В БЕЛОСНЕЖНЫХ ПОЛЯХ ПОД МОСКВОЙ...

Про тебя мне шептали кусты

В белоснежных полях под Москвой...

Алексей Сурков

Гитлер панически боялся фланговых атак еще в Польше и во Франции. Даже Роммелю в его безоглядной маневренной войне против англичан в Африке постоянно напоминал о необходимости защищать фланги, хотя там не было ни линии обороны, ни линии фронта, а были лихие рейды от Бенгази и Триполи через Сахару до самого Эль-Аламейна. У нас войск с обеих сторон было в сотни раз больше, чем в Африке. Война велась по классическим образцам стратегии и оперативного мастерства с применением всех родов войск, а не только танков, автомашин и бронетранспортеров, и Гитлеру все время грезились Канны. С самого начала он требовал максимально активных действий именно от фланговых армий группы «Центр»: почти на каждом обсуждении обстановки на Восточном фронте настаивал, чтобы фельдмаршал фон Бок, ведя наступление на Москву, одновременно поворачивал танковую группу Гота на север, чтобы обеспечить левый фланг, а 2-ю полевую армию фон Вейхса и танковую группу Гудериана — на юг, чтобы прикрыть правый фланг наступающих войск. Тем самым помогая фельдмаршалу Леебу наступать на Лугу и Ленинград, а фон Рундштедту — сломить сопротивление наших войск, защищавших Киев. Так, обеспечив сначала фланги группы армий «Центр», он только после этого отдал приказ начать выполнение операции «Тайфун» по захвату Москвы. И хотя эти фланговые рейды требовали много времени, сил и средств, удар на Москву был мощным, безупречно подготовленным и обеспеченным. Такой удар и успешное наступление потрясли бы любую армию и государство, как это было в Польше и Франции, в Норвегии и Югославии. Не говоря уже о Бельгии, Голландии, Греции, Дании. Потряс этот удар и Западный, Брянский, Калининский и Резервный фронты и привел к грандиозным окружениям под Брянском и Вязьмой.

Тем не менее Можайская линия обороны, созданная в ходе битвы за Москву Генеральным штабом и возглавляемая Жуковым, остановила группу армий «Центр» на две недели и позволила подтянуть для обороны Москвы не только новосформированные резервы, но и кадровые армии Средней Азии и Забайкалья.

Выдержать настолько мощный удар и остановить немцев под Москвой удалось лишь потому, что Ставка и лично Сталин, заботясь прежде всего об обороне столицы, не прекращали укреплять войска по всему фронту от Баренцевого до Черного моря и ужесточали их сопротивление на далеких флангах.

Именно во время второго, решающего, наступления на Москву начавшегося 16—17 ноября по стратегическому плану операции «Тайфун», Южный фронт генерал-полковника Черевиченко нанес мощный контрудар по войскам группы Шведлера севернее Ростова и уже не прекращал контратаки, несмотря на то, что Клейст со своей 1-й танковой армией
21 ноября захватил Ростов. А на второй день 9-я армия Харитонова и 37-я, сформированная вместо окруженной в Киеве, повели наступление на Ростов с севера, а 56-я Отдельная армия Ремезова — с юга, подтянувшись с Северного Кавказа.

В этот тяжелейший для нашей страны и армии период Западным фронтом в центре командовал Жуков, Юго-Западным — Тимошенко, Волховским — Мерецков, Калининским — Конев. После многочисленных перемещений и вариантов такая расстановка оказалась наиболее целесообразной. Именно благодаря этим опытнейшим, стойким и решительным военачальникам врагу были нанесены ощутимые удары именно на флангах, выстояла оборона под Москвой. 21 ноября 1941 года начальник Генерального штаба вермахта Гальдер записал в своем дневнике: «Наши войска овладели Ростовом. Севернее Ростова продолжаются тяжелые бои с численно превосходящим противником, который, действуя, очевидно, под умелым руководством, ведет наступление в плотных порядках несколькими группами, по 2—3 дивизии в каждой. Особой опасности для наших войск пока нет, однако и командование, и войска будут достойны высокой оценки, если им удастся выстоять под этим натиском и достичь излучины Дона». Генерал-полковник Гальдер не ошибся: никакой излучины Дона Первая танковая армия не достигла. Уже на второй день он доложил Гитлеру, что в связи с наступлением превосходящих сил противника 1-я танковая армия перешла к обороне и что ей очень тяжело удерживать свои позиции. Правда, — уверял он Гитлера, — командование приняло необходимые меры по отражению атак противника. Однако нельзя рассчитывать, что у Первой танковой армии хватит сил, чтобы остановить общее наступление россиян.

