ТРИ СПАСИТЕЛЬНЫХ СЛОВА ЛИЗЫ ПИЛЕНКО

Знаменитая мать Мария, причисленная Ватиканом к лику святых, та, которая, ступив в шеренгу обреченных в газовую печь, заменила собою молодую женщину, - это Елизавета Юрьевна Пиленко. Ее отец - директор Никитского ботанического сада. К берегам Черного моря она станет рваться снова и снова, в голод и разруху, потому что там не только спасение, там - ее стихия, ее мир, по которому она будет тосковать на площадях и улицах Парижа.

В 19 лет Лиза - уже известная поэтесса. Эссерка, приговоренная к расстрелу, ее жизнь спас председатель суда, женившись на ней. Эмигрантка. Героиня французского Сопротивления. Мать троих детей, которые все погибнут.

...Совсем юная, пятнадцатилетняя гимназистка пришла в дом поэта Александра Блока, чтобы спросить: как жить? Она готова на любую жертву, на подвиг, лишь бы достойно вступить в жизнь. Через неделю в ярко-синем конверте поэт прислал стихи, посвященные ей:

«Когда вы стоите на моем пути,

Такая живая, такая красивая...»

И вот она сама равная участница знаменитых сред на «Башне» Вячеслава Иванова, юная жена преуспевающего юриста Д.В.Кузьмина-Караваева. Он помог ей войти в круг самых известных поэтов и писателей «серебряного» века. Через него - родственные связи с Николаем Гумилевым, Анной Ахматовой. Крестный отец ее дочери Гаяны - Алексей Толстой.

Революция все перечеркнула. Вначале спасались в поселке Дженет под Анапой. В парижской эмиграции, стоя на берегу Сены, мать Мария с грустью скажет, что счастлива была лишь в детстве, когда сроднилась с Черным морем, что могла часами бродить одна по берегу и слушать прибой: «Вы знаете наше черноморское побережье? Как я его люблю! Его высокие откосы, скалы, горы. И весну, и осень, когда задует норд-ост, рвет волосы, свистит в ушах. Ах, какая вольная воля!»

Эмиграция началась с Югославии. Потом - Париж. И Париж, и Белград, и Прага, и Берлин забиты эмигрантами. Представительницы древних известных родов и фамилий, жены белых офицеров, бывшие генеральши убирали в чужих домах, мыли полы и чистили туалеты, сидели при уборных в ночных кабаре и ресторанах, выносили и подставляли судна в больницах, слепли, вышивая крестиком целыми сутками.

Елизавете Юрьевне понадобилась недюжинная энергия, вся сила женской живучести, отчаянное желание не погибнуть, не умереть от голода и холода. Ей помогли молодость, здоровье, ответственность за жизнь троих детей. Вместе с матерью они мастерили шляпки, шили, вышивали. И вдруг первое большое горе: умирает Настенька, младший ребенок. Это перевернуло всю душу. Через страдание приходит мысль: нельзя всю силу любви отдавать только близким и родным людям. Есть три спасительных слова: «любите друг друга». Любите не только родных и близких, но и тех, кто рядом с вами, кто нуждается в вашей любви, кого она может спасти. Не замыкайтесь в собственном горе. Переборите его другой любовью.

А вокруг столько изломанных, трагических судеб. Отныне ее жизнь будет принадлежать и тем, кто слабее духом, кто буквально умирает на скамейках бульваров Марселя и Тулузы, кто опустился на дно. Вот он, решительный поворот ее судьбы: она приняла монашеский обет. Ее нарекли Марией.

В письмах в Россию, в дневниках Бунина, Берберовой, Шаховской удивление: декадентствующая поэтесса постриглась в монахини! Но монашество ее было странным: не тихая жизнь в обители за высокими стенами, отгороженная от яростной спешки, суеты, проблем и грохота города, а нечто даже еретическое - эта странная монахиня в палящий зной, в проливной дождь, в промокшей рясе с подписным листом пожертвователей в 1933 году обходит богатые гостиные.

