правильно или неправильно ты говоришь, а будут встречать и провожать в зависимости от сделанного.

Отсчет начинается с аспирантуры. Там смотрят, с кем ты работал и у кого защищался (так же, как и в Украине). А с другой стороны, если ты защищался у молодого ученого и опубликовал хорошие труды, то абсолютно не важно, что тот ученый еще не стал мэтром в науке. В науке пробиваются те люди, которые, так сказать, взбивают вокруг себя масло в молоке. Фактически система такая: тебя бросают в воду, а ты либо плывешь, либо тонешь. Если все же плывешь - то важно, насколько мастерски ты это умеешь делать. Но начальные возможности равны у всех.

Поступая в аспирантуру Университета Северной Каролины, я сдал все экзамены, необходимые для поступления в аспирантуру здесь, в Киеве. Но только по их результатам и среднему баллу Медицинского института имени Богомольца меня никто бы не взял в аспирантуру там... Если бы я не занимался научной работой еще в мединституте; если бы не искал возможностей ездить на конференции за рубеж; если бы не старался на этих конференциях познакомиться с людьми и заинтересовать их своим трудом... Ну и еще много «если бы».

- В Украине вас представляют как талантливого молодого профессора. Такая оценка строится на количестве опубликованных статей в научных журналах и количестве ссылок на них?

- Это действительно важно. Как кафедра определяет, что ее сотрудника пора повышать по службе? Общих критериев не так много. Главных - два. Это личные заслуги и мнение завкафедрой (похоже на систему европейскую).

- Согласитесь, очень субъективно...

- Конечно, но, с другой стороны, вес имеет не только мнение руководства. Кафедра решает, что нужно нанять еще одного профессора. На это есть две причины: или вакансия, которую нужно заполнить; или намерение какого-то ученого-светила перейти работать в университет с более высокой зарплатой. И есть возможность нанять этого человека. В науке, как в футболе: есть звезда - ее можно купить.

- Так примитивно просто?..

- Хорошо, скажу иначе: в науке, как в спорте, - никто не помнит, кто был вторым. Это два варианта появления людей на кафедре. Обычно те, кого хотят «купить», имеют статус или доцента, или профессора. Им не приходится проходить через ступени, которые вынуждены одолевать выпускники школы, университета, аспирантуры, начиная с ноля.

Я начинал с ноля. Была вакансия ассистента кафедры (общеобразовательный конкурс). В таких случаях все происходит по-честному: нет заранее отобранного кандидата, создается комиссия, в которую, кстати, кроме профессоров, входят аспиранты и студенты. Это очень важно. Например, профессоров кандидат будет устраивать, а студенты скажут: «Мы не пойдем к нему на лекции, - он не уважает студентов». К мнению студентов прислушиваются. Из 130-150 аппликаций выбирают три-четыре, проводят телефонные интервью и приглашают приехать, чтобы провести научный семинар, встретиться с членами кафедры. После этого комиссия принимает решение. Завкафедрой не может взять кого-либо без решения комиссии.

Я пришел как ассистент кафедры в 2002 году: был кабинет, пустые лабораторные помещения и сразу много требований (чтение цикла лекций, отбор и работа с аспирантами и т.д.). Имея собственный проект, финансированный Национальным институтом здоровья, начал строить учебный и научный процесс. Прежде всего нанял лаборантов, параллельно работал с членами набирающей аспирантов приемной комиссии, искал тех, кто может мне подойти. После этого предложил им работать. Так и завертелось.

Для ассистента кафедры есть определенный срок. Если через семь лет тебя не повысили до доцента - ты должен уйти. Первая черта - через три года, когда кафедра тебя предварительно оценивает как претендента в доценты. Есть определенные ступени научной карьеры. От того, насколько быстро удастся их преодолеть, зависит очень много.

- О себе конкретно расскажите...

- Доцентом я стал не через семь, а через пять лет, а полным профессором - не через пять-семь, а через два с половиной года.

- Сколько у вас научных работ?

- Я соавтор почти 100 научных работ, то есть журнальных публикаций. Дважды в год мы публикуемся в журналах с импакт-фактором 10 и выше (импакт-фактор Science и Nature - 30-35. - Авт.). В отличие от украинской науки, на Западе монографии не имеют никакого значения.

- В каких направлениях науки работаете?

- Наш широкий профиль - токсикология. Более узких профилей несколько. Один из них - использование животных моделей для изучения токсичности химических агентов окружающей среды. Мы изучаем механизмы возникновения заболеваний (рак, повреждения печени и т.д.), спровоцированных действием различных химикатов. Эта информация очень важна для оценки потенциальной опасности химических соединений для здоровья человека.

Второе направление - использование клеточных моделей для тестирования большого количества химикатов. Ведь на животных это можем сделать максимум трижды в год, что дорого и негуманно. На клеточных линиях есть возможность поставить много экспериментов с большим количеством химических веществ. Нас очень интересует важность использования этих данных, чтобы предусмотреть возможные проблемы со здоровьем организма в целом.

Третий - попытки понять, какие модели на животных являются более подходящими для воспроизведения процесса заболевания у людей, чтобы можно было потенциально повлиять средствами терапии или определить, какая доза химиката может стать предпосылкой заболевания. Моя лаборатория - широкоплановая, в ней работают 15 сотрудников, среди которых шесть-семь аспирантов, несколько последипломников, лаборантов.

- Поделитесь своими последними результатами и успехами...

