ВЕНГЕРСКИЙ МАСТЕР БОЛЬШОГО КОМПРОМИССА

«Кто не против нас, тот с нами»

Перефразированное евангельское изречение,
которое приписывают Яношу Кадару.

Этого человека нельзя отнести к разряду одиозных, харизматических персон ушедшего века. Его не поставишь вровень с Черчиллем, де Голлем, Мао Дзе-дуном, Кастро и проч. Он не был диктатором, тираном, генератором катаклизмов, глобальных расколов и переделов. Однако тихо и планомерно продвигавшиеся в жизнь реформы, которые позднее получили название «кадаризм» и длившиеся ни много ни мало более тридцати лет, стоили многого. Наряду с Югославией, Венгрия являлась наиболее «продвинутой» страной бывшего соцлагеря. К ней относились с опаской. Разделение экономики на государственный и частный секторы, особенно оказание последнему мощнейшей правительственной поддержки было по тем временам делом неслыханным. Реализм, прагматизм и здравый смысл — вот чем отличался политический курс Яноша Кадара. В чем же крылся секрет «великого старика венгерской политической жизни»?

Кадар — это псевдоним, взя-
тый, видимо, в угоду всеобщей коммунистической моде в годы работы в подполье. Янош Черманек родился 12 мая 1912 года в Риеке. Был рабочим, механиком по точным приборам, а уже с 16 лет принимал участие в рабочем движении Венгрии. В 1931 году вступил в Компартию Венгрии и по ее заданию работал в молодежных организациях Социал-демократической партии. Далее следует типичнейшая номенклатурная карьера. Множество раз арестованный, в 1940—41 годах участвовал в воссоздании разгромленной хортистами подпольной Компартии. С мая 1942 года — член КПВ, затем секретарь ЦК. После освобождения страны от фашизма — член ЦК и политбюро КПВ, с 1946 года заместитель генерального секретаря партии. В 1948—1950 годах — министр внутренних дел, секретарь, зав. отделом ЦК. Однако весной 1951 года на основе обвинений, выдвинутых тогдашним руководителем КПВ М.Ракоши, арестован и приговорен к пожизненному тюремному заключению.

Через год после смерти Сталина, в 1954 году, Кадар был реабилитирован и вновь принялся за партийную работу.

Как бы это ни звучало цинично, однако «звездным часом» для Кадара стал 1956 год.

Трагические дни осени 1956-го для Венгрии в течение последних четырех десятилетий рассматривались по-разному. Это называлось «революцией», затем просто «октябрьскими событиями», потом «мятежом», и закончилась лексическая парадигма словом «контрреволюция». Профессиональным историкам придется еще долго разбираться в уточнении оценок, которые все равно будут субъективными.

Экономическое и социальное состояние Венгрии после смерти Сталина было очень напряженным. На ее примере нагляднее всего можно показать, как Сталин на практике проводил большевизацию Восточной Европы. Согласно Ялтинским соглашениям, в сентябре 1945 года в Венгрии должны были пройти свободные выборы. Однако советский председатель контрольной комиссии маршал Ворошилов предвидел сокрушительное поражение коммунистов и попытался манипулировать выборами. Это ему не удалось. Перенесенные на ноябрь выборы принесли Партии мелких землевладельцев 57% всех голосов, то есть абсолютное большинство. Несмотря на сильное давление державы-оккупанта, коммунисты получили только 17% голосов, однако СССР распорядился о создании коалиционного правительства, в котором ключевые посты — армия, министерство внутренних дел и полиция — заняли коммунисты: Имре Надь, Ласло Райк, Матиаш Ракоши, Эрно Гере, Ференц Мюнних. Ракоши, генеральный секретарь венгерской КП, одержимый властью человек, почти маньяк, проведший 16 лет в тюрьмах режима Хорти, которого называли «удлиненной рукой Сталина», установил в 1948 году беспримерное единоличное господство. Избранный народом парламент был исключен из политической жизни. По московскому образцу прокатились показательные процессы, например, в 1949 году против кардинала Миндсенти, приговоренного к пожизненной каторге, а также против верного, но обученного не в Москве коммуниста Ласло Райка, министра внутренних, а позже иностранных дел в правительстве Ракоши, который был обвинен в «титоизме» и казнен.

Сразу после смерти Сталина, 5 марта 1953 года население не только Венгрии, но и всех государств-сателлитов почувствовало возможность перемен. Начало было положено в Восточном Берлине.

