ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО КОТЭ МАХАРАДЗЕ

Умер Котэ Махарадзе. Он был уже немолод физически и молод душой, болен, но полон планов. От несоответствия то ли грузинского, то ли актерского темперамента, с которым Махарадзе реагировал на изменения в окружающем его мире и многолетние трудности, переживаемые родной страной, и хрупкости, ломкости 75-летних сосудов и случился инсульт у известного нескольким поколениям блестящего футбольного комментатора, вкладывавшего в это свое увлечение всю страсть истинного болельщика.

В последнее время профессор и академик Константин Иванович Махарадзе (так его звали русские друзья) играл в двух театрах — своем с Софико Чиаурели и академическом — и заведовал кафедрой в Тбилисском театральном институте. Он снимался в кино, писал книги, строил театр имени Верико Анджапаридзе — великой грузинской актрисы и матери Софико. Но сердце до аневризмы изболелось за футбол и Грузию, переживающие не лучшие времена: футбол — в упадке, отношения же Тбилиси и Москвы обострились до прямых угроз со стороны российских политиков.

Сердце рвалось — и взорвалось. Когда из-за неполадок со светом на тбилисском стадионе, где в тот вечер играли сборные Грузии и России, матч был сорван и перенесен на весну, у Махарадзе и случился инсульт. А неделей раньше поздно вечером в прямом эфире на центральном телеканале Грузии Махарадзе читал свое «Открытое письмо грузинского скомороха российскому президенту». Вспомнил все обиды, нанесенные Грузии и ее народу российскими политиками, напомнил российскому министру иностранных дел Иванову о том, что его мать — грузинка и дом ее — недалеко от Панкиси, которое русские грозились бомбить. О многом еще говорил он в тот вечер, когда его слушала, без преувеличения, вся Грузия.

Эдуард Шеварднадзе, позвонивший ему наутро, назвал это обращение «криком души грузина». «Вы сделали мою работу, — сказал политик артисту. — Я представляю состояние моего коллеги из России, если он это послушает. Тяжело ему будет, потому что опровергнуть он не сможет ни одного момента». Софико Чиаурели тоже слушала тогда выступление супруга и волновалась. Но не только потому, что он говорил о наболевшем. «Я просто боялась. Когда он несколько раз там вздохнул, я подумала: Боже, если ему сейчас станет плохо... Извините, плевала я тогда на всех президентов вместе взятых», — призналась она. Тогда все обошлось, и Котэ даже дал это, наверное последнее, интервью.

— Вы обратились к российскому президенту, потому что усилий официальных дипломатов уже не хватает?

— Я думаю, что как-то решить или подтолкнуть решение вопроса российско-грузинских отношений может только президент России. Не знаю, захочет ли он. На это обращение мне было дано разрешение — звонком Путина в мой день рождения. Он сказал тогда: вас здесь очень любят, вы это, наверное, знаете, и мы еще раз надеемся услышать ваш голос. Вот я и дал возможность услышать мой голос по телевизору. А до этого звонка я не был с ним знаком. Даже «здравствуй» друг другу никогда не говорили.

— Ваше обращение было эмоционально, но построено на фактах. Что послужило толчком к нему?

— Разве можно быть спокойным, когда министр обороны соседней страны говорит, что он начнет стрелять по нам?.. Почему Россия берет на себя миссию решать, когда стрелять? И вообще бесконечные заявления министра обороны Иванова, что он предложит что-то Бу-у-ушу и в Стра-а-асбурге выставит неопровержимые факты, надоели. Он без конца, гордо вскинув голову, говорил о каких-то неопровержимых фактах, которые оказались легко опровержимыми... В Евросовете их вообще не приняли всерьез. Я не хочу обижать русский народ, но часто русская политика строится с позиции силы...

— Иванов — это еще не все русские...

— Конечно. Но, к сожалению, Россия уже много лет подвергается атаке информационных служб, и внутри страны сформировано мнение о том, что Грузия — исчадие ада!.. Что это не страна даже, а поляна какая-то!..

— Как вы, человек искусства, определите тот момент, когда отношение России к Грузии изменилось? Ведь Россия поддержала Шеварднадзе как президента, и это продолжалось достаточно долго.

