Время и стекло

Не уверен, стоит ли «сочинять» этот очерк в унисон «женскому дню». Рассказ местами не праздничный, скорее - печальный. Хотя на первом плане в этой судьбе - «все хорошо». Личность заметная, женщина сильная, мастерица титулованная, «народную» получила еще в 1968-м (в нынешнем году, кстати, ей бы исполнилось 85 лет).

Это актриса, которой «болею» давно и хронически. Если бы заставили составлять субъективный рейтинг наших главных отечественных драматических актрис, то, естественно, войдет она и в пятерку, и в тройку. Зинаида Николаевна Дехтярева (1927-2004) - обладательница уникального дарования. Она совершила в свое время просто головокружительный кульбит: из легкомысленной оперетты перескочила в серьезную драму. И добилась всесоюзного успеха, стала выдающейся.

Только, к сожалению, какая-то несправедливость нависла над ее седой головой в последние годы жизни. Да и сейчас такая же несправедливость довлеет над ее именем, как грозовое облако. Поскольку «ее» город (Львов) о ней вспоминает редко, страна - тем паче (разве им сейчас до забытых актрис?).

И только стайка преданных поклонников время от времени оставляет о ней в Интернете добрейшие отзывы.

И только пожилые режиссеры, у которых она когда-то работала, не могут назвать равных ей.

…И вот я еще хочу достучаться (то ли до небес, то ли до несведущих): «Ну как же, бессовестные, вы не можете ее «идентифицировать»?! Кто играл бабушку в популярном фильме «Валентин и Валентина»? Ну? Она! Кто потрясающе сыграл главную роль в одном из лучших наших телефильмов «Злочин з багатьма невідомими» по Франко? Она… Кто лет тридцать безраздельно царствовал в театральном Львове, по праву занимая трон
актрисы-царицы украинской советской Галичины? Она же…» Лихая русская женщина. Одесситка «по паспорту и происхождению». Большая актриса милостью Божьей.

***

Пьяное такси петляет львовскими улицами. И несет меня куда-то «все выше и выше» - в городскую больницу под номером 8 (на Днестровской). Еду навестить Любовь Яковлевну Каганову. Тоже замечательную актрису и такую же театральную легенду. (Увы… ее не стало совсем недавно, в конце прошлого года… ушла в мир иной «заслуженной», хотя по масштабу таланта и зрительскому обожанию всегда слыла «народной»…)

Последняя встреча в маленькой больничной палате. Почти безжизненные движения худеньких рук. Пропасть влажных глазниц. И ослабший голос… Который вдруг обретает силу, когда вспоминает «про Зину». Про давнюю подругу, коллегу. В какой-то степени и конкурентку. Поскольку Каганову считали лучшей во львовской украинской драме (Театр имени Заньковецкой), а Дехтяреву - главной в галичанской русской драме (этот театр назывался грозно и смешно - «ПРИКВО»).

Тембр Кагановой переливается красками давно отцветших дней, когда описывает Зину совсем молодой, еще беззаботной. Этот ее больничный рассказ, будто бы осколки стекла, в котором уже гаснущими лучами отражается давнее время. С улыбкой говорит о «Зининых романах», о замужестве. В подробностях повествует, как одесситку Зину, «звезду оперетты» (прежде работавшую счетоводом в водном институте), по предопределенному повороту судьбы занесло на запад Украины. А потом, когда оперетту перебрасывали из Львова обратно в Одессу, Зина решила «остаться на Западе». И в 1953-м примкнула к Драматическому театру Советской Армии Прикарпатского военного округа (худрук А.Максимов).

И вот эта, прежде беззаботная героиня из разных оперетт (от «Вольного ветра» до «Фиалки Монмартра»), уверенно обретает статус серьезной драматической актрисы. Она «ломает» свой напевный опереточный голос. И ищет собственный сценический тембр посредством изнурительных занятий «голосовой гимнастикой» (то есть тем, чем сегодня не занимается ни один актер, потому и голоса-то у них писклявые, слабые…).

«Ее» тембр можно узнать посреди любой актерской разноголосицы. Она удивительно владеет «низами» («пьяно»), а ее шепот на сцене резонирует сильнее нежели «ор» иных «крикух»… Часами она стоит за кулисами и вслушивается «как» говорит актер Аркадьев, как душа его перетекает в каждое слово.