Берлинские события произвели сильное впечатление на Кремль. Через несколько дней после восстания советское политбюро срочно потребовало приезда венгерской делегации в Москву. Уже сам состав делегации, определенный Кремлем, был неожиданным: наряду с возвратившимся с Красной Армией в Венгрию «национал-коммунистом» Имре Надем в ней был представитель Партии мелких землевладельцев Иштван Доби. О любопытнейших деталях происшедшего затем в Москве рассказывает сам Имре Надь в своем «Политическом завещании», вышедшем в 1959 году в Мюнхене. В приемной Кремля венгров встретил Лаврентий Берия. Бывший «великий инквизитор» Сталина в то время занимал пост вице-премьера. Он подошел к Ракоши и заговорил с ним грубым тоном: «Ну, вы еще на месте? Вы все еще руководитель венгерского правительства?» «Мудрый отец венгерского народа», «великий сын Венгрии», как распоряжался называть себя Ракоши, стоял как оплеванный. Молотов сердито повернулся к Ракоши: «Поймете вы наконец, что не сможете вечно управлять при поддержке советских штыков?» Ракоши попытался защищаться, а ведь тот, кто защищается, тот навлекает на себя обвинения. Кремлевские вожди свое решение уже приняли: новым премьер-министром Венгрии должен был стать сын крестьянина, лютеранин Имре Надь — ученый-аграрник, типичный профессор, прошедший обучение в Москве, противник режима Ракоши. Сам Ракоши оставался пока генеральным секретарем партии.

4 июля 1953 года Имре Надь представился в Будапеште свежеиспеченным премьер-министром и объявил о своей программе реформ. Она предусматривала, кроме всего прочего, отмену мер против кулаков, а также щедрый раздел земельных наделов, замедление коллективизации, либерализацию духовной жизни и религиозную терпимость. Сталинские принудительные лагеря, в которых в то время находилось
150 000 человек, распускались в рамках политической амнистии. Власть политической полиции должна была быть уменьшена, а общественная жизнь демократизирована. Ракоши увидел опасность быть сметенным массами, которые могли расценить эти уступки как признак слабости.

Почему Кремль не сместил Ракоши? Почему он допустил сосуществование в Венгрии двух диаметрально противоположных политических направлений? Почему в Москве терпели ситуацию, которая в 1956 году вызвала взрыв? Главную причину следует, пожалуй, искать в слабой тогда еще позиции Хрущева в партийной верхушке. Так, Ракоши смог еще раз пережить триумф над Надем. Во время болезни Надя он устроил единогласное осуждение его политики в ЦК и исключение за «отклонение вправо и деятельность, направленную на раскол» из Коммунистической партии, в которой состоял сорок лет. Однако сведение Хрущевым счетов со сталинизмом перед ХХ съездом в Москве 24 февраля 1956 года прогремело, подобно бомбе, во всех государствах Восточной Европы, правда, с различным эффектом.

28 июня 1956 года Познань сотряс отзвук Восточного Берлина, который одновременно был предвестником для Будапешта. Как и в Восточном Берлине, беспорядки были вызваны повышением производственных норм и сокращением и без того мизерных зарплат на 3,5%.

Как и в Польше, в Венгрии произошел целый ряд событий. Советское руководство потеряло всяческую ориентацию. В конце июля оно наконец-то сместило Ракоши и отозвало его в Советский Союз. Его преемником, однако, оказался не Имре Надь, как ожидалось, а другой антисталинист Эрне Гере. Злобные настроения в народе росли, наивысшей точки они достигли 6 октября, когда происходило торжественное перезахоронение главных жертв процессов чистки 1949 года — Ласло Райка, генерал-лейтенанта Дьердя Палффи, Тибора Сени и Андраша Салаи. По меньшей мере двести тысяч человек в молчании сопровождали их.

14 октября 1956 года реабилитировали Имре Надя. Янош Кадар, который в течение трех лет сидел в тюрьмах Ракоши и был освобожден Надем в 1954 году, стал заместителем премьер-министра. По распоряжению Москвы он поехал вместе с Гере к Тито с «визитом примирения», который закончился неудачей.

В исторический день 23 октября оба вернулись в Будапешт. Между тем, в Польше Гомулка захватил власть в ночь с 19 на 20 октября и одержал победу над Хрущевым, который приехал с делегацией и грозил советским вторжением. Правда, Польша Гомулки не стала государством, о котором в ту напряженную ночь мечтали воодушевленные интеллектуалы и рабочие. Однако на протяжении нескольких лет она все же была страной, развивавшейся в духовной сфере относительно более свободно, чем другие коммунистические страны. Польские события оказали электризующее действие и на Венгрию. Академическая молодежь устроила 23 октября молчаливый марш, чтобы выразить свою глубокую симпатию Польше. Никто тогда не думал, что этот марш станет началом народного восстания, которое разразилось со страшной силой и потрясло весь мир, от Нью-Йорка до Москвы.

