ШТРАФБАТЫ НЕ ПРОСЯТ ОГНЯ...

«Многие военные писатели, генералы и маршалы так искажают историю Великой Отечественной войны, что от настоящего прошлого иногда остается только общий фон, схема, а содержание отчасти компонуется таким образом, что зачастую просто непонятно, когда и где происходили те или иные события. История Великой Отечественной войны абсолютно неправдива. Она отвечает духу современности: кого-то нужно прославить, о ком-то стоит умолчать...» — заявил как-то в интервью «Литературной газете» маршал Советского Союза Георгий Жуков. Интересно, какой правдой руководствовался сам Георгий Константинович, создавая свои знаменитые «Воспоминания и размышления», если некоторые страницы войны остались вне внимания нашего прославленного полководца? А они, между прочим, имеют право быть обнародованными, несмотря ни на дух современности, ни на политическую конъюнктуру, продолжающую свою невидимую работу по разрушению самого святого — правды войны, даже после падения великой империи.

Говорят, война заканчивается только тогда, когда земле предают прах последнего солдата. Но к этой выверенной временем аксиоме стоит прибавить еще одну, не менее важную истину: о завершении войны можно говорить лишь тогда, когда о ней будет сказана вся правда.

О чем не сказал Жуков?

В 1990 году вышло очередное, 10-е издание книги знаменитого маршала «Воспоминания и размышления» с неизменным посвящением советскому солдату.

Издание было посвящено 45-летию Великой Победы. А в предисловии отмечено, что издательство «Агентство печати Новостей» поставило перед собой цель прежде всего сберечь неприкосновенным текст, он был подписан в печать самим Георгием Константиновичем.

Историки, а также просто почитатели военного прошлого с огромным нетерпением ожидали выхода мемуаров Жукова, надеясь найти наконец в «Воспоминаниях и размышлениях» репрессированное ранее, а сейчас реабилитированное слово маршала. Они надеялись, что правда о Великой Отечественной войне все же вырвется из когтей цензуры. Этому способствовали и перестроечные процессы, ознаменовавшие начало 90-х. Однако надежды оказались напрасными. И прежде всего это касалось раздела пятнадцатого мемуаров Жукова: «Суровые испытания продолжаются (1942 год)».

Известно, что именно в 42-м, таком катастрофическом для Красной Армии году появился печально известный сталинский приказ №227 «Ни шагу назад!». Георгий Константинович посвятил этому документу два абзаца. Хотя приказ и события вокруг него заслуживают большего внимания.

Обвинять Жукова в замалчивании подробностей приказа наркома обороны под №227 от 28 июля 1942 года, пожалуй, не стоит. Ведь первое издание «Воспоминаний и размышлений» вышло из печати в 1969-м, а текст приказа «Ни шагу назад!» читатели в полном объеме впервые увидели только через девятнадцать лет. Более сорока лет приказ №227 находился под пристальным надзором работников спецфонда. Почему? Да потому, что в приказе речь шла о том, как соответствующие органы должны правильно организовывать «работу» с трусами, паникерами и нарушителями дисциплины. Средства для укрепления боевого духа в армии предлагались такие. Прежде всего сталинский приказ обязывал снимать с должностей и отдавать под трибунал командующих армиями, корпусами и дивизиями, которые позволили самостоятельное отступление войск без приказа командования фронтом. Рядовых паникеров и трусов Сталин приказывал уничтожать на месте без лишних, так сказать, церемоний. Кроме этих драконовских методов организации обороны, Иосиф Виссарионович приказал сформировать в составе каждой армии заградительные отряды и «поставить их в тылу нестойких дивизий». Улучшить мощь обороны должны были также штрафные роты и батальоны, действовавшие на самых сложных, самых опасных участках фронта.

Штрафные батальоны предназначались для командиров и политработников старшего и среднего звена. Командиры и комиссары батальонов и полков могли быть направлены в штрафбат не иначе, как по приговору военного трибунала фронта, остальные — просто по приказу командования армии или даже дивизии. В штрафные роты посылались рядовые красноармейцы и младшие командиры согласно полковому приказу без каких-либо трибуналов. Штрафные роты становились «родными» и для уголовных элементов, изъявлявших желание «смыть кровью все свои провинности перед государством». Так, только в 1942—1943 годах на фронт было отправлено более 155 тыс. бывших зеков. Все штрафники должны были быть разжалованы в рядовые и лишены наград на время отбывания наказания.

Командный состав штрафных подразделений назначался из числа волевых и самых опытных командиров и политработников. Командиры получали неограниченную власть над своими подчиненными. Например, командир штрафбата имел среди своих бойцов власть командира дивизии и мог каждого из них расстрелять на месте за наименьшую провинность или непослушание.