Неужели на этих ногах были когда-то модные остроносые туфли? Их заменили разношенные башмаки. Наконец, она находит дом из 48 комнат по улице Лурмель. Мать Мария сама клеит обои, красит окна, моет полы. На рассвете едет на рынок, закупает и носит на плечах пудовые мешки и корзины с овощами. Нужно экономить каждый франк. В ее столовой питаются сотни голодающих. Потом им нужно дать ночлег, обуть, одеть, встряхнуть, поселить надежду, что все поправимо, только нужно взяться за любое дело. И в эмиграции можно и должно прожить достойно. Она многим помогла найти работу. Ее можно было встретить в больнице для бедных, в тюрьме, в сумасшедшем доме. Ведь рухнул целый мир - и эти заведения переполнены несчастными людьми. Может, и там кого-то можно еще спасти.

Летом 1935 года в Париже состоялся Международный конгресс писателей в защиту культуры. Приехали Бабель, Пастернак, Алексей Толстой. Дочь Гаяна просится в Россию. Это ее родина. С этой просьбой обращается к своему крестному отцу - Алексею Толстому. Только он за короткий срок мог добиться для нее проездной визы из Парижа через Англию. Гаяна из эмигрантского «болота» уезжает вместе с ним. Она так хотела вернуться туда, где родилась, откуда ее вывезли ребенком, где начнется для нее новая и счастливая жизнь - ведь ей только восемнадцать лет. Она - коммунистка. Ее мать - монахиня, а отец, давно расставшийся с ними, перешел в католичество и делает карьеру в Ватикане. В Париже у нее нет будущего. Могла ли Елизавета Юрьевна противиться страстному желанию дочери? Через год она получила весть, что Гаяна умерла. Теперь у матери Марии остался только сын.

А мир вокруг снова рушился. В Париж пришли фашисты. «И стал тюрьмой огромный город». Дом на улице Лурмель был убежищем для всех, над кем нависла беда. Около тысячи вчерашних эмигрантов из России попадают в концлагерь. Комитет помощи собирает для них посылки, деньги, подложные документы. Душа и организатор комитета - мать Мария. В ее доме скрываются русские и евреи, бежавшие из плена солдаты, участники Сопротивления. В июне 1942 года, в ночь с 15 на 16, в Париже сразу арестовывают семь тысяч евреев. Среди них более четырех тысяч детей. Матери Марии удалось прорваться за колючую проволоку. Нескольких знакомых шоферов уговорила привезти в этот ад побольше узких высоких урн для мусора. Ночью в них опускали детей, утром грузовики останавливались «с мусором» близ ее дома на улице Лурмель. Когда многие французы-обыватели покорно склонились перед оккупантами, мать Мария в своем черном апостольнике каждый день и час, рискуя жизнью, спасала, укрывала, кормила парижан. Но вот уже арестованы друзья, которые помогали ей добывать фиктивные документы для евреев. Лурмельский дом взят на подозрение.

Опять мать Марию настигает удар в самое сердце: в феврале 1943 года схвачен сын Юрий. Он - самый верный ее друг и соратник. Немцы обещают отпустить его, если придет она. И начался скорбный путь матери Марии на свою Голгофу. В тюрьме мать и сын увидятся в последний раз. Юрий погибнет в Бухенвальде, а ее в эшелоне узников отправят в лагерь Равенсбрюк. Не день и не месяц, а целых два концлагерных года, по всем кругам дантова ада ей еще суждено пройти.

В 21-й блок, к матери Марии, шли и шли. Одним она отщипывала корочку от своей пайки хлеба, другим отдавала две последние таблетки или сама шла к умирающей. А тем, кто от вида зловещего дыма крематория впадал в тоску, тихо говорила: «Только не покорность. Души-то наши бессмертны»... Ее стойкость, мужество, бескорыстная любовь к людям передавались многим узникам.

При очередной «селекции» мать Мария сама ступила в шеренгу обреченных, заменив молодую женщину. Говорят, она еще успела сказать: «Мне не страшно». А через неделю оставшимся в живых узникам концлагеря Равенсбрюк жизнь была дарована еще раз. Их освободила советская армия.

Но ни дочь, ни внуки не дожили до победы. Лишь столетняя бабушка Софья Борисовна Пиленко...

Так как же расценит и примет в свое лоно всечеловеческая история жизнь и судьбу Лизы Пиленко - матери Марии? Как великую страдалицу? Да нет же! Ее величие в другом. Она оставила нам святую заповедь: «Любите друг друга», «Любите не только родных и близких, но и тех, кто рядом с вами нуждается в этой любви и заботе, не замыкайтесь в себе...»