Сефтон Делмер сообщал в «Дейли экспресс» от 23 октября 1956 года из Будапешта: «Сегодня я стал свидетелем великого события в истории. Я видел, как народ Будапешта подхватил огонь, зажженный в Познани и Варшаве, и заполнил улицы в открытом восстании против советского руководства. Я маршировал вместе с ними и вместе с ними плакал от радости, когда в беснующейся толпе из венгерских знамен вырывались советские знаки. Главное, что это восстание обещает быть успешным. Раздаются крики: «Красную Армию —домой! Мы требуем свободных и тайных выборов!» И затем раздается роковой крик: «Смерть Ракоши!» Бывший премьер-министр Имре Надь — передовой боец повстанцев… Подавляющее большинство в толпе было настроено, по моему мнению, как антисоветски, так и антикоммунистически…»

Советское руководство реагировало нервно и поспешно. Оно сместило Гере и одновременно распорядилось, чтобы поставленный в качестве последователя Ракоши генеральный секретарь Хегедюш позвал на помощь советские войска для подавления восстания. Новый, также назначенный с советской подачи премьер-министр Имре Надь с этим призывом о помощи ничего общего не имел. ТАСС сообщало 24 октября из Будапешта: «Поздним вечером 23 октября реакционные подпольные организации попытались произвести в Будапеште контрреволюционный переворот против народной власти. Эта враждебная авантюра, очевидно, готовилась в течение некоторого времени. Зарубежные реакционные силы систематически подстрекали антинародные элементы против законного правительства… По приказу вновь назначенного премьер-министра Имре Надя в городе объявлено осадное положение… Советские войсковые части, размещенные в Венгрии согласно Варшавскому пакту, оказали войскам Венгерской Республики помощь в восстановлении порядка в Будапеште… Вечером 24 октября враждебная авантюра была ликвидирована».

Когда сообщение ТАСС было опубликовано, вся Венгрия, за исключением советских военных баз, была в руках восставших рабочих и студентов, которые повсеместно образовывали рабочие советы. Новое правительство Надя было коалиционным, с участием всех демократических партий, но оказалось из-за всеобщего возбуждения и недостатка личностей слишком слабым, чтобы действительно управлять. Кремль был всполошен и шокирован. С невероятной быстротой в Будапешт прибыли Микоян и министр иностранных дел Шепилов, чтобы спасти то, что еще можно было спасти. Но полумеры больше не могли помочь.

«Нью-Йорк таймс» сообщала 30 октября из Будапешта: «Кажется, что венгерский народ с победой закончил свою революцию. Советские войска сейчас покидают Будапешт и, по всей видимости, Венгрию. Сегодня после обеда в радиопередаче Имре Надь, Янош Кадар, новоизбранный первый секретарь венгерской КП, бывший президент государства Золтан Тилди как руководитель Партии мелких землевладельцев и Ференс Ердей — от Национальной крестьянской партии пообещали народу, что Венгрия снова станет плюралистической демократией, что состоятся свободные выборы, что страна объявит себя нейтральной, советские войска должны немедленно покинуть Венгрию…»

Население Будапешта сначала не почувствовало никакого изменения ситуации. Вместо скомпрометировавшей себя партии Ракоши Янош Кадар основал новую Коммунистическую партию. В праздник всех святых он выступил в передаче станции «Кошут»: «Дорогие слушатели, первый секретарь партии Янош Кадар говорит с венгерским народом. Венгерские рабочие, крестьяне и интеллигенты! В судьбоносный час мы обращаемся ко всем, кто, будучи восхищенным желанием служить чистым идеалам социализма, был приведен к партии, ставшей инструментом деспотизма и национального порабощения. Это произошло из-за преступной политики венгерских сталинистов… Ракоши и его банда нанесли тяжелейший удар по нашей национальной чести… Коммунисты, борющиеся против деспотизма Ракоши, решили… основать новую — «Венгерскую социалистическую рабочую партию».

4 ноября 1956 года в 5 часов 10 минут на волнах передатчика «Кошут-Будапешт» прозвучал венгерский национальный гимн, а затем: «Внимание! Внимание! Внимание! Премьер-министр Надь обращается к венгерскому народу. Советские войска предприняли на рассвете наступление на нашу столицу с однозначным намерением сместить законное демократическое правительство Венгерской Народной Республики. Наши войска ведут бои. Правительство находится на своем месте. Я сообщаю эти факты нашей стране и всему миру». В передаче будапештской станции можно было еще услышать обращенные к Западу слова лютеранского епископа: «Во имя Иисуса Христа прошу вас, помогите нам!», а затем Будапешт, в котором 13 дней царила свобода, умолк. Двенадцать советских дивизий раздавили венгерское сопротивление в неравном сражении, в результате которого, по официальным данным, было 16 000 убитых и раненых.
200 000 венгров смогли перебраться за границу.