- Нас не оценивают за практическое применение работ. Наши исследования фундаментальные. Хотя, бесспорно, очень приятно видеть клинический потенциал собственных результатов, на основании которых Агентство охраны окружающей среды США, Международное агентство по проблемам рака делает заключение о токсичности или нетоксичности определенных химикатов. Многие наши исследования механизмов действия химических веществ уже используются, чтобы доказать определенные риски от их применения.

- О каких рисках идет речь?

- Вижу, вы любите цифры. Я же, как токсиколог, очень не люблю ими оперировать. Ведь мы не знаем всего процесса до конца, и делать на основе неподтвержденных данных заявления для прессы о том, что вредно и вызывает такой-то процент заболеваний, - не мой принцип...

- Сделайте это на конкретных примерах.

- Мы исследовали химическое соединение, которое добавляется в пластик для его мягкости. Высокое его содержание, в частности, в детских игрушках. Почти каждый из представителей этого класса химикатов очень канцерогенный для грызунов и
вызывает рак печени. Европа, например, запретила использование этого химиката в детских игрушках, США - нет (кроме Калифорнии, у которой свое Агентство охраны окружающей среды). Мы и другие лаборатории показали, что у людей и крыс по-разному происходит активация определенных механизмов. На самом деле производители и большинство ученых в нашей области убеждены, что этот показатель не имеет отношения к человеческому здоровью.

- Вы считаете так же?

- Лично я так не считаю, хотя мои данные используются для подтверждения того, что у крыс и людей это происходит неодинаково. Думаю, есть и другие механизмы, о которых мы не знаем и которые могут работать в человеческом организме.

- Часто нам сообщают об определенных рисках в окружающей среде, но конкретные решения по этому поводу не принимаются. Общество само должно решать, как ему поступать дальше?

- Даже в США, где многие учреждения занимаются защитой общественного здоровья, устанавливают лимиты и контролируют содержание определенных веществ на рабочем месте или в пищевых продуктах, решают потребители - сами для себя. Я бы сказал, что токсичным является абсолютно все - мера токсичности зависит от дозы. Поэтому государство должно создавать систему, которая бы защищала население от наибольших потенциальных рисков. А покупатель сам должен делать вывод, есть ли ему арбуз с нитратами...

Как токсиколог, я рекомендую не слишком обращать внимание на все вокруг, а стараться хорошо питаться, заниматься спортом. А главное - хорошее настроение, надо научиться получать удовольствие от того, что делаешь.

- Что вам приносит наибольшую радость в науке?

- Каждая опубликованная статья - радость. Возможно, сравнивать ее с рождением ребенка будет преувеличением, но как журналист вы меня поймете: это гора с плеч. Публиковаться нелегко - очень много замечаний у рецензентов.

Каждый проект, поддержанный в финансировании, - тоже большое достижение, ведь получать финансирование чрезвычайно сложно. Всего около десяти процентов из представленных проектов финансируются.

Долгодействующее удовлетворение бывает, когда видишь, что тебя цитируют, твои результаты становятся основанием для принятия конкретных решений. Какими бы они ни были фундаментальными, но когда используются - радуешься больше всего.

- Как от науки отдыхаете?

- Не отдыхаю вообще. В Америке существует проблема с отдыхом: если человек работает, то работает много. Даже когда я в отпуске или на конференции - постоянно на электронной почте, мне звонят из лаборатории, решаю неотложные вопросы. Очень сложно «выключить» голову полностью...

- Ваше самое большое желание...

- Научиться «выключать» голову. Пока не удается. У меня нет хобби, поэтому сделать это тяжело. С одной стороны - хочешь достичь чего-то большего, а с другой - хочешь это отложить... Когда пришел в аспирантуру, думал, что после защиты начну играть в гольф, но не вышло, - перевезенная из Украины семья нуждалась в моей помощи... Защитился, пошел на последипломную практику - все равно нет времени. Думал: стану ассистентом кафедры - вот тогда уже точно... Осталось стать полным профессором - и непременно начну играть в гольф. Теперь почти наверняка могу сказать, что я вообще никогда не начну играть в гольф. К сожалению...

- Как отпуск проводите?

- Каждый год минимум на месяц приезжаю в Украину. Привожу с собой недописанные статьи, сижу со своей лабораторией на телеконференциях трижды в неделю. Работаю, словом.

- Вы гражданин США?

- Нет. Я гражданин Украины. У меня нет оснований принимать американское гражданство, хотя имею такое право. Я не считаю себя американцем. Америка - не самоцель. Наука - это глобальный бизнес. Я с такой же вероятностью могу работать в Европе или в Японии.

- Не планируете вернуться в Украину?

- У старшего поколения людей, уехавших из Украины в Америку, совсем иной подход к образованию, карьере и т.д. Я же ехал туда продолжать свое образование и занимаюсь тем, чем мне нравится. На данный момент условия для этого есть в США. Я не спрашиваю себя, где мне нравится жить. Я спрашиваю себя, где могу делать такую науку, которая приносит мне удовольствие. Сейчас могу ее делать только в США. Даже Европа для этой цели не подходит...

Вернуться в Украину могу всегда. Я здесь часто бываю и понимаю ее, нынешнюю. Возможно, будет трудно привыкнуть к определенным вещам... Но, например, мой сын не считает себя американцем и все свои каникулы вот уже 14 лет подряд проводит в Украине. Он ездит здесь в лагеря и прекрасно говорит на украинском, русском, английском языках. Сын не спрашивает себя, где он должен жить, - в Америке или в Украине. Год назад он получил украинский паспорт, это было абсолютно сознательное решение сына.

Я же не перееду куда-либо, в частности и в Украину, если у меня не будет причин и понимания того, чем буду заниматься. Считаю, что жить в Украине - для меня не лучший способ представлять ее в мире.