— Шеварднадзе был единственным за все время существования Советского Союза министром иностранных дел, которого избрали единогласно на сессии Верховного Совета. Такого не было ни при Ленине, ни при Сталине, ни при последующих первых и генеральных секретарях. После Громыко, которого в мире называли «мистером Ноу», появился — вдруг! — человек, который сразу нашел общий язык со всеми президентами, включая Рональда Рейгана... Потом распался Советский Союз, Шеварднадзе вернулся в Грузию, и в России надеялись, что он — верный друг. И только потом постепенно начали вспоминать, что это тот человек, который настоял на выведении российских войск из Европы. Русские, видимо, хотели их оставить навечно — ведь они не построили ни одного, малюсенького даже, дома, в котором могли бы жить вернувшиеся оттуда хотя бы генералы. Те вернулись — а здесь для них и хибарок нет! И вот эти 500 тысяч разъяренных военных решили, что причина их мытарств — в Шеварднадзе. Горбачев за эту акцию получил Нобелевскую премию, а шишки достались Шеварднадзе...

— А вам уже звонили по поводу вашего вчерашнего обращения?

— Звонят без конца! И вчера — допоздна, и сегодня утром. И друзья, и совершенно незнакомые... Кстати, гвардия армейская звонила. Они говорят, что я единственный грузин, который выступил в защиту Родины, и сделал это так же убедительно, как Илья Чавчавадзе. Они говорили, что после публицистических работ Чавчавадзе они такого выступления не знали! (Илья Чавчавадзе, публицист и поэт, выступавший против классовой борьбы в Грузии, был убит по приказу Сталина. — Авт.). Ну, это перебор, я отлично понимаю.

— Это было сильное выступление.

— Во всяком случае, я сказал то, что думал.

— Это ваш первый опыт публичного обращения к политическим лидерам?

— Лет десять назад я обратился с открытым письмом к Ельцину, Хасбулатову и российскому вице-президенту Руцкому. То письмо вызвало примерно такой же ажиотаж.

— Тогда это случилось по какому поводу?

— Начали они впервые наступление на Южную Осетию... И, кстати, мне неудобно об этом говорить, но я тогда предсказал: через некоторое время то же самое начнется в Абхазии. И таки началось. Очевидно, русские решили наказать Грузию. За какие прегрешения — не знаю, но это продолжается и по сей день.

— У Путина в России большая поддержка...

— Потому я и сказал ему: возьмите власть в свои руки. Вы же, в конце концов, офицер госбезопасности. Кстати, по-моему, Украина в худшем положении, чем мы, хотя это не малюсенькая Грузия, а большая держава. Но у вас может вспыхнуть такое, что на весь мир будет... Мысленно я это называю славянской войной, такой, что камня на камне не останется.

— Не дай Бог...

— Я боюсь этого. И потому что ваш президент здесь у меня гостил, и в этой комнате играл на гитаре...

— А вы давно занялись политикой?

— Хотя меня с моей супругой все партии — от монархистов до коммунистов! — просили баллотироваться в их составе, мы говорим, что представляем большую партию: партию культуры, искусства. Как мы можем быть новыми социалистами или старыми лейбористами?

— Говорят: если вы не интересуетесь политикой, то политика заинтересуется вами. И вы в общем-то уже вмешались в международные отношения...

— Вы знаете, если честно, то я просто разозлился! Как человек, который сидел-сидел дома — и вдруг разозлился. Ну что это за граница, когда российские граждане ее переходят, назад возвращаются — а во всем этом грузины виноваты! Я, к сожалению, забыл сказать в своем обращении к президенту Путину, хотя это было необходимо: вместо ваших заявлений, дорогой Владимир Владимирович, накажите тех пограничников и начальников погранзастав, которые допустили, что на этой границе туда-сюда ходят. Но знаете, это, к сожалению, извечная привычка русских: все свалить на других! Во всем виновата то польская шляхта, которая подсунула дурачка Лжедмитрия, а потом и второго... А русские — это только Александр Невский, Суворов, Кутузов, который выиграл у французов... Что выиграл? Ничего! Начисто проиграл Бородинское сражение. Удрал — и Москву оставил. Мало кто знает, кстати, но именно в те дни Наполеон в Москве написал внутренний распорядок «Комеди франсез», действующий и по сей день.

— Ну, может, и министр Иванов напишет что-нибудь для театра. Константин Иванович, когда ссорятся муж с женой, они валят вину друг на друга, хотя, в принципе, каждый из них виноват. Как вы думаете, где Грузия, как говорят по-украински, «схибила»? Что сделала не так?