В Венгрии началась эра Яноша Кадара.

Вообще в послевоенной ис-
тории Венгрии трагически переплетаются и сталкиваются судьбы трех персон — М.Ракоши, И.Надя и Я.Кадара. Субъективно, М.Ракоши не представляет особого интереса, поэтому остановимся на Имре Наде. Он родился в 1896 году в городе Капошваре. В годы Первой мировой войны попал в плен на русском фронте (как Тито. — Авт.). Находясь в Сибири в 1918 году вступил в РКП(б) и работал в органах ВЧК. В 1921 году вернулся на родину, где продолжал номенклатурную карьеру, перечисление которой заняло бы треть газетной полосы. В одном ему, конечно, повезло — он избежал «сталинских чисток». После нападения Германии на СССР Имре Надь находится в составе интернационального полка при разведуправлении Генштаба РККА, затем — зам. редактора передач Всесоюзного радио на венгерском языке. С 1945 года — член ЦК и политбюро ВПТ и прочая, прочая, прочая… За этим до сих пор таится неизвестность, поскольку в 1949 году И.Надь был исключен за «оппортунистические взгляды» из состава политбюро, а через два года опять в него введен. Подобные закулисные танцы и пляски, а точнее — рокировки не поддаются логическому осмыслению, поскольку правды мы до сих пор досконально узнать не можем. Тем не менее, в 1953 году стал главой правительства Венгрии, после чего опять-таки через два года М.Ракоши в 1955-м исключил его из партии в связи с загадочной «правой опасностью». Спустя год о нем снова вспомнили. Когда демонстрации уже переросли в восстание, вооруженная борьба в Будапеште стала реальностью, в октябре 1956 года И.Надя назначили премьер-министром.

Среди венгерских коммунистов-эмигрантов всегда считалось, что И.Надь имел тесные связи с НКВД, «стуча» на венгерских политэмигрантов в Москве. Причем эти сведения подтверждены документально («Nepszabadsag», 4.9.1989 г.). Значительно позже Кадар рассказывал, что руководителям ВПТ было известно, что И.Надь — человек Л.Берии. И он же — Кадар — способствовал тому, чтобы в 1956 году И.Надь вернулся к активной политической деятельности. Отчего же уже к 1 ноября 1956 года их пути так резко разошлись? Сам-то Кадар сказал, что, несмотря на сомнения, он до последнего момента старался поддержать Надя, особенно его требование начать переговоры о выводе советских войск из Венгрии, о возрождении многопартийной системы. 28 октября правительство и партийцы согласились со многими требованиями восставших, как-то: полный вывод советских Вооруженных сил, ликвидация управления госбезопасности, получение вооруженными силами приказа о прекращении огня, повышение минимальных уровней зарплат, пенсий и проч.

Однако партийные комитеты, не считаясь с прекращением огня, громили полицейские участки, выпускали задержанных из тюрем, а на улицах попросту отлавливали коммунистов. 30 октября было захвачено здание Будапештского горкома партии. 2 ноября был провозглашен нейтралитет и выход Венгрии из организации Варшавского договора. 1 ноября Янош Кадар вместе с министром внутренних дел Ф.Мюннихом оставили Будапешт. «Я считал, что более не могу участвовать в работе такого правительства, которое только тащилось за событиями и было неспособно воспрепятствовать разворачивающейся все больше трагедии».

Кадар не верил в успех дальнейших переговоров с И.Надем. Сдались — либо продались? — многие как бы товарищи Надя — З.Санто, Д.Лукач, З.Ваш, однако Имре оставался непреклонен. Он оправдывал все свои действия и отказывался сотрудничать с Кадаром. Советская историческая пресса в определении была, как обычно, категорична: «предатели дела социализма». На многочисленных пленумах Компартии Венгрии все ломали голову, что же делать с предателями? И наконец решили: их нужно вернуть на родину и привлечь к уголовной ответственности. Трагический исход жизни Имре Надя известен… Всего за активное участие в вооруженных выступлениях в Венгрии было казнено 277 человек, амнистии осужденным начались с 1960 года.