Именно это и вызвало переполох в ставке Гитлера, когда 23 ноября, на утреннем обсуждении обстановки Гальдер снова начал свой доклад не с развития главной операции «Тайфун», а с группы армий «Юг»:

— Положение на фронте Первой танковой армии обостряется. Нашим войскам удалось организованно отойти. Противник преследует...

— Как это — «отойти»? — изумился Гитлер. — Что значит «организованно отойти»? — закипал он все сильнее. — Смотрите, какое достижение! Им «удалось организованно отойти»! И далеко же они отошли? Без разрешения командования? Кто санкционировал отход?

— Фельдмаршал Рудштедт позволил Клейсту выровнять линию фронта. Однако для беспокойства нет ни малейшего повода: все это происходит в тактической полосе наших войск, и нам на этом моменте не стоит останавливаться, т.к. в полосе наступления группы армий «Центр» события приобретают все более серьезный характер: нам нужно срочно дать ответ фон Боку, в каком направлении должен наступать Гудериан. Он подтянул войска правого фланга и наводит в них порядок.

— А сам Гудериан что планирует? — спросил фюрер, в последнее время предоставивший танковому генералу полную свободу действий.

— Сам Гудериан считает, что он может еще немного продвинуться вперед, но не знает, куда именно.

— Какой вы подготовили ответ? — спросил Гитлер, не отводя взгляд от карты. — Читайте!

— Ответ. — Гальдер достал из папки телеграфный текст: — «Гудериану наступать на Коломну, перебросив боевое охранение на правый фланг, в направлении на Рязань, а на левом — до Каширы. Северный фланг 2-й танковой армии наступает через Оку на Каширу». — Гальдер подал Гитлеру заготовленную телеграмму. Тот подписал ее, не читая, к исполнению.

— А вторая армия фон Вейхса?

— Вторая армия должна сосредоточить главные силы на своем северном фланге и начать наступление сильными группами вдоль железных дорог на Елец и Воронеж и отбросить врага, угрожающего здесь прорывом.

— А как сложилась обстановка за ночь на северном фланге группы «Центр»?

— Пока складывается для нас благополучно. Клин занят нашими войсками. Теперь следует попытаться двинуть остальные части и соединения группы армий «Центр» ударом с севера.

Это было в воскресенье 26 ноября, когда Гитлер ждал гостей в своей ставке в Растенбурге: Еву Браун и гауляйтера Бормана из Берлина. А уже в среду 26 ноября 1941 года на 158-й день войны Гальдер записывает в дневнике: «К северу от Ростова противник подошел к нашей новой линии обороны и, очевидно, занял исходную позицию для наступления. С севера к нему подтягиваются новые подкрепления. Таким образом, положение остается напряженным, тем более что наши подкрепления еще не прибыли. 6-я армия по-прежнему стоит на месте. Противник, очевидно, снимает войска с участков перед ее фронтом и перебрасывает их по железной дороге на Тамбов и Мичуринск. Из этих районов противник пешим порядком, а также по железной дороге переправляет эти части дальше на Рязань. Пока не ясно, предназначаются эти силы для создания обороны на Оке или они перебрасываются в район Москвы», — так думал начальник Генерального штаба вермахта, но и первое, и второе было ошибочным: наша Ставка выдвигала на левое крыло Западного и правое крыло Юго-западного фронтов войска новых
10-й и 61-й армий, которые готовились к контрнаступлению под Москвой.

28 ноября Гальдер записал: «Полковник Хойзингер (заместитель начальника оперативного управления генерального штаба) доложил о том, что в районе Ростова сложилось тяжелое положение. Противник ворвался в город. Население участвует в боях. Численно превосходящий противник сильно давит с севера. Очевидно, наши войска оставят Ростов...