Не удивительно, что в 50-е на сцене Львовской русской армейской драмы Дехтярева начинает взахлеб и с успехом играть в пьесах Вишневского, Запольской, Тренева, Бернарда Шоу… Героини «классические» и героини «актуальные» для постсталинской сцены.

Город Льва начинает «ломиться» на молодую актрису. А когда в 1959-м ее вводят на роль Нилы Снижко в популярной в те годы пьесе Афанасия Салынского «Барабанщица», зрители непременно спрашивают у окошечка кассы: «Кто играет? Дехтярева?». Если Дехтярева, они покупали билеты, если нет - разворачивались и уходили.

«Первой «барабанщицей» во львовском театре была хорошая актриса Л.Тарасова, которую Зина всегда высоко ценила… Но она играла Нилу лирично. А Дехтярева, войдя в постановку, ворвалась на сцену вихрем, она была острее, жестче, обжигала зрителя драматизмом…», - вспоминала Каганова.

Драматичную историю Салынского в те годы наперебой ставили десятки театров. В Москве, в тамошнем Театре Армии, «Барабанщицу» играли Фетисова, Покровская. Героиню, которую в пьесе называют «овчаркой немецкой», зритель ненавидел, жалел. И Дехтярева, играя коронную роль, предлагала зрителю некий вызов, вроде сознательно «играла на нервах». Как-то Богдан Ступка делился своими юношескими воспоминаниями и рассказывал, как «весь Львов» гудел вокруг «Барабанщицы», а имя Дехтяревой регулярно обеспечивало спектаклю аншлаги.

Так она становится самой «аншлаговой» актрисой города. Растерянные конкурентки прижимаются к стенкам, хлопают наклеенными ресницами. Все понимают: это не мимолетное видение, а явление. Эта актриса пришла во Львов «по наши души» - надолго.

Каганова, собственно говоря, тоже ее конкурентка, говорила о Зине с добрым юмором (обе - большие львовские насмешницы). Рассказывает, как уже позже Зину часто путали с латышской кинозвездой Вией Артмане. Утверждает, что именно она познакомила Дехтяреву с главным режиссером ее творческой жизни - Анатолием Ротенштейном.

«Он был учеником Крушельницкого, был очень талантливым человеком… Он эмоциональный, выдумщик. Казалось, нет пьесы, которую он не мог бы поставить и придумать для нее интересное решение!» Якобы Каганова и стала «ханумой», соединившей двух незаурядных людей - актрису и режиссера. «Они любили друг друга… О такой любви только в книжках пишут»...

***

Ротенштейн во Львовской русской военной драме сначала был «очередным», после стал «главным». Само собою разумеется, репертуар военного театра оказался «подчинен» дарованию одной актрисы... И, как мне кажется, в таком программном повороте нет ничего спорного или предосудительного. У актрисы был дар - большой, уникальный, оригинальный, ни с каким другим не сравнимый. Собственно говоря, был же когда-то и во Франции «Театр Сары Бернар» или в Италии «Театр Элеоноры Дузе». Вот и в столице советской Галичины - на меридиане ХХ века - возник «Театр Дехтяревой». И по праву... Поскольку стать с нею вровень мало кто решался. Роман Виктюк - коренной львовянин - уже в 80-м начал работу в родном городе над полузапретной пьесой Славкина «Взрослая дочь молодого человека» (задолго до московского спектакля в постановке А.Васильева). И Дехтярева у Виктюка играла одну из ключевых ролей (Люсю). «Она играла потрясающе! Такого в том театре не было никогда! Что тогда творилось со зрительным залом! Это был глоток свободы и чистого воздуха… Армейское начальство театра кричало, что это «потрясающе»… Но… был сыгран ровно один спектакль… Этим все и закончилось. Публика устроила манифестацию… Да, Дехтярева - первая драматическая актриса, она потрясающая!» - со временем говорил в интервью режиссер… Тот, кто «избалован» работой с «первыми» - с Нееловой, Тереховой, Талызиной, Дорониной. Виктюк ставит львовскую примадонну в один ряд с московскими… А, может быть, иногда и выше? Между тем, Дехтяреву порою называли «львовской Дорониной». Хотя подобное сравнение неуместно. Зинина стилистика (и ее же актерская манера) ближе упомянутой Артмане. Героини Зинаиды Николаевны редко выплескивают страсти наружу: их драмы и трагедии вычитываются зрителем сквозь заданную скупость ее актерских выразительных средств, сквозь «горчинку» в ее же незабываемом тембре, а также сквозь всегдашний легкий укор в ее умном и всепонимающем взгляде. Это взгляд женщины, которая смотрит «сквозь» стекло обстоятельств - сквозь уходящее время…