Личный авторитет и попу-
лярность Кадара в партии, стране и за рубежом в 60—70-е годы были очень высоки. Епископ реформаторской церкви Венгрии заявил в 1974 году, что Кадар по своим достоинствам сравним с почитаемым всеми венграми королем Матяшем. Рабочие и крестьяне говорили проще: «Нам повезло со стариком». Но все ли было так безоблачно? Почему на здании, возведенном благодаря политике Кадара, стали появляться и множиться трещины? Причины, как всегда, носили объективный и субъективный характер. Как лидер Кадар был сугубо демократичен, все знали о его пуританских привычках. Особняков и заграничных счетов в валюте у него не было. Но он отнюдь не был прост. Руководитель номер один, он, внешне давая волю тем, кто с ним работал, довольно жестко контролировал дела, требовал полной информации и любил пользоваться ее различными источниками. Авторитет его стал непререкаемым. Кадар-политик был на голову выше своих коллег и умел обозначить эту дистанцию. И в
70-е годы из окружения генерального секретаря ВСРП стали выбывать люди независимого склада ума и самостоятельных действий.

Достижениями в политике Кадара 60-х годов были два крупных мероприятия. Первое — кооперирование сельского хозяйства на принципах добровольности, материальной заинтересованности, а затем интеграция общественного производства с семейным приусадебным хозяйством. Благоприятными последствиями умелой аграрной политики Венгрия пользуется до сих пор. Второе — всеобъемлющая экономическая реформа. Кадар не обладал крупными, тем более специальными экономическими знаниями. Тогда еще не было принято говорить о ликвидации командно-административной системы. Однако венгры первыми отменили директивное адресное планирование. Два вида собственности — государственная и кооперативная — уравнялись в правах. Функции министерств были ограничены, предприятия получили широкую самостоятельность. Была введена торговля средствами производства, осуществлена реформа ценообразования, рынок быстро насытился. Венгерские новшества встречали в социалистических странах недоверие. В Советском Союзе экономическая реформа захлебнулась. В Чехословакии разворачивался политический кризис.

Кадар придерживался мнения, что чехам и словакам надо дать свободу выбора в решении возникавших политических проблем. Он долго противился вводу войск пяти стран Варшавского договора в ЧССР в августе 1968 года.

Особый интерес, на наш взгляд, представляют последние интервью Яноша Кадара, данные им за три месяца до смерти венгерскому журналисту А.Каньо. Мысли человека, уже отстраненного от власти и находящегося на пороге вечности. Особый интерес вызывает отношение Кадара к попытке обновления социализма в Чехословакии в 1968 году. Венгрия, как известно, приняла участие в «коллективной акции», осужденной руководством Советского Союза и четырех стран Центральной и Восточной Европы в декабре 1989 года и оцененной как неправомерное вмешательство во внутренние дела суверенной Чехословакии. Но в 1968 году, спасая свои только начавшиеся реформы, Кадар не решился открыто противопоставить свою страну остальным союзникам по Варшавскому договору.

— После вашего ухода с поста генерального секретаря партии в характеристиках вашей личности и вашей деятельности стало меньше положительных эпитетов. Интересно, что за рубежом ваши бывшие противники высказываются более объективно, чем некоторые из тех, с кем вы вместе трудились и кто получал от этого преимущества.

— Я всегда считал власть опасным делом, по собственному опыту знаю, как можно ею злоупотреблять. Такое могло произойти и со мной. Но я никогда не уважал людей, меняющих мнения, как белье.

Некоторые оценки огорчают меня, но наши дела объективно оценить смогут только последующие поколения, только история. Слишком поспешные оценки зачастую содержат в себе излишние страсти, тактические элементы, а это не всегда долговечно.

— В ходе наших предыдущих бесед вы всегда удерживались от оценки отдельных лиц, особенно если речь шла еще о живых. И вы не делали различия между политиками и простыми людьми. Чем вы объясните такой подход?

— Я не хочу сознательно кому-то навредить.

— Сейчас я должен все-таки задать вам вопросы о таких делах, анализ которых не даст вам возможности промолчать об их участниках, хотя некоторые из них еще живы. Речь пойдет о чехословацких событиях 1968 года, о той роли, которую взяла на себя наша страна и вы. Об этом высказывались самые противоречивые мнения…

— В августе 1968 года все мы оказались в глубоком кризисе — в личном и политическом. Я вижу, что кое-кто до сих пор не может выбраться из него, а страдает от этого все наше движение.

— …Прежде всего я хочу попросить вас рассказать о ваших отношениях с Александром Дубчеком.