Разговор с Кейтелем: он предлагает использовать авиагруппы пикировщиков для облегчения положения в районе Ростова. Поскольку эти авиагруппы нужно взять у Гудериана, где они нужны для успеха дальнейшего наступления, я вынужден отказаться от этого предложения. Ростов в крайнем случае можно отдать и тем самым выйти из тяжелого положения».

И тут, в своих мрачных прогнозах Гальдер не ошибся, поскольку в тот же день получил донесение с фронта: «Под напором превосходящих сил перешедшего в наступление противника Клейст эвакуирует Ростов и район к северу от города. Наши войска отходят на 15 километров западнее. Этим достигается значительное сокращение линии фронта. Следует ждать дальнейших массированных атак противника».

Так постепенно в те грозные дни активные действия войск Южного фронта привлекают к себе внимание гитлеровского верховного командования, отвлекают его от боевых действий под Москвой, к чему и стремилась наша Ставка в связи с подготовкой контрудара. А главное — немцы потеряли возможность маневрировать своими силами, не могли усилить группу армий «Центр» при ее наступлении на Москву.

В воскресенье 30 ноября Гальдер на утреннем обсуждении обстановки доложил, чтобы не раздражать Гитлера, о положении в полосе группы армий «Север», где было более-менее спокойно, и перешел к главному:

— Группа армий «Центр». Северное ударное крыло, преодолевая ожесточенное сопротивление врага, стремящегося всеми мыслимыми средствами (вводит в бой подкрепления, ставит минные заграждения) задержать наше наступление, прорывается к Москве. Завтра четвертая армия начнет наступление на своем центральном участке. Подтвердились сведения, что противник подтягивает силы в район Каширы... Как ни странно, противник на окраинах Москвы перебрасывает свои силы с центра на фланги, которым мы угрожаем.

— Не зря же и я вам все время талдычу о флангах, — сердито сказал Гитлер. — Фланги прежде всего! — рубанул он рукой.

— Перед восточным флангом второй танковой армии, — после паузы, которую он счел приличной, продолжил Гальдер, — на отдельных участках в районе Епифани противник не обнаружен.

— Как? — изумился Гитлер. — Отступили? Перегруппировались?

— Неизвестно, — сказал Гальдер. — Разведка пока не доложила, что там произошло. В районе этой дуги под Тулой, — показал он на карте, — противник, очевидно, отходит. Нужно сначала очистить этот район, прежде чем ставить какие-либо новые задачи.

— Правильно, — согласился Гитлер. — А дальше?

— Дальше на юг противник удерживает фронт, ведя атаки местного значения. От Воронежа.

— Жаль, что мы его до сих пор не взяли, — в который раз вырвалось давнишнее раздражение Гитлера, и он с укором глянул из-под нависающей челки на Браухича, которого считал виновником воронежского просчета.

Главнокомандующий сухопутными силами выдержал его взгляд спокойно. Только заметил, что в задорной челке фюрера нет ни единого седого волоска, в то время как сам он уже белоголовый.

— Большую тревогу вызывает положение группы армий «Юг», — продолжал Гальдер.

— Опять «тревога»? — вскинулся Гитлер. — Что они там топчутся? Шестая и семнадцатая армии совершенно не вели активные действия этой осенью. Мы их так и не заставили по-настоящему идти вперед. Они же не понесли никаких потерь! О чем же им тревожиться?

— Шестая и семнадцатая армии сегодня отразили обычные атаки противника, и положение их действительно тревоги не вызывает. Зато есть причины беспокоиться о судьбе первой танковой армии. Противник превосходящими силами атаковал ее новозанятую оборону в тот же день, как они там закрепились, попытался охватить армию с флангов и вынудил ее уже вчера днем ввести в бой свой армейский резерв — четырнадцатую танковую дивизию, которую мы планировали перебросить под Москву. Помешать новым вклиниваниям противника, к сожалению, не удалось, и нашим войскам пришлось отойти еще дальше.

— Кто позволил?! — заорал Гитлер, ударив кулаком по столу. — На каком основании?