Дехтяреву всегда отличает одно важное свойство в разных ее ролях - фантастическая достоверность. Редко злоупотребляет «колоритными красками». Никогда не шарахается в сценическую истеричность, в самодовольную экстатичность (впрочем, жанры разные встречались). Она несет «сквозь» свою ролевую сценическую жизнь - исключительное человеческое достоинство. Кем бы ни была в сценических композициях своего мужа-режиссера… Медеей (из пьесы Ануя), Ариадной (из «Комедии ошибок»), Марией (из пьесы Салынского), Калугиной (из «Сослуживцев»), Тугиной (из «Последней жертвы»), Ханумой, Кручининой…

…Вообще, вы представляете себе хотя бы на миг, как в одной артистической судьбе уместилась антология лучшей драматургии? Во Львове летала над барьерами пьес заказных и «своевременных». Подчиняла себе коллизии пьес великих, которые «на века» (таких как «Без вины виноватые» Островского или «Луна для пасынков судьбы» О’Нила).

«Сложив ей цену», Дехтяреву зовут в Киев, в Русскую драму, обещают квартиру… Она пришла, посмотрела… на «других» актрис - и отказалась. Вернулась во Львов - чтобы и дальше быть «первой».

В 1976-м Ротенштейн ставит на нее спектакль «Виват, Королева!». Знаменитую пьесу Р.Болта о сестрах-королевах, владычицах и соперницах: Марии Стюарт и Елизавете Английской. Тремя годами раньше в этой же пьесе поставила на колени Москву Доронина в «Маяковке» (в постановке
А.Гончарова), когда одновременно играла двух королев. И пусть с опозданием, но на подобный подвиг решилась во Львове и Дехтярева…

Задача труднейшая. В динамичной пьесе, где один эпизод стремительно сменяет другой, Дехтяревой предстояло убедить зрителя в том, что это - разные сестры, две непохожие женщины.

И, как свидетельствуют очевидцы, ее актерские метаморфозы в той постановке проявились удивительно. Она была неузнаваема в разных ипостасях - в одном и том же спектакле. Одна ее королева - фарисейство, другая - женственность.

…Те львовяне, которые видели в 70-х спектакль «про королев», очевидно, осознали хотя бы на миг: была и во Львове «своя Бернар». Актриса, презиравшая сценические условности, возраст, непомерные нагрузки. Она была… актрисой. И этим все сказано.

Она же имела мужество… отказаться играть чеховских женщин - Раневскую, Аркадину (хотя муж-режиссер мог ставить на нее все что угодно). Говорила: да вы только посмотрите на мои руки, это же руки крестьянки, какая я, к черту, чеховская героиня?.. Не сыграла и Вассу Железнову, при том, что это точно «ее роль».

Не сыграла многого - из предлагаемого - и в кино. Режиссер Григорий Чухрай звал ее в «Трясину» на роль матери дезертира. Но не отпустил театр. И в картине ошеломляюще снялась Мордюкова. Андрей Смирнов приглашал в «Белорусский вокзал» (очевидно по рекомендации Евгения Леонова, полюбившего ее после колхозной комедии 1970-го «Меж высоких хлебов»). Снова не отпустил театр. Этапную роль в этом фильме сыграла Нина Ургант.

Достоверность Дехтяревой - в разных эпохах и в различных образах - совершенно правильно оценили режиссеры советского кино. В картине Владимира Денисенко «Солдатка» она - сама жизнь. В драме Александра Муратова «Авдотья Павловна» она же - будто бы часть природного ландшафта, полевого пейзажа (трудно представить, что еще недавно эта актриса зажигала одесские фейерверки в оперетте).

Особой преданной любовью награждал Зинаиду Николаевну «актерский» кинорежиссер Георгий Натансон. По возможности приглашал ее в разные фильмы… Пожалуй, самый известный - «Валентин и Валентина». Где бабушка Дехтяревой - воплощение фундамента семьи, ее основа. Сильнейший актерский ансамбль картины никак не затенил небольшую роль Зинаиды Николаевны. Потому что она скрыто, но сильно несла в этом фильме тему извечную и важную - преданности, ответственности, человеческой честности.