— Одним из результатов проходивших в чехословацкой братской партии дискуссий стало смещение Антонина Новотного, чьим преемником стал Александр Дубчек. Он обратился ко мне с просьбой о встрече без лишних условностей. Эта встреча состоялась в начале 1968 года где-то в Словакии под предлогом охоты. Меня сопровождали Карой Эрдеи и наш братиславский консул. Разговор был очень содержательным, мы познакомились друг с другом. Дубчек в заключение предложил дружить семьями. Я не возражал против этого, но, как известно, такие контакты не получались не только в венгеро-чехословацких отношениях, но и вообще. И причина — совсем не чье-то желание или нежелание.

Товарищ Дубчек чувствовал себя несколько неуверенно, он похудел, да и на состояние его нервной системы события наложили отпечаток. Он сказал, что не рад тому, что избран руководителем партии, со времени ее основания еще не было случая, чтобы первым руководителем стал словак. Зашла речь о том, что у чехословацкого государства одна нога длиннее другой — есть ЦК Словакии, но нет ЦК Чехии, у них есть сильный союз писателей, 75 процентов членов которого являются коммунистами, но все отказываются руководить этим союзом.

— Когда состоялась ваша следующая встреча?

— Вскоре после этого, вновь на чехословацкой территории, в Комарно. Тогда он проинформировал нас о визите в Москву, который характеризовал как очень полезный. Следующим должен был стать визит в Варшаву. А в это время в стране уже происходили странные вещи.

— Эти «странные» явления играли роль в организации дрезденской встречи?

— Да, а также беспокойство, которое можно было ощущать со стороны КПСС и других партий, и опасение, что в Чехословакии дела зайдут слишком далеко, что в опасности окажется социалистический строй. Первоначально предполагалось, что в ней примут участие граничащие с Чехословакией страны, потому что кое-кто не хотел присутствия Румынии. Потом неожиданно Болгария все же оказалась среди участников, а Румыния — нет.

— Что произошло в Дрездене?

— …Выслушав пять братских партий и обдумав их выступления, можно было сделать вывод, что мнения разделились на две группы: по мнению одних, в Праге контрреволюция, по мнению других, контрреволюции нет. Я считал, что ситуация необыкновенно напоминает пролог венгерской контрреволюции… Вообще дрезденскую встречу я бы не назвал большим успехом. Это стало ясно уже в первые дни мая, когда позвонил Косыгин и попросил нас встретиться в Москве. Руководителей КПСС беспокоило, что была открыта граница Чехословакии, оппозиционные силы в стране позволяли себе все больше и больше, уже звучали антисоветские высказывания. В конце концов мы все согласились с тем, что маневры стран Варшавского договора могут привести к положительному результату и внутри страны, и за ее пределами. В ходе переговоров Брежнев поставил вопрос о решительных мерах в случае, если позитивных перемен в Чехословакии не произойдет.

— Как отреагировали на это вы?

— Некоторые одобрительно. А мы сказали, что не надо поспешных действий. Затем последовал официальный визит Дубчека в Будапешт и был продлен венгеро-чехословацкий договор. Это выглядело как политическая демонстрация.

— Какие доводы можно было привести против вооруженного вмешательства?

— Венгерский опыт 1956 года. В связи с этим мы напомнили об исторической ответственности КПСС. Советские товарищи пообещали, что из Москвы позвонят Дубчеку, чтобы договориться о новой двусторонней встрече в Братиславе в первые дни августа. Там, казалось, все должно было нормализоваться, хорошим было коммюнике, которое все подписали. Однако радость была преждевременной…

— По слухам, вы выступали против вооруженного вмешательства.

— Не знаю, важно ли это, во всяком случае, мы согласились с ним только тогда, когда выяснилось, что другого выхода просто нет.

— Правда ли, что Леонид Брежнев лично агитировал вас, чтобы вы согласились с мнением большинства?

— Такого, чтобы агитировал, не помню. Но в определенный момент дискуссии он действительно попросил нас не выступать против совместных шагов. Он сказал что-то в таком духе: «Янош, пошлите только одно подразделение, и вы получите все, что вам необходимо!»

— Это, значит, и было решающим доводом?

— Было бы бессмысленно предполагать, что мы так мелочно торговались за счет наших чехословацких соседей. Именно мы, которые так много сделали для спасения ситуации.

(Историческая справка. Прозвучавший на заседании Политбюро ЦК ВСРП 20 августа 1968 года, то есть в день ввода войск, отчет подтверждает слова Яноша Кадара. В нем отмечалось: на состоявшейся в Москве 18 августа встрече пяти братских партий Леонид Брежнев встретил участников с готовым планом. Суть его выступления можно определить так, что политические возможности исчерпаны и что ситуацию так же оценивают представители левого крыла в руководстве чехословацкой партии. План их заключался в том, чтобы 20 августа выступить на заседании Президиума ЦК КПЧ и обратиться к населению страны с сообщением, что они открыто просят военной помощи.