— Решение приняло командование группы армий «Юг», — спокойно, но твердо доложил Гальдер. — Фельдмаршал Рундштедт в напряженной обстановке, сложившейся на фронте первой танковой армии, позволил командованию армии трезво оценить обстановку и принять правильное решение. В подобных случаях стоит доверять подчиненным инстанциям, и генерал-фельдмаршал Рундштедт имеет право на такое доверие. Поскольку Клейст сделал все, что в его силах. Следует предоставить, мой фюрер, свободу действий и командованию группы армий, тогда оно будет успешнее выполнять задачи...

— Это самоуправство! — взвизгнул Гитлер. — Отступая, они оголяют южный фланг группы армий «Центр», ведущей наступление на Москву своими крайне измотанными дивизиями. Я не позволю сорвать всю кампанию этого решающего года! —он снова грохнул кулаком по столу, и в его глазах вспыхнул зловещий, волчий огонь.

— Отход намечен на рубеж Таганрог, Миус, Бахмутовка, — невозмутимо показывал на карте начальник генерального штаба, выполняя свою обязанность, — на наши прежние хорошо подготовленные позиции. Здесь можно успешнее обороняться...

— Запрещаю! — крикнул Гитлер, теряя самообладание. — Я жду наступления семнадцатой армии на Ворошиловград!

— Мой фюрер, — сказал Гальдер спокойно, — очевидно, в ОКВ не имеют представления об истинном состоянии наших войск, если вам предлагают планы таких фантастических операций, не подкрепленных ни силами, ни средствами, ни оперативным положением армии, не способной сдвинуться с места из-за бездорожья, отставания тылов, из-за отсутствия подвоза. Это полное игнорирование реальной обстановки может нам дорого обойтись...

— Я не желаю вас выслушивать! — оборвал его Гитлер и вылетел из зала заседаний в свой бункер мимо опешивших эсэсовцев, сразу же закрывших тяжелую металлическую дверь и замерших с автоматами на груди. Был полдень — двенадцать часов.

В 13.00 молчавшего как рыба главнокомандующего сухопутными силами генерал-фельдмаршала Браухича вызвали к фюреру одного, без Гальдера.

«Очевидно, — записал в своем дневнике генерал-полковник Гальдер, — состоялся более чем неприятный разговор, в течение которого говорил только фюрер. Он засыпал главнокомандующего сухопутными силами упреками и бранью и отдавал необдуманные приказы.

Главком, потворствуя желанию фюрера, к сожалению, приказал не отходить на вышеупомянутый рубеж. Фельдмаршал Рундштедт ответил, что не может выполнить этот приказ и просил изменить приказ или освободить его от командования. В связи с тем, что фюрер принимал окончательное решение по этому вопросу, ответ Рундштедта был передан ему дословно... Полковник Хойзингер вел неоднократные переговоры по телефону с ОКВ и командованием группы армий «Юг». Фон Рундштедт доложил, что приказ фюрера выполнить невозможно.

В 2.00 первого декабря фюрер приказал фон Рундштедту сдать командование группой армий «Юг» Рейхенау, которому он велел выполнить отданный им (фюрером) приказ» (Гальдер. Военный дневник. Том 3 — с.86). Таким был финал Ростовской операции — первой наступательной операции наших войск осенью 1941 года.

Войска Южного фронта на южном фланге разгромили 1-ю танковую армию Клейста, освободили Ростов и отбросили противника на 60—80 км на запад, на рубеж реки Миус.

А Рундштедт был первым командующим группой армий, освобожденным Гитлером во Второй мировой войне. Авторитетнейший, выдающийся, самый доверенный из всех фельдмаршалов Гитлера. Такая же судьба ждала еще многих его коллег из высшего командования вермахта, т.к. в декабре 1941 года Восточный фронт закачался и затрещал под ударами советских войск. И особенно в битве, которая развернется в те дни в белоснежных полях под Москвой... А пока войска Волховского фронта ворвались в Тихвин, поскольку командиру штурмовавшей его
65-й дивизии полковнику Кошевому, на передний край позвонил ночью Сталин. Назвавшись Ивановым, он коротко приказал: «С Тихвином пора кончать, товарищ Кошевой. Желаю вам успеха».

Сталин знал: его звонок на передовую поднимет и мертвых.