— Много чего сделала. Я не выгораживаю свою страну. Например, мы заявили, что никаких тут нет чеченцев, террористов, а они ведь есть!.. Хотя как можно называть всех террористами? Они защищают свою родину, свою независимость! Из-за нефти это все. Если бы в Чечне не было нефти!.. Получается, не подчиняться Москве — это терроризм. Мы, например, абхазцев называли — и называем — всего лишь сепаратистами.

— А как, по-вашему, будут развиваться события?

— «Умолкнут звуки чудных песен...» Знаете, что мне сказал один хороший умный русский в Москве... Я не хочу называть его фамилию — слишком она громкая. Он сказал: да не обижайтесь, Котэ! Для России Грузия — это возлюбленная!..

— Кого бьют, того любят?..

— Он иначе объяснил. Вот, говорит, мы же не обращаем внимания на то, что скажут узбеки, даже армяне, казахи. А своей возлюбленной мы не можем простить... Естественно, это из ранга поэтических метафор. Ну какая это возлюбленная, если стрелять обещают?.. Хотя и в возлюбленных стреляют. Они считают Грузию слишком своей.

Я хотел бы с Путиным поговорить. Например, сказать: я в отцы вам гожусь!.. Но я НЕ СМЕЮ вам подсказывать, я просто предлагаю... У нас ведь даже нет оружия, чтобы сбить вертолет, который на 50-метровой высоте над нами летит. И, кстати, единственный, кто нам помогает, это Украина! Ужасно, что россиян настроили против Грузии, но одновременно и у грузин появилась новая тенденция: в школе дети не учатся русскому языку. Не хотят ходить на уроки и все! Говорят: нам этот язык не нужен!

— Раз ваша страна находится в столь плачевном состоянии, видимо, говорить о поддержке искусства не приходится? В Грузии есть меценаты?

— Есть два человека, особо отличившиеся в этом плане. Они не жалеют своих денег и очень широкомасштабно их тратят. Но таких всего двое! Иоанишвили и Бадри Патрикацишвили. Бадри был первым заместителем Березовского. И то, так его называли только потому, что двух начальников быть не могло. Он купил в Тбилиси Дворец торжеств, где отмечался мой юбилей и куда мне звонил Путин, создал медиа-холдинг. Но искусство в Грузии прозябает!

Мы с Софико, конечно, строим театр. Мечемся, деньги достаем и так далее... Этот театр назвали Тбилисским театральным Ватиканом! У нас особый зритель, — не то что элита (сейчас это звучит оскорбительно), — к нам ходят настоящие интеллектуалы, интеллигенция! А у интеллигенции даже трех лари нет, чтобы купить билет. Это самые бедные люди в Тбилиси. Как и везде, наверное.

— Такая напряженная интеллектуальная и духовная жизнь требует, наверное, особой подготовки. Как вы все это выдерживаете?

— Вы видите: бассейн у нас... Плаваю в нем. Но вот эти аневризмы мне надоели, я и в Лондоне уже делал операцию, и сейчас еще что-то появилось. Ста-а-арость не ра-а-адость!.. Раньше если «что-то болит» — ну-у, поболит и пройдет. А сейчас если «болит» — так все болит! Хотя я всю жизнь много занимался спортом. Был мастером спорта по баскетболу, в 17 лет уже играл за тбилисское «Динамо», до этого был капитаном юношеской сборной Грузии, закончил хореографическую студию — занимался балетом... Ноги у меня очень тренированные. Да и в театральном институте тоже преподают не только сценическое искусство, но и фехтование, акробатику...

Побеседовав с нами, Котэ провел нас по своему уникальному дому, стены которого завешаны работами Параджанова и фотографиями Верико и Софико, попозировал в личном кресле Сталина из его дома в Гори, и рассказал об их с Софико намерениях в мае привезти в Киев несколько спектаклей своего театра... Мол, уже и спонсоров гастролей нашли. Увы, Котэ Махарадзе на сцене мы уже не увидим, как и не услышим его радостное: «Го-о-ол!». После смерти Махарадзе были оказаны наивысшие государственные почести — его похоронили в Пантеоне Славы Грузии. Его последний оппонент Владимир Путин прислал Софико Чиаурели телеграмму соболезнования. Можно ли считать, что их диалог продолжается и после смерти Махарадзе и что голос Котэ и его страстные призывы были услышаны?