По имеющимся документам, представители ВСРП в Москве действительно до последней минуты высказывались против военной акции. В ходе дискуссии Янош Кадар, в частности, подчеркнул: Чехословакия не может перестать быть социалистической страной. ВСРП готова на любой шаг, но только после того, как выяснится, что все политические возможности исчерпаны. Но все это не подействовало. Руководство КПСС уже приняло решение, остальные не оспаривали, поэтому у ВСРП не осталось другого выхода, как присоединиться к спорному решению.)

— По вашему мнению, насколько взаимосвязаны ситуация в Чехословакии и затормаживание процесса реформ в Венгрии?

— В международных процессах осуществляются влияния и взаимовлияния. Нельзя отрицать, что эти события негативно повлияли и на нас, и на инициативы в области реформ, проявлявшиеся в других социалистических странах.

— Как бы вы поступили сегодня, если бы вновь можно было принять решение?

— Это некорректный вопрос, решать надо было тогда, и сегодняшнее положение нельзя сравнивать с тогдашним. И вообще решение я принимал не один. То, что по хорошо известным причинам мы тогда не смогли сделать, сегодня уже организованно протекает не только у нас, но и в других социалистических странах, прежде всего в Советском Союзе.

— Вы имеете в виду перестройку?

— И перестройку, и гласность. Правда, если хорошо подумать, я не могу согласиться со всем, что происходит в Советском Союзе. Но, думаю, об этом больше говорить не надо, вы все равно не сможете это напечатать. Или сможете?

— Если вы согласитесь, сможем. Хотя бы потому, что мы все говорим о перестройке, в ее понятие входит и уважение к личному мнению.

— Если это так, то я добавлю к сказанному еще кое-что. Может быть, не покажется нескромным, если замечу, что реформа — не новое изобретение, но и не какое-то чудодейственное средство. О необходимости реформ мы говорили уже в 1957 году на первых встречах руководящих органов партии. Мы сказали, что партия не может больше руководить старыми методами, правительство и хозяйственное руководство должны быть самостоятельными, и эту самостоятельность нужно обеспечивать. Правда, пришлось ждать десять лет, пока процесс реформ не получил развития, но тогда и произошло все то, о чем мы говорили в связи с чехословацкими событиями, а потом и у нас реформы притормозились. Позже, пусть и осторожно, мы продолжали реформу экономики, но не получили достаточной поддержки в этом.

— Более того, думаю, наши планы натолкнулись на немалое сопротивление тогдашнего советского руководства, а другие еще разработали идею развитого социализма?

— Действительно, сопротивление было, из-за этого мы, к сожалению, потеряли много времени.

В реформе наступила пауза
ни много ни мало до 1984 года. В мае 1972 года Кадару исполнилось 60 лет. Он всегда говорил, что нет «вечных» руководителей, и считал огромным пороком советской системы, что смена руководства сопряжена с огромными потрясениями. Достигнув пенсионного возраста, он спросил, нуждается ли партия в его услугах? Это прозвучало, как взрыв бомбы. Пленум ЦК снял заявление Кадара с рассмотрения. Какие цели он преследовал? Нет сомнения, Кадар хотел показать пример другим. Но как умный тактик получил подтверждение того, что его позиции по-прежнему прочны. Кстати, Брежневу эта история сильно не понравилась.

С 1956 года Кадара называли на Западе «советской марионеткой». Затем стали говорить, что за послушание в международных вопросах он получил из Москвы свободу во внутренней политике. Ко всему этому можно относиться по-разному, но несомненным остается одно — Кадар был политиком суверенного мышления и в то же время реалистом. Некомпетентные советы, вмешательство во внутренние дела Венгрии он умел отклонять, причем доставалось и советским послам, и маршалам. Его называли мастером компромиссов, и сам он не раз подчеркивал, что мерилом является достигнутый результат. «Если в Москве дождик, то необязательно открывать зонт в Будапеште», — в этой его шутке был заложен определенный смысл. У Кадара были хорошие отношения со многими западными политическими деятелями — В.Брандтом, Г.Шмидтом, Б.Крайским, Г.Колем, М.Тэтчер, Ф.Миттераном, У.Пальме. Фактом является то, что вступить в 1981 году в Международный валютный фонд он решил вопреки советам из Москвы. Обосновывая этот шаг необходимостью получения иностранных кредитов, он говорил: «Рад бы взять в Москве, но ведь Советский Союз не может дать мне миллиардные кредиты!» Когда платежеспособность Венгрии висела на волоске, Кадар мог позвонить в Лондон или Бонн и получить деньги на время. Венгрия при Кадаре сыграла положительную роль в хельсинском процессе. В сложные месяцы напряженности в Европе в начале 80-х годов он доказывал необходимость контактов и стремился сделать Будапешт мостом между Востоком и Западом.

С Брежневым у него были ровные отношения, в которых возникали порой и напряженные моменты. Кадар не мог согласиться с мнением Брежнева о том, что не нужны кардинальные перемены, выражавшиеся в странной фразе: «Пусть все остается так, как при Ленине», ведь на деле кругом царил застой. Военное вторжение Советского Союза в Афганистан Кадар воспринял отрицательно. С усмешкой, правда, заметил, что все-таки Брежнев оповестил о ней союзников на пару часов раньше, чем президента США. В последний период застоя он в одном нашел позитив в действиях Брежнева — перевод Ю.Андропова из КГБ на пост секретаря ЦК. Его дружба и тесные контакты с Андроповым — в 1955—1956 гг. послом СССР в Венгрии — отдельная тема. Избрание Черненко генеральным секретарем он считал ошибкой, говорил, что в Венгрии его не знают. Горбачева с идеями перестройки поддержал горячо, в политике начали открываться новые горизонты. Кадару было 74 года, за спиной большая, наполненная жизнь, и переход к новой модели он видел плавным, без рывков. Говорил о недостатках однопартийной системы, монополии партии, о необходимости уравновешивать известные негативные черты общественным контролем над работой партии. Он возмущался, почему пленумы ЦК без конца занимаются экономическими делами. Но сломать это уже не мог, система и обстановка были сильнее. Стремился отладить «клапаны» для снятия избыточного давления в обществе. Этой цели служили и облегчение поездок за границу, и льготы для частного сектора, и элементы гласности. Но в середине 80-х годов всего этого было уже недостаточно.

Внешний долг Венгрии подпрыгнул до 18 млрд. долл. Момент для спокойного ухода «старика» на отдых был упущен, и Кадар искал решение. Перед смертью он скажет, что надо было уйти в самом начале 80-х. Кадара удерживало то, что дела в стране шли неважно, надвигался экономический кризис. А меры, в том числе крутой поворот к рыночной экономике, начавшийся в 1984 году, не давали быстрого результата. Судя по всему, иллюзорность некоторых своих оценок настроений в партии и положения в стране Кадар понял только на партконференции ВСРП в мае 1988 года. Перед этим он посетил Китай. Он был знаком с Дэн Сяопином и другими руководителями Китая еще с 1956 года. Роль Дэна в китайской политической иерархии интересовала его чрезвычайно. Нечто подобное Кадар, очевидно, задумывал для себя. И тогда же, осенью 1987 года, по всей видимости, предрешил свой уход. Но опять прошло несколько месяцев, в стране гадали, уйдет Кадар или нет. Введение почетного поста председателя ВСРП, на который Кадар был избран на конференции в мае 1988 года, открыло дорогу для широкого обновления в руководстве и поворота в политике.

С начала 1989 года болезнь Кадара все больше прогрессировала. По словам очевидцев, в лечение и выздоровление он не верил. Мысль об отставке не покидала его, но сам он о ней, насколько известно, официально не просил. В мае 1989 года Кадар был освобожден от обязанностей председателя ВСРП и члена ЦК ВСРП.

В венгерской печати деятель-
ность Кадара делят на две части — подъем и расцвет до середины 70-х годов, что было равнозначно процветанию Венгрии и ее народа, и последние 10 лет, когда нарастали экономические трудности, снижался уровень жизни. Конечно, политический деятель типа Кадара олицетворяет уже прошлое для стран Восточной Европы и совершенно очевидно, что больше не будет такого положения, когда руководитель становится бессменным патриархом, находясь у власти десятилетия. Но в наследии Кадара немало ценного. Он умел улавливать настроения различных слоев населения, принимал вызовы времени и корректировал, обновлял политику. С возрастом и по мере того, как Кадар оказался без достойных партнеров, в одиночестве на вершине власти, его осторожность, склонность к поискам «золотой середины» начали мешать, не позволяли замечать новое или отбрасывать старое. Но, в любом случае, рывок, сделанный Венгрией в 60—70-е годы, достоин самого пристального внимания. В отличие от своих современников — коллег из соседних стран — он может предстать перед судом истории не с низко опущенной головой, а как политик-реалист, сторонник реформ. Личная драма Кадара была в том, что в конце своей политической деятельности он уже психологически не мог успевать за переменами в обществе. Но вряд ли могут быть сомнения в честности и чистоте намерений этого «великого старика венгерской политической жизни».