Свидетельствует бывший командир взвода 322-й отдельной штрафной роты, а сегодня кандидат технических наук, доцент, преподаватель Киевского государственного международного университета гражданской авиации Михаил Григорьевич Ключко:

«Эти подразделения были выгодны командованию. С одной стороны, их существование позволяло хоть как-то поддерживать уровень дисциплины. А с другой — при помощи штрафников и за счет «дешевой» солдатской силы можно было проверить правильность принятого решения. Например, перед командиром ставилась задача: захватить тот или иной рубеж. Как узнать, какие силы сконцентрировал там противник? Отдавался приказ командиру штрафроты: взводом или двумя, а иногда и ротой провести ночью разведку боем. Будут в роте потери или нет — это никого не волновало. Главное — не допустить потерь линейных подразделений. Ведь взятие опорных населенных пунктов, городов приписывалось не штрафным подразделениям, а линейным. Ни в одном официальном сообщении Информбюро никогда не указывалось, что та или иная высота, населенный пункт взят силами штрафной роты или штрафбата. Это было строго запрещено! Назывались полк, дивизия, армия, входившие в село или город сразу же за штрафниками.

Между командирами и подчиненными штрафбатов были, как правило, товарищеские отношения. Другого отношения в тех условиях быть просто не могло. Существовал суровый закон: во время боя ты должен поддержать товарища огнем, когда он выполняет перебежку, а потом он — тебя. Если не сделаешь это, жизни в роте тебе не будет».

Ротация кадров в штрафных подразделениях происходила довольно быстро. Так, командиры и политработники сменяли друг друга по экономическим соображениям, ведь месяц службы им засчитывался за шесть, а срок выслуги в званиях сокращался наполовину по сравнению с этим сроком для других офицеров действующей армии. Поэтому за семь-восемь месяцев службы в штрафбате можно было вырасти от лейтенанта до подполковника.

Вся страна — гигантский штрафбат...

Стоит отметить, что советское командование не только бойцов штрафбатов, но и личный состав обычных подразделений, мягко говоря, не жаловало.

В августе 1945 года маршал Жуков глубоко поразил начальника штаба армии США генерала армии Дуайта Дейвида Эйзенхауэра своей откровенностью о советских методах преодоления минных полей: «Когда мы подходим к минному полю, наша пехота идет в атаку так, будто мин не существует вообще. Потери, причиненные войскам из-за противопехотных мин, считаются всего лишь равнозначными тем, которые мы понесли бы от артиллерийского и пулеметного огня... Атакующая пехота не подрывает противотанковые мины. Когда она достигает противоположного края поля, появляется проход, по которому идут саперы и снимают противотанковые мины, чтобы потом можно было пустить технику», — поделился опытом Жуков.

«Я ярко представил себе, — пишет бывший главнокомандующий экспедиционными силами союзников в Европе и будущий президент США Эйзенхауэр, — что было бы, если бы какой-то американский или британский командир придерживался такой тактики... Американцы определяют цену войны в человеческих жизнях, русские — в общем очищении нации... По моим наблюдениям, Жуков уделял мало внимания методам, которые мы считали жизненно необходимыми для поддержания морального духа в американских войсках: систематическая смена частей и создание им условий для отдыха, предоставление отпусков и максимальное развитие технических средств борьбы, позволявших не рисковать людьми на поле боя. Все это было обычным делом в американской армии, но, казалось, было просто неестественным в той армии, где служил Жуков».

Конечно, в американской армии, как и в британской или, скажем, в германской, командиры обязаны были заботиться о сохранении жизней подчиненных, иначе их неминуемо ожидал трибунал. В Рабоче-Крестьянской Красной Армии, а позже и в Советской — наоборот: самым страшным преступлением было невыполнение задач, которые могли привести даже к стопроцентной потере личного состава. Того, кто мужественно отказывался выполнять такой приказ, расстреливали на месте или отправляли в штрафбаты. Свой начальник был страшнее врага.

Ветеран Великой Отечественной войны, а сегодня сопредседатель ветеранов легендарной 65-й армии Василий Прокопович Вечерский рассказал мне, что солдаты на генеральском сленге во время боевых действий обобщенно назывались — «дрова». «Дрова» обычно не жалели... Поэтому и погибали наши деды и прадеды тысячами и миллионами как в штрафподразделениях, так и в обычных воинских частях РККА.