Нет, не зря Гитлер опасался за свои фланги — они все время были под прицелом нашей Ставки, Генерального штаба и Главнокомандующего. Или, как его называл Жуков, Верховного. Их связывали, постоянно атаковали, чтобы лишить противника возможности маневрировать войсками и перебрасывать их на Московское направление, где уже выдыхалась группа армий «Центр» фельдмаршала фон Бока, а Гудериан, не сумев взять Каширу и Тулу, отвел свою знаменитую 2-ю танковую армию за реку Зушу и за это был снят с поста командующего армией и отправлен в запас.

Мело, мело... Заметало! Не только снегом и вьюгой — сметало врага неудержимое наступление Красной Армии сначала под Ростовом, затем под Тихвином, а со временем и в центре, под Москвой. Особенно — здесь! Наступление из тактического перерастало в оперативное. А в результате битвы под Москвой — и в стратегический успех! Ведь именно здесь впервые за Вторую мировую войну была наголову разбита мощнейшая стратегическая группировка, которая должна была взять столицу и похоронить СССР.

Война клокотала. Война постепенно разворачивалась лицом удачи к нам по всему фронту от Кандалкши-Мурманска до осажденного Севастополя! Поскольку внезапность нападения улетела с короткими летними ночами и осенними журавлями, и неусыпные труды и подвиги наших людей приносили все более ощутимые результаты. Погибая на полях сражений, бойцы и командиры Красной Армии развеивали миф о непобедимости вермахта! А из далекой Сибири «неисходимой» шли все новые и новые войска для пополнения полегших полков и дивизий, окруженных армий. Двигались танки, пушки, самолеты и «Катюши». У фашистов же резервы исчерпывались.

Уже, кроме хваленого фельдмаршала Рундштедта — завоевателя Польши и Франции, снят не менее прославленный командующий группой армий «Центр» фон Бок, отстранен главнокомандующий сухопутными силами гененерал-фельдмаршал Браухич. А командующий 4-й танковой группой генерал-полковник Гёпнер разжалован в рядовые и отдан под трибунал. В присутствии его подчиненных эсэсовцы сорвали с Гёпнера погоны, ордена и отличия, затолкали в «черный воронок» и повезли в рейх под конвоем как величайшего преступника. Таким уже нет возврата. Вслед за ним сняли и командующего группой армий «Север» фельдмаршала фон Лееба — «знаменитого стратега обороны», как называли его в высших кругах вермахта.

Мы не знаем, как покидали нашу землю разбитые в первую же осень и обесславленные завоеватели, посрамленные фельдмаршалы фон Бок, фон Лееб, фон Рундштедт. Зато основоположник бронетанковых войск Гудериан сам описал в своих «Записках одного солдата», как он, снятый Гитлером, ехал из-под Москвы через расположение немецких войск и видел разбитые и сожженные нашими артиллеристами свои танки, своих убитых солдат, занесенных белыми снегами Подмосковья: трупы, трупы, трупы… И замерзшие, они взметали руки, словно проклиная его за то, что привел их сюда — «в белоснежные поля под Москвой». Через разбомбленные и разбитые артиллерией колонны, через сожженные города и села, через заснеженные поля и дороги пробивался он на Брянск, Смоленск и Минск, через Брест, который брал в польской кампании 1939 года. То есть тем же путем, по которому пришел к нам, сея смерть и опустошение. И все, совершенное по его приказу солдатами второй танковой группы, со временем превращенной в армию, стояло перед его глазами, перед его совестью страшным, жутким пепелищем. Мрак и опустошение сопровождали его на всем пути, и не было ему пристанища на растерзанной его войсками завоеванной земле. И бесславный финал завоевательства был не чем иным, как бегством с этой разоренной его войсками земли. И все его раздутые и раструбленные прессой почести и слава завоевателя Польши и Франции слетали с него в том путешествии в никуда, в отставку, в запас, и это в расцвете сил, опыта и ума, падали в снега Подмосковья, которыми заносило трупы его солдат.