Кстати, на съемках у Натансона в 84-м как раз и встретились «две королевы», львовская и московская. Дехтярева и Доронина. Татьяна Васильевна играла «дочь». И было что-то родственное в сильных женщинах. Было и что-то взаимоотдаляющее их друг от друга.

Зинаида Николаевна, кстати, никогда (вроде демонстративно) не упоминала имени Дорониной, когда лишь заходила речь об этом фильме. Могла говорить об Удовиченко, Руслановой, Люсьене Овчинниковой, даже скромному дарованию Зудиной находила доброе слово. О Дорониной - никогда... Вроде двум «первым» было когда-то тесно в «интерьере» одной картины. …Когда зимой 2011-го поведал Татьяне Васильевне о том, что ее кинематографической «матери» давно нет на свете, Доронина взяла паузу - долго молчала. Потом произнесла: «Не знала… Замечательная актриса… Достоверная…».

***

Во всем отражалась эта ее достоверность, органика. Вроде сквозь стекла разных окон смотрят на тебя разные женщины, а на самом-то деле - одна! Даже бабки на львовских базарах принимают ее за свою. А Дехтярева в ответ шуточкой: «Та я ж не бандерівка, а бандерша одеська!» На львовских улицах нет ей проходу - каждый встречный раскланивается…

Она действительно была (и будет) «талисманом» Львова, какой-то отдельной гранью его капризной иностранной «архитектуры».

Магнитом к ней тянуло разных людей. Дом всегда полон гостями, друзьями, поклонниками.

И уж к кому, к кому, а к ней-то в меньшей мере подходят нотки грусти в традиционных рыданиях об актерском одиночестве (на закате лет). Человеком была компанейским, хулиганкой слыла, за словом в карман не лезла. Пересыпала свою речь не только одесской морской солью, но и львовским «пейоратывным» перцем.

Одни ее за это недолюбливали. Другие, наоборот, этим же восхищались. Во Львове - де-факто - существовал негласный фан-клуб Дехтяревой. В советские годы и определение такое не особо в ходу, но фаны у нее - страстные, одержимые, не пропускавшие ни одного ее спектакля...

Когда-то в ее жизнь и в ее дом надолго вошла Эмма Капаевич. Поклонница… Стала помогать по хозяйству. И растворилась в жизни актрисы, подменив ею свою собственную (жизнь). Вокруг больших актрис всегда образуются такие вот «планеты-спутники». Нина Берновская, как «спутник» планеты Бабановой. Не один «спутник» вращается много лет и в орбите Ады Роговцевой…

В такой «астрономии» есть очарование старого театра XIX века. Когда актриса - светило (солнце), вокруг которого и вращаются иные субстанции, миры.

* * *

В «орбите» Зинаиды Николаевны - всегда множество интересных людей. Один из них - кинорежиссер Олег Бийма. Встретившись единожды в 1989-м, они уже вроде бы и не могли жить друг без друга… Создали несколько совместных фильмов («Грех», «Хочу сделать признание»). А в начале 90-х Бийма приступает, пожалуй, к лучшей своей ленте - экранизации повести Ивана Франко «Основи суспільності» (фильм впоследствии назвали «Злочин з багатьма невідомими»).

Франко, работавший во львовской газете, создал многофигурную криминальную композицию на основе подлинных фактов и документов (1889-й) - преступление «внутри» одной семьи… Это рассказ о властной матери, в душе которой попеременно соревнуются ангелы и демоны. Олимпия Торская - один из сложнейших женских образов в украинской литературе, о котором может только мечтать большая возрастная актриса.

И вот мечты сбываются. Дехтярева, пережившая на рубеже 80-90-х труднейший период в родном армейском театре (об этом ниже), вдруг получает от злодейки-судьбы нежданный подарок… Потрясающую компенсацию за прежние свои обиды и драмы.

И такой вот значимой ролью графини Торской в середине 90-х она царственно обрамляет свою же карьеру в искусстве: «прописывает» себя в вечности…

* * *

Этот ее образ на киноэкране - одно из совершеннейших созданий отечественной культуры в ХХ веке. Роль, после которой хочется дописать нечто растерянно-наивное, наподобие «лучше не бывает».

Дехтярева играет не то, чтобы «драму матери», в ней в самой - незримая драма эпохи. Что-то рушится... Что-то исподволь подгнивает... И вроде одни и те же метастазы разъедают и общество, и отдельную человеческую судьбу. И вот уже в руках у нее молоток, занесенный над жертвой. Над бывшим возлюбленным. Над отцом ее несчастного сына…

Туман в глазах - и осколки разбитого прошлого.

Семь телевизионных серий снял Бийма на основе текста Франко. Но для меня не существует хронометражного «деления». Скрытая энергия этой картины сфокусирована в графине, в актрисе (хотя все актеры играют замечательно). Воспринимаешь эту историю часто именно глазами героини - матери, убийцы. Не помню примеров, чтобы в украинском кино иные актрисы умели так многозначительно «молчать», как молчала в «Злочине» Дехтярева. Ее молчание в суде, у гроба … Сквозь скупые реплики - сокрушительная властность, едва подавленная одержимость.

Для этой артистки не надо было ни 3D, ни 4D. В таком «молчании», в трактовке галицкого и польского гонора (характера), она была «объемна», как… Я даже не знаю, с чем это сравнить. Могу часами смотреть фильм только лишь ради нее - до бесконечности. И если бы тогда, в 1993-м, на съемках оказался Владимир Немирович-Данченко, он непременно бы нашел для «реанимируемого» МХТ актрису идеальную. Ибо у Дехтяревой «жизнь человеческого духа» рождалась не через эффект (или аффект), а через сам этот «дух», который постоянно жил в ней самой - и злым демоном или дежурным ангелом вырывался наружу… Алексей Богданович, игравший пана Адася (ее сына в картине), рассказывает, какой собранной и какой послушной режиссеру она была все восемь месяцев съемок… Целовалась в кадре, а потом шутила, что «всю ночь не спала!» Себя держала в ежовых рукавицах, но и другим не давала спуску, требуя мгновенного «включения» в творческий процесс…

***

В 1996-м она получила Национальную премию имени Тараса Шевченко за роль Олимпии Торской. Здесь классический пример, когда «награда нашла героя», - объективно, справедливо. Вовремя.

Но «Злочин», по мнению близких друзей актрисы, стал не только «лавровым венком» на ее голове, он стал еще и ее «терновым венцом».

Черная зависть…

«Не все во Львове простили ей большой успех, хотя все оценили гениальную игру русской актрисы в хрестоматийном украинском сюжете...».

Львов (как и Киев, кстати) - прекрасный «внешне» и часто безжалостный «внутренне». Особенно к некоторым своим символам…

…К тому времени, к середине 90-х, кольцо отчуждения вокруг нее уже сужалось, стало походить на петлю. Город был глух к ее бедам. Театр, которому отдала жизнь, остался в прошлом. Этот театр стал похож на разгромленный стеклянный дом, осколки которого больно ранили ее память…

В середине 80-х, когда в СССР начинается «перестройка» , начинают «перестраиваться» и творческие коллективы. ПРИКВО - видимо, порядком подустав от бремени славы своей первой актрисы - предпринимает против нее сначала движения робкие, затем более уверенные.

Наивной серости вечно мерещится, будто «съев» талант, сама она вмиг засияет…

«Мишенью» в период перестроечной расправы становится муж актрисы - Анатолий Ротенштейн. Режиссер, выпестовавший и выстроивший этот театр. Сделавший его в свое время одним из лучшим в Украине.

На него строчат доносы - неразборчивому в искусстве армейскому командованию (в его подчинении находился театр).

Актрисе вспоминают «невыносимый» характер, «примадонство».

Внутри коллектива образуется «фронда».

Талантливый режиссер Роман Мархолиа, в то время оказавшийся «транзитом» в театре, рассказал мне, как коллектив тогда стоял на пороге тревожных «перемен», но все равно равных Дехтяревой не было, да и быть не могло. Мархолиа, к счастью, избежал роли разрушителя чужих судеб, уехал в Севастополь.

…Но остались другие, местные. Их имена даже противно печатать, до того они бездарные, низкие. Началась травля. Собрания, доносы, склоки. Пьянящая перестроечная «свобода» вскружила головы и блокировала мозги. Бывшие друзья стали врагами. К счастью, не все… От актрисы не отвернулись А.Кравчук, В. Щербаков.

Тем временем режиссер Ротенштейн уже написал заявление об уходе. Но не смог разорвать «пуповину», связывавшую его с театром. И на какое-то время остался очередным. Впрочем, театр уже катился по наклонной. И само новое время подталкивало его в пропасть.

