«Я НИКОГДА НЕ УНИЖУ СВОЕГО ЧИТАТЕЛЯ ЛОЖЬЮ» 17 ИЮНЯ ИСПОЛНЯЕТСЯ 90 ЛЕТ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ИЗВЕСТНОГО ПИСАТЕЛЯ ВИКТОРА НЕКРАСОВА

— А я думал — высокий, широкоплечий блондин, а ты вот какой, да еще с усиками… Так вот, знаешь, чего я тебя пригласил? А? Не знаешь… Со Сталинской премией хочу поздравить! — сказал вместо приветствия Иосиф Сталин приглашенному в Кремль молодому киевскому писателю Виктору Некрасову.

Через много лет парижская «Фигаро» в статье, посвященной только что прибывшему эмигранту, напишет о Некрасове — «личный друг Сталина, член ЦК, миллионер в рублях…» Этот скромный человек с усиками, разумеется, никаким членом ЦК не был, равно как и миллионером, пусть даже в рублях. А вот что действительно было у Некрасова, то это слава, и не только в Советском Союзе.

Вика из Киева

Родился будущий писатель 17 июня 1911 года в Киеве на Андреевском спуске. Вскоре после рождения Вики — так называли Виктора домашние — семья переехала в Париж, где мама, Зинаида Николаевна, стала работать врачом в госпитале. За малышом и старшим братом Колей смотрела нянька — бретонка Сесиль. Четвертым членом семьи была сестра матери — Софья Николаевна. Об отце известно лишь, что он был бухгалтером.

За границей Некрасовы дружили с Луначарскими, которые жили с ними в одном доме. В памяти Вики сбереглись эпизоды его потасовок с Тотошкой (Толей) Луначарским. В воспоминаниях знакомых Некрасова можно прочесть о том, что маленького Вику якобы держал на коленях Ленин — с семьей Ульяновых у Некрасовых сложились теплые отношения. Софья Николаевна сдружилась с Надей Крупской еще до того, как та пошла по революционным кружкам.

С началом Первой мировой войны и наступлением немцев на Париж Некрасовы возвращаются в Киев и селятся на Кузнечной улице (позднее — ул. Горького) в шестикомнатной квартире респектабельного дома. Но в 17-м году бывшие дворяне Некрасовы очутились в коммуналке — «с полдюжиной примусов на кухне, с отдельными лампочками над кухонными столами, с горой корыт, тазов и прочего хлама в коридорах, с неспускающейся водой в уборных». Семья Некрасовых — Вика, его мать, тетя и бабушка — занимала теперь лишь две комнаты. Старшего брата Коли к этому времени уже не стало: его «за просто так» засекли шомполами красные — видимо, лицо не понравилось.

Как и его ближайшие друзья, Некрасов иронически относился к комсомольцам и пионерам, не был ни тем ни другим. А вот «пописывал» он с самого детства. Он рассказывал друзьям о сочиненном им либретто оперы. Охотно демонстрировал знакомым сохранившийся номер рукописного журнала «Зуав», который они выпускали со школьными друзьями. В нем юный Некрасов «опубликовал» свой первый и последний детектив. Позднее, в 1932 году, статья Некрасова вышла уже в печатном издании — журнале «Советский коллекционер». Это была его критика на… собственный эскиз по дирижаблестроению, опубликованный тем же журналом.

Молодой Некрасов увлекался театром, рисованием, архитектурой, книгами. Лучшим произведением мировой литературы считал «Войну и мир». Не выделяя отдельных рассказов, любил Чехова. Никогда не увлекался поэзией, но был неравнодушен к Блоку. Виктор посещал литературную студию при Союзе советских писателей Украины, где и зачитал свой первый серьезный роман, кстати, не понравившийся слушателям.

В 1936 году Некрасов завершил учебу в Киевском строительном институте, но работать архитектором не стал: перевесила тяга к театру. Окончив театральную студию, он собирался поступить в основной состав МХАТа, для чего ездил в Москву, где экзаменовался лично у Станиславского. Актер Некрасов был зачислен в полупрофессиональный и полулегальный украинский театр, с которым, по его словам, исколесил все дыры Киевской, Житомирской, Винницкой областей. А потом его призвали в другой театр — театр боевых действий.

Война
без героического флера

Тридцатилетний, но все же еще мальчишка, он получил в свое распоряжение 80 «гавриков» и должен был обучить их военному искусству. «Никто из нас, командиров, — вспоминал позднее писатель, — в глаза не видел живой мины, детонатора, взрывателя, бикфордового шнура. О толе знали только, что он похож на мыло, а динамит — на желе». Личный состав полка, в котором служил Некрасов, сделал за зиму на стрельбище по одному выстрелу (патронов и на фронте-то не хватало) и весной 42-го был отправлен в действующую армию. «Наш стрелковый (!) полк выступил с палками вместо винтовок на плечах, — напишет Некрасов в послесловии к зарубежному изданию повести «В окопах Сталинграда». — Полковая артиллерия — бревна на колесах от подвод. Во всем полку было только две учебные винтовки…».