Мело, мело... Заметало и заносило следы завоевателей на нашей политой кровью и слезами земле. Белые дороги. Белые леса. Белые пепелища городов и сел. Все белое-белое, словно саван. И белая летучая метель, вьюга над разбитыми, отступающими войсками, на что ни Рундштедту, ни фон Боку, ни Гудериану не хотелось смотреть, не хотелось видеть...

А наступление Красной Армии, начавшееся контрударами под Ростовом и Тихвином, а вылившееся в разгром группы армий «Центр», продолжалось и на других участках безграничного фронта.

Штормовой ночью под Новый, 1942-й, год морская пехота полковника Осипова преодолела бурное море и дерзко десантировалась на всем побережье от Керчи до Феодосии. А с Феодосийского залива ударили на север в направлении Арабатской стрелки, отсекая Керченский полуостров в самом узком месте, а с ним и пути отхода нескольким дивизиям корпуса Корцфлейша. И генерал-полковник Манштейн, разбуженный среди ночи в своем штабе под Севастополем, помчался через весь скованный гололедом Крым спасать положение на Керченском полуострове.

На командирском танке он ворвался не в саму Керчь, а доехал только до Семи колодцев, где удалось закрепиться выбитым с побережья дивизиям. И здесь же допросил командира дивизии, оставившей Керчь.

Генерал стоял перед Манштейном белый, как стена, состарившийся за одну ночь так, что тот еле узнал его, и умолял в присутствии подчиненных:

— Господин генерал-полковник, я исправлю положение!

— Где вы были, когда они высаживались? — орал на него Манштейн, топая ногами. — Почему не сбросили в море?

— Мы надеялись, что во время шторма десант невозможен, — оправдывался генерал. — Да еще и в новогоднюю ночь... Невероятно! — Мундир на нем расстегнут, погоны и ордена сорваны — таким, как этот генерал Гёпнер, возврата уже нет, чтобы они ни говорили, как бы ни оправдывались. За расстегнутым жестким воротом мундира искрится праздничный пестрый галстук на белой, как снег, рубашке, надетой ради Нового года. Она раздражала Манштейна больше всего.

— Мы же вместе в академии учились! Вспомните, господин генерал-полковник. Манштейн отвернулся от бывшего однокашника, махнул перчаткой своей охране. За дорожной сторожкой Семи колодцев прозвучала короткая автоматная очередь.

Мело, мело. Заметало...

В «Волчьем логове» под далеким Растенбургом бесновался Гитлер, пытаясь остановить разбитые войска группы армий «Центр», а в теплом доме где-то под Юхновом спал уложенный почти силой на широкую кровать с периной командующий Западным фронтом крепкий бритоголовый и еще совсем молодой генерал армии Жуков. Спал впервые днем с самого начала войны — высыпался за длинные бессонные ночи отступлений, контратак под Ельней, выстраданного и залитого кровью успешно развивающегося контрнаступления под Москвой. По всей ширине фронта. Наступали также Калининский, Брянский, Юго-Западный под командованием генерал-лейтенанта Костенко, который застрелится в мае сорок второго в окружении под Харьковом. Отдав все соответствующие распоряжения, отправив в продолжительные рейды по тылам 2-й танковой армии 1-й кавалерийский корпус Белова, Жуков спал уже вторые сутки, и спокойный голос Сталина становился еще спокойнее, когда Верховному докладывали, что командующий фронтом спит и не может проснуться.

— Пусть спит, — скажет он тихо после длинной паузы, положит трубку и сам себе улыбнется в усы. — Недаром же он столько и сам не спал, и всем нам не давал спать ни в Генеральном штабе, ни под Ельней, ни в Ленинграде, ни здесь, под Москвой.

Жуков спал, словно набирался сил на следующие годы тяжелых боев, отступлений, наступлений, прорывов и побед, которых на его судьбу выпадет, пожалуй, больше, чем у всех маршалов и генералов Второй мировой войны. Но все это еще впереди. А сейчас войска его Западного фронта рвутся вперед в белоснежных полях под Москвой, освобождая села и города, опустошенные врагом. А Бок, Лееб, Рундштедт и Гудериан убегали с нашей земли, чтобы никогда больше сюда не вернуться, и густыми белыми снегами заносило их кровавые следы, белым мраком ненависти и позора покрывались их имена в мучительной памяти человечества.