Ротенштейн, болезненно переживший травлю и отторжение, вскоре умер (в 90-м). А в 1991-м распался Союз… И фактический распад некогда профессионального коллектива стал зримой чертой нового времени…

Новейшие военные чины искренне не понимали: зачем украинской армии русский театр, да еще и во Львове? Резко изменился идеологический вектор - с «коммунизма» на «национализм»… И театр начали «перепрофилировать», искать ему новое место под солнцем.

Театральная разруха началась не только в головах. Когда перед спектаклем - в гримерке Зинаиде Николаевны - вдруг прямо в чашку с кофе грохнулся кусок штукатурки (отвалившийся от потолка), она сказала: «Это конец! Пора уходить…».

Но вроде еще пыталась себя удержать, хваталась за соломинки. В 1993-м решила восстановить детективную комедию Р.Тома «Восемь любящих женщин». И сама же великолепно сыграла бабушку в инвалидной коляске. Свою героиню она делает главной среди всех дам: превращает ее в пружину лихого детектива с обманами и подставами.

Но силы на исходе. Накопились обиды. Позже, уже окончательно уйдя из театра, пыталась даже не смотреть в «ту» сторону. Но когда однажды пригласили на юбилейный вечер , отказать не смогла... Пришла. А вернувшись домой, погрузилась в депрессию… Никто слова не обронил о лучшем режиссере, о ее Ротенштейне… И, возможно, недобрым отголоском в ее памяти звучали другие закулисные обидные слова (в его адрес) - про «жидов», про то, что «від них нема спасу!» (этот репертуар у нас никогда не поменяется…).

Сегодня не так уж и важно, есть этот театр и нужен ли он кому-нибудь в городе. По сути, не было ведь официального «погрома» (когда военные начальники с шашками наголо изничтожают бедных артистов). Было - самоуничтожение. Или, очевидно, что-то другое? То, что спрятано за трагической интонацией актрисы, единожды обмолвившейся друзьям: «Они - убийцы! И Толю я им никогда не прощу…».

И, возможно, так же, как и когда-то Алиса Коонен прокляла Камерный (после расправы над Таировым), так и Дехтярева, которая никому не желая зла, однажды… лишь подумала о справедливости, о небесном возмездии… Потому что бороться самой уже не было сил.

Время, непобедимый враг всех больших актрис, уже съедало ее здоровье, ослабляло зрение. И в виде «следов преступления» оставляло пигментные пятна - на теле, а моральные язвы - в душе.

Она иногда сопротивлялась... Нужна была операция на глазах - решилась. И вскоре снова разгадывала бесконечные кроссворды, глотала сигарету за сигаретой, дымя как паровоз и приговаривая: «Моя последняя сигарета будет потушена только о крышку гроба!».

И на Лычаковском она предварительно «забронировала» себе место рядом с могилой мужа. А когда ее не стало - летом 2004-го - друзьям актрисы пришлось пробивать каменные стены в кабинетах чиновников, чтобы получить «разрешение» на… последнее пристанище для первой актрисы. («Место» нашли - после внушительной взятки.)

Теперь, когда прошло много лет с тех пор как ее нет, не каждый «гид» по Лычаковскому укажет мне ее могилу… Был там в январе. Просил отыскать под снегом… Никто не знал «где», хотя некоторые о забытой актрисе все-таки слышали: «Та, була колись така …».

Который год Алексей Богданович, уже по линии СТД, пробивает вопрос с установкой ее мемориальной доски … Но во Львове никому это не нужно. Зачем им русские актрисы? Будь они хоть трижды великие. Тем более из прошлых - советских - лет.

***

Рассказ о ней без окончания. Потому что сама она - бесконечна. Помнится 1997-й. Фестиваль «Золотой Лев». Встреча с актрисой в местном отделении СТД, разговор для газеты. Кассеты «МК-60» ее голос «увековечивают». Но… тут же - почему-то (!) - все «размагнитилось»! Прекрасный монолог актрисы испарился, исчез. И оказия эта стала для меня многолетним укором… Выветрились из головы многие детали ее монолога из 97-го. Но вот отчетливо помню другое. Как во время своих эмоциональных экскурсов в прошлое она импульсивно закидывала голову, вроде искала не глаза собеседника, а свое отражение в небе. Тогда мне казалось, что это актерский жест, игра на одного зрителя. И лишь позже понял: то была не игра. Она поднимала голову, чтоб удержать в глазах слезы, которые так и норовили размыть ее грим.