«Вступление в дело» вылилось в повальное бегство: «Мы лежали в кустах «рубежа», который должны были держать, и тихо заполняли штаны. Я скомандовал: «По одному, перебежками, к той роще!» — и сам за бойцами засверкал пятками… Так началась «моя» война».

Нет нужды пересказывать военную одиссею Некрасова — это превосходно сделал сам писатель в «Сталинграде». А закончилась «его» война в Люблине. И тоже не очень героически: «На этот раз было пиво. В подвальчике бойцы расстреляли бочки и пиво выносили ведрами. Мы с начфином присоединились».

Куда целился снайпер — неизвестно, но попал в руку, и капитан Некрасов оказался в госпитале. Врач рекомендовал разрабатывать раненую руку, вот Виктор и стал писать. Взялся он не за письма, а сразу за роман: свежи были в памяти события военных лет.

«Сталинград» появился в 1946 году в журнале «Знамя». Кое-кому из литературных властей столь обобщенное название показалось кощунственным, и в последующих отдельных изданиях роман превратился в повесть «В окопах Сталинграда».

Появление этого произведения в печати казалось в те дни попросту неправдоподобным. Литературная общественность растерялась. Книга написана простым офицером, не писателем, ни слова о партии, три строчки о Сталине. Против сразу же выступили критики-проработчики. В бесконечных статьях и дискуссиях звучало: «Нет в повести широты, охвата... Взгляд из окопа... Дальше своего бруствера автор ничего не видит...». Читатели же много говорили о том, что это первая, необыкновенно правдивая, прекрасная книга, от которой пошла наша честная проза о войне. К этому хотелось бы добавить — и не только о войне.

В 47-м Фадеев, председатель комитета по Сталинским премиям, в последнюю минуту вычеркнул Некрасова из списков кандидатов. Наутро, однако, автор «Окопов» обнаружил свою фамилию в списке лауреатов. Тогда и произошла его встреча со Сталиным, которую он описал на склоне своих лет. Правда, «какие-то детали стерлись, но главное не это, главное — количество выпитой водки. А выпито было много. Сначала вино, а потом только водка... Никак сейчас не соображу, сколько же мы пропьянствовали тогда». Узнав, что Некрасов живет в коммуналке, Сталин тотчас вызвал из Киева Хрущева («пусть проветрится») — для решения квартирного вопроса. Вскоре писатель получил двухкомнатную квартиру на Крещатике, в Пассаже. Причину включения Некрасова в список награжденных Сталин объяснил довольно прозаично: «Задница у меня болит, вот почему. Все ее лижут, совсем гладкая стала, как зеркало».

Сейчас ясно, что присуждение каждой Сталинской премии имело свою цель: вождю нужны были крупные имена. Ведь был же у него такой послушный Алексей Толстой, почему бы не заполучить еще и Некрасова? Ему нужны были опричники для совершения заплечных дел — «диверсионная гвардия», куда он сватал и Некрасова. И обещал немало: «А что, если я тебя в Политбюро введу? Или в секретариат. Жданов пусть музыкой занимается, чижика-пыжика на рояле одним пальцем умеет, а ты литературой. Будешь подсказывать мне...» Но такого неблагодарного лауреата, как Виктор Некрасов, у Сталина не было никогда — писатель не создал ни одной «сказки о товарище Сталине».

Когда Виктор Платонович эмигрировал, у него часто спрашивали, всю ли правду он написал в «Окопах». И он отвечал — на 99 процентов. Не написал о том, как разведчик Ваня Фищенко (в книге он Чумак), бывало, отправившись на задание, на самом деле мирно валялся у артиллеристов в землянке, а потом лихо «возвращался» и докладывал об обстановке на передовой. Его разведгруппа довольно ловко очищала дивизионные склады — у него всегда водились водка, шоколад, апельсины. В книге автор об этом умолчал «из любви». В повести Некрасов не обнародовал и недостойный поступок другого своего героя, который уже в мирные сталинградские дни гордо похвалялся трофеями, потряхивая на ладони золотыми коронками. «Врали мы и в донесениях, — пишет Некрасов, — особенно о количестве сбитых вражеских самолетов. Судя по этим данным, немецкая авиация давно перестала бы существовать». Утаил писатель и собственные не очень геройские поступки. «Приказ выполнен!» — как-то доложил Некрасов, не выходя из своей землянки. А приказ был такой: «Сходи-ка на передовую, проверь, покрашены ли мины белой краской, чтобы не выделялись на снегу. — Так стреляют!»

Через 10 лет по книге «В окопах Сталинграда» был поставлен фильм «Солдаты». Совместная работа сдружила писателя с Иннокентием Смоктуновским, впервые снимавшимся в кино. Если «Солдаты» были бесспорной удачей Некрасова-сценариста, то недостатки второго фильма — «Город зажигает огни» — привели к тому, что Некрасов потребовал снять с титров свою фамилию.

Вскоре после «Окопов» появилась повесть «В родном городе», военные рассказы, драматургические произведения. И все это критика по определенной инерции хвалила, а издательства соревновались за право «первой ночи».

«Маленькая печальная повесть»

Шлагбаум в литературу для Некрасова закрылся в 1969 году — Виктор Платонович подписал коллективное письмо в связи с процессом литератора Чорновила и позволил себе выступить в день 25-летия расстрела евреев в Бабьем яру. Первую же критику Некрасов накликал на себя еще в начале 60-х, когда появились его замечательные путевые зарисовки-очерки «Первое знакомство», «По обе стороны океана», «Месяц во Франции». Непозволительно объективный тон повествования о подлежащем проклятию западном мире вызвал негодование публицистов, стоявших на страже казенного единомыслия. Писателя называли «туристом с тросточкой», судили за недопустимый либерализм в творчестве. Тогда же было заведено и первое персональное дело Некрасова.

Нападки усилились после выступления Хрущева, в котором он вдруг стал ругать, кричать и поносить писателя: «Некрасов, да не тот!», назвал его «абстракционистом», что считалось в высшей степени оскорбительным. Генсека особенно разозлило то, что Некрасов написал: мол, в США не то 13, не то 14 телевизионных каналов — в СССР тогда был только один.

В это время в московском издательстве был якобы случайно рассыпан набор его двухтомника. В связи с новыми повестями «В одном городе» и «Кира Георгиевна» писателя обвинили в «дегероизации» и «измельчении» советского человека и советской жизни. Наряду с именами Эренбурга, Вознесенского, Евтушенко имя Некрасова оказалось одним из наиболее поносимых. Круг сужался. А самое скверное — Некрасова постепенно перестали печатать.

Его исключили из партии. Наиболее кратко и отчетливо о причине сказал первый секретарь райкома КПУ: «В связи с тем, что Некрасов позволил себе иметь собственное мнение, которое противоречит генеральной линии партии, предлагаю его из партии исключить». В 42-м, вступая в ряды КПСС в Сталинграде, на Мамаевом кургане, он верил в нее. Как признался позднее писатель, с ним случалось, что поднимал бойцов в атаку с криками: «За Родину, за Сталина!» К концу пребывания в партии он возненавидел ее, да и партия возненавидела Некрасова.

Исключили Виктора Платоновича и из Союза писателей. В его квартире произвели обыск, который длился без перерыва двое суток. В протоколе обыска — 60 страниц с перечислением изъятых материалов. Оно и понятно, ведь обыскивали всех приходящих. Даже женщин приглашали в ванную, и там специально вызванная сотрудница КГБ раздевала их донага, заставляла приседать, заглядывала в уши, ощупывала прически. Потом шесть дней с утра до вечера писатель сидел у следователя на допросах.

В это время «были изъяты из всех сборников критические статьи, посвященные моему творчеству, выпали мои рассказы из юбилейных сборников об Отечественной войне, прекращено производство кинофильма по моему сценарию в Киеве», пишет Некрасов. Вскоре его книги были запрещены, внесены в какие-то списки, изъяты из библиотек. И это книги писателя с мировым именем, чьи произведения были переведены более чем на 30 языков и выдержали за рубежом около 120 изданий! Кроме прочего, у Некрасова отобрали самое дорогое, что у него было, — медаль «За оборону Сталинграда».

Осталась, правда, пенсия в 120 рублей, на которую писатель стал сильно выпивать. Преследователи изгоняли его из жизни, оскорбляя его честь и достоинство. За ним ходили, специально толкали на улице! — чему есть свидетели. И в конце концов вытолкали — в 1974 году он уехал в Швейцарию к родственникам, а потом поселился в Париже.

За рубежом были изданы «Записки зеваки», «По ту сторону стены» и повесть со странным названием «Саперлипопет, или Если б да кабы, да во рту росли грибы…». Это грустное, по-некрасовски ироничное произведение. И наконец, «Маленькая печальная повесть», которая была издана в Лондоне, а теперь и у нас. Этим удивительным названием символически заканчивается его жизнь. Умер Виктор Некрасов 3 сентября 1987 года.

Как-то в интервью парижской газете «Русская мысль» Виктор Платонович сказал: «Мне в общем-то незачем обижать ни французов, ни других: мне не очень интересен мой успех здесь, на Западе… Но мне хочется, чтобы меня читали и хотели бы читать там, дома…».

Написанные Некрасовым книги теперь возвращаются на его Родину и находят здесь своего читателя. А в Киеве на доме, где жил Виктор Некрасов, открыта мемориальная доска.