Как отмечал в свое время известный немецкий военачальник, теоретик и историк генерал Карл Филип Готфрид фон Клаузевиц: «Россия не та страна, которую на самом деле можно завоевать, то есть оккупировать... Такая страна может быть побеждена только собственной слабостью и действиями внутренних противоречий». Лучше, пожалуй, не скажешь.

Известный советский писатель Константин Симонов в свое время опубликовал письмо одного из фронтовиков, участвовавшего в Керченско-Феодосийской операции: «Я был на Керченском полуострове в 1942 году. Я понял причину позорного поражения. Полнейшее недоверие командующим армиями и фронтами, самодурство и своеволие Мехлиса, человека неграмотного в военном деле... Запретил копать окопы, чтобы не подрывать дух солдат. Выдвинул тяжелую артиллерию и штабы армии на самую передовую. Три армии стояли на фронте протяженностью 16 километров, дивизия занимала по фронту 600—700 метров (она насчитывала от 10 до 19 тысяч личного состава. — Авт.), я нигде потом не видел такого скопления войск. И все смешалось в кровавую кашу, было сброшено в море, погибло только потому, что фронтом командовал не полководец, а безумец...».

Один немецкий солдат в письме домой описывал советские атаки через минные поля: «Большие плотные массы людей следовали бок о бок с минными полями, которые мы только что выставили. Люди в гражданском и бойцы штрафбатов двигались вперед, как автоматы. Щели в их рядах появлялись лишь тогда, когда кого-то убивало или ранило взрывом мины. Казалось, эти люди не чувствуют ни страха, ни сомнений. Мы заметили, что упавших пристреливала небольшая группа комиссаров или офицеров, которая шла за наступающими. Неизвестно, что совершили эти люди, почему с ними так обращались. Среди пленных, попавших к нам, был офицер, который не смог выполнить задачу, старшина, потерявший в бою пулемет, и солдаты, чье преступление состояло лишь в том, что они отбились от своей колонны во время марша... И, несмотря на такое несправедливое обращение, ни одному из них не пришло в голову жаловаться... Никто не мог признать, что задача может быть просто нереальной для выполнения, а приговор — несправедливым».

Для немцев такая тактика была за гранью понимания, поэтому советские атаки отпечатались в памяти буквально каждого солдата вермахта: «Ведение боевых действий русскими, особенно во время наступления, характеризуется использованием большого количества живой силы и техники, которые командование часто бросает в бой без толку и упрямо, но достигает цели. Русские всегда отличались своим презрением к смерти; коммунистический режим еще больше усовершенствовал эту черту... Дважды начатая атака будет повторяться снова и снова, несмотря на потери, к тому же третья и четвертая атаки будут еще более упрямыми и хладнокровными. До окончания войны русские, не обращая внимания на потери, бросали пехоту в атаку в почти плотно сомкнутых рядах», — писал немецкий офицер в своих воспоминаниях.

Когда сегодня заново перечитываешь мемуары Жукова, Штеменко, Василевского и сравниваешь с недавно обнародованными архивными материалами, приходишь к выводу, что советское военное искусство — это прежде всего шаблон. Этот шаблон — не признак отсутствия стратегического и тактического таланта у наших генералов. Прежде всего — это проявление их марксистско-ленинского мировоззрения. Они тоже были рабами системы, такими же, как офицеры и солдаты. Генералы не имели представления о существовании индивидуальной свободы, поэтому и гнали на бойню миллионы еще более бесправных рабов.

В 1939 году, во время штурма линии Маннергейма, финское командование после нескольких суток непрерывного пребывания своих пулеметчиков на огневых позициях было вынуждено позаботиться о периодической замене расчетов, а точнее — о психологической реабилитации своих бойцов. Ведь некоторые финские пулеметчики после зимней кампании 1939—1940 гг. попали в психдиспансеры... Почему? Да потому, что красные полки и дивизии огромным человеческим катком, несмотря на ужасные потери, накатывались на финские позиции. Пулеметчики Суоми просто не успевали перезаряжать свое оружие. Пулеметы захлебывались, а сотни, тысячи бойцов Красной Армии навсегда остались лежать на финских полях, покрытых толстым слоем снега. А пулеметные расчеты страны тысяч озер просто сходили с ума от такого количества крови и трупов вокруг.

Психологи отмечают, что когда обычный человек впервые лишает другого жизни, у него случается слом, который может привести даже к сумасшествию. Можно только представить, какой стресс испытали финны, столкнувшись с упрямством, фанатичностью и жертвенностью наших войск. Ведь во время этой 105-дневной войны советские войска потеряли, по различным оценкам, от 130 до 300 тысяч человек. Финляндия же — 19576...

Прошел год, и красные полки и дивизии уже штурмовали немецкие позиции под Москвой, несмотря ни на потери, ни на то, что эти атаки не принесут тактического успеха. Летописец 4-й танковой армии, которой командовал генерал-полковник Эрих Гепнер, зафиксировал в журнале боевых действий атаки 17-й и 44-й кавалерийских дивизий на свои позиции: «...Не верилось, что противник собирается атаковать нас на этом широком поле, больше подходящем для проведения парадов... Но вот три шеренги всадников двинулись на нас. По искрящемуся под солнцем снегу лихо мчали всадники с саблями наголо, прижавшись к шеям своих коней... Первые снаряды разорвались в самой гуще атакующих... Страшная черная туча повисла над полем боя. В воздух взлетели разорванные на куски люди и кони... Нашему удивлению не было предела, когда после первой атаки русские снова пошли в наступление. Невозможно представить себе, что после гибели первых эскадронов страшный спектакль продолжится снова... Но местность уже пристреляна, и гибель второй волны конницы произошла еще быстрее, чем первой». 44-я дивизия погибла почти вся, а 17-я потеряла три четверти личного состава. Руководил лобными атаками наших конников маршал Константин Константинович Рокоссовский...

И так было в течение почти всей войны. Красная Армия, несмотря на многочисленные потери, проводила фронтальные атаки, вытесняя с нашей территории, а позднее — и из Европы, немцев. Только 3-й Белорусский фронт с 13 января по 25 апреля 1945 года потерял в боях за Восточную Пруссию 421 тысячу бойцов. Красная Армия штурмовала в лоб каждую высоту, каждое село и каждый город. Во главе атаки в бой, как правило, шли штрафные батальоны и роты, ведь эти подразделения существовали вплоть до окончания войны.

Если же нашим полководцам не хватало штрафбатов, то на минные поля бросались обычные части. А командирам ставили конкретную задачу и предупреждали о возможных последствиях, которые их могли ожидать после боя. Альтернативы не было. Или орден на грудь, или... Говорят, на фронте даже воевали такие штрафбаты, личный состав которых на 100 процентов был укомплектован полковниками...

Великий русский писатель Федор Михайлович Достоевский считал, что воевать необходимо «не столько оружием, сколько умом». Победу он оценивал в зависимости от того, какой ценой она достигалась — умом или количеством жертв. «Умом — это когда своих потерь меньше, чем у противника. Но если происходит наоборот и за каждого убитого врага заплачено несколькими жизнями победителей, то война выиграна не умом, и в таком случае поздравление полководца — глумление над умершими, над теми, кто погиб из-за его некомпетентности»...

Сталина никогда не волновал вопрос ресурсов. 1/6 Земли обеспечивала диктатора и материальными, и человеческими «запасами».

Однако не стоит во всем обвинять покойного диктатора. Его современник и талантливый государственный военный деятель французский генерал Шарль де Голль дал достаточно яркую и выразительную характеристику генералиссимусу Сталину: «Он был успешным потому, что встретил народ до такой степени живучий и терпеливый, что самое жестокое рабство его не парализовало, землю, заполненную огромными ресурсами, союзников, без которых нельзя было победить противника, но которые без него тоже не разбили бы врага».

Георгий Константинович Жуков посвятил свои «Воспоминания и размышления» сотням, тысячам и миллионам бойцов. А партийный писатель Михаил Шолохов в предисловии к мемуарам Жукова так и написал: «Жуков был великим полководцем суворовской школы. Он понимал, что на плечи солдата легла самая тяжелая часть ратного подвига». Вот так. Интересно, что думал о своих подчиненных Жуков, когда бросал их на штурм неприступных Зееловских высот в 45-м году. Тогда, напомню, за полшага до победы погибли десятки тысяч бойцов, сгорели на немецких позициях, остановленные фауст-патронами, сотни танков. За годы войны наша страна, по подсчетам историков, потеряла 43 миллиона 448 тысяч людей. 28 миллионов из них — военные. Потери же Германии — 4 миллиона военнослужащих и 2 миллиона гражданского населения. Нехитрая арифметика говорит, что за каждого убитого немецкого воина Советский Союз платил жизнями семи своих красноармейцев. Поэтому маршал Жуков отнюдь не может быть представителем суворовской школы полководцев. Ведь для талантливого русского военачальника, каким, бесспорно, был Александр Васильевич Суворов, главный лозунг в военном искусстве звучал так: «Не числом, а умением». Тогдашние маршалы и генералы только на словах проповедовали основные принципы суворовской «науки побеждать». В действительности же до последнего дня войны они продолжали гнать войска на вражеские позиции, не обращая